≪Грязный лжец≫
Отозвалось где-то в его сердце.≪Он был эгоистом! Он хотел спасти лишь свою шкуру≫
Совесть больно и медленно раздирала его изнутри. Чай словно потерял часть своего вкуса: его приятная терпкость заменилась на противную горечь, тем не менее, рассказчик сделал ещё пару глотков: — «Однако его создания были слишком неполноценными, чтобы так называться». — О-о-о, — протянул Йотаро, поедая на этот раз овечку из песочного теста. — Интересно! Вздохнув от бестактности малыша, юноша продолжил: — «Они искали человеческую кровь и не могли сохранять свою форму под действием солнечных лучей». Глаза мальчонки заблестели от удивления и заинтересованности, но Гиа больше не хотел читать и слова из своей злосчастной книги. В его голове всплыли крики молодой девушки, кричавшей в ужасе от увиденной сцены: существо, обжигаемое яркими лучами солнца, выло от боли, а на месте тут же появлявшихся ожогов начинала расти шерсть; обезумев, чудище пыталось напасть на человека и даже укусило его за шею до крови. Часовщик попытался отогнать навязчивое воспоминание, допив чай. Но от напитка остался лишь цвет, даже горечь исчезла. По вкусу было уже невозможно отличить жидкость в чашке от противной водопроводной воды. — Ты слишком медленно читаешь! — возмутился Йотаро. В конце концов он доел всё печенье, оставив лишь крошки, и теперь потянулся к своему чуть остывшему чаю. Сделав крупный глоток, сорванец зажмурился от удовольствия. — Читай тогда дальше сам, — даже обрадованный реакции слушателя Гиа протянул ему книгу. Такой расклад явно не устраивал малыша, но, решив похвастаться своим умением читать, он все же принял книгу и спустился с уже порядком затекших колен друга на мягкий ковёр на полу. Сам же автор и художник-иллюстратор встал со своего удобного кресла и, взяв обе чашки и блюдце с крошками, скрылся в кухне. Йотаро был неглупым мальчиком для своих лет: он хотел быть самым умным в школе, в которую впервые пойдёт уже в этом году, а потому много читал с бабушкой или один. Предложение друга его, конечно, не слишком обрадовало, так как он и так достаточно редко слышал его голос, но смириться пришлось. Да к тому же не пропадать же столь интересной книге! А часовщик после недолгого, но мучительного чтения отдался своему любимому занятию — играм. Он прекрасно играл в шашки, шахматы и маджонг даже в полном одиночестве, но с появлением приставки его жизнь изменилась. Теперь ему не нужно было постоянно напрягать мозги и придумывать сотни ходов наперед в попытке обыграть самого себя. Теперь он мог спокойно наслаждаться управлением крохотного человечка на большом экране. Могло ли это быть связано с тем, что он когда-то любил так же управлять чужими судьбами? Наверное, нет. Но он и не думал об этом, когда его затягивал в свои крепкие объятия красочный пиксельный мир, полный приключений, драконов и других волшебных, но, к счастью, безопасных существ. Мир за пределами часовни пугал, юноша боялся, что его снова найдут и убьют, может даже более мучительно, чем в прошлый раз. Он поэтому и жил в церквушке, пускай и заброшенной. Зато здесь ни один монстр его не достанет! В любом случае игры всегда его успокаивали. Вот и сейчас он, проходя очередной уровень, уже позабыл все уколы треклятой совести. Игры были его проблемой и спасением. Возможно, он бы сейчас жил без страха не в подвале своей крепкой часовни, жил бы нормально среди людей, но ради этого нужно встать и справиться со всеми своими проблемами. А кому это нужно? Легче перенести проблемы, отложить их на потом, не так ли? Так и сидит он за играми и книгами уже не первое десятилетие, хотя по нему, конечно, не скажешь. Смерть всегда обходила стороной мага, хоть в той, хоть в этой жизни. — Ой! — вскрикнул Йотаро, посмотрев на часы, висевшие прямо над огромным и странным, вроде тоже часовым механизмом. Разбирался в работе этого странного и чарующего своей необычностью агрегата только Гиа, но рассказывать о его устройстве даже для друга он не собирался, вот и повесил рядом самые обычные часы. — Уже четыре часа! Сегодня мама хотела забрать меня от бабушки и погулять вместе! Мальчик, резко вскочив с ковра, начал поспешно собираться, из-за чего даже надел штаны задом наперед. Кажется наигравшись, Гиа встал и начал помогать другу одеться, затем подняв книгу с пола, поставил её на ближайшую полку и двинулся к высокой винтовой лестнице. На прощание малыш крикнул, что обязательно скоро придёт. Гиа в этом уже не сомневался: со времени их знакомства проказник посещал его почти каждый день. Хранитель заброшки лишь помахал единственному другу вслед, оставшись вновь один на один с разъедающим одиночеством. Сейчас стоит лишь дать себе ещё одно обещание: никогда не читать Йотаро вслух, во всяком случае, первые страницы. Может, когда малыш придёт в следующий раз, автор морально подготовится и уже без страха прочтет хотя бы часть того, что написал. Но чтобы это сделать нужно избавиться от этого страха, расплатиться с совестью, чтобы не мучала каждый раз. Так подумал и Гиа, а потому твердо решил закончить последнюю главу, написание которой откладывал уже почти год. На рабочем столе лежали то самое блюдце, вновь наполненное детским печеньем в форме зверей, чашка на этот раз с обычной кипяченой водой, несколько запасных черных картриджей для пера-ручки, вечно обитавшего в нагрудном кармане, и злосчастная книга, которую Гиа уже ненавидел всем сердцем. Он открыл новую страницу, она не была чистой: много где виднелись пятна чернил и карандашные наброски будущих рисунков. Именно здесь он сдался, опустил руки, решив никогда не рассказывать миру эту жуткую историю, историю его смертей. В комнате как по команде повеяло зловещей затхлостью, ведь вся тяжесть души должна была высвободиться, а лишь затем навеки запечататься в чудесной книге-спасительнице. Все страхи и сомнения юноши вырвались на свободу, начиная формироваться в сгусток. Холодные руки снова легли на достаточно хрупкие плечи юноши: — Приве-е-ет, — противно протянул до боли знакомый голос, его собственный. — Можешь хоть раз в жизни заткнуться и не лезть не в свое дело?! — рявкнул встревоженный Гиа, обернувшись на мираж мужчины. Его белые волосы чуть качнулись, когда он наклонил голову в бок, отвратительно ухмыляясь. Однако они по прежнему закрывали необычные глаза, которые почти ничем не отличались от их копии напротив, разве что сиявшим в них безумием, что чувствовалось даже через густую челку. — Неужто не рад меня видеть? — с наигранной обиженностью прошептал безумец в белом хаори с вышитыми на рукавах и на подоле кроваво-красными рисунками камелии — удивительного цветка, поражавшего своей яркостью и отсутствием запаха. Камелии часто считались пустыми и глупыми цветами, никому не нужными пустоцветами, но они абсолютно всегда привлекали удивлённый и радостный взгляд этих двоих. — Я такого не говорил, — такими же словами часовщик часто отмахивался от непоседливого Йотаро, но самого себя не обманешь. — Не рад. Впрочем, неужто ты думаешь, я поверю, что ты хоть когда-то с радостью меня примешь? Ответом безумцу было молчание; Гиа повернулся к столу и начал выводить иероглифы один за другим. Сенсей, создатель сервампов — призрак прошлого юного писателя поставил стул прямо перед столом, где шла работа. Шла она, конечно, безумно медленно от волнения и целой бури чувств, разрывавших часовщика. Так прошло два, а может и три часа. Они сидели друг напротив друга в полупустой светлой комнате, но никто так и не решался заговорить. Гиа продолжал лихорадочно строчить, Сенсей лишь с усмешкой наблюдал за его напрасными страданиями. Наконец закончилось все печенье, на дне кружки высыхали капли воды, почти все было перенесено на тонкую бумагу. На душе обитателя церквушки стало значительно легче, но призрак так и не думал исчезать, напротив, став даже менее прозрачным. Оставалось закончить рисунки. — Если ты хочешь избавиться от прошлого, то почему просто не напьешься? Саке отлично утоляет жажду. — Я хочу от тебя избавиться. Раз и навсегда, — холодно ответил художник, подперев уставшую голову рукой, заодно и закрывшись от собеседника ладонью. Ответом сначала был лишь короткий смешок: — Ха, как смешно! Ты в комики не думал записаться? Твоё прошлое всегда будет влиять на тебя настоящего! Понимаешь? Всегда! — теперь Сенсей разлился истерическим смехом, — То, что ты, переродившись, ещё не создал ни одного сервампа, не значит, что не создашь. — Нет, — поднял он свой взгляд, полный ненависти и презрения, — Я знаю наизусть все твои ошибки и не настолько глуп, чтобы их повторять. — Я тоже хотел избавиться от груза прошлого, сам видишь, к чему это привело. Гиа лишь крепче сжал перо и довел последнюю линию: — Ты решил когда-то измениться, переродиться, став другим человеком и решить все проблемы. Так почему мешаешь мне? Почему ты не можешь понять, что чтобы не повторить твоих ошибок и не сделать всё хуже я должен идти другим путем? — часовщик уже не на шутку разозлился, зубы едва не скрипели от ненависти и презрения к собесенику, — Я не создам нестабильного убийцу себе подобных, я решу все мирным путем! Слышишь?! — Ну, удачи, — хихикнул он. — Я тоже так думал когда-то, — в последний раз улыбнувшись на удивление по доброму и с сожалением, Сенсей расстворился. С этими словами книга захлопнулась. Наконец-то, она была полная, без пропущенных строк и рисунков, без пропущенной части. Но легче почему-то не стало. Какая-то частичка сомнений и страхов была снова посеяна в юноше. Он ничего не исправил в своей душе. Бедняга, сжав до боли зубы, схватил себя за черные волосы, нависнув над столом. Завтра снова придёт несносный рыжий мальчишка, начнёт перечитывать ту же страницу, на которой закончил, будет доставать друга бесчисленными вопросами: «Что такое бессмертие? Что такое ≪живое существо≫? Есть ли способ отдать жизнь кому-то?». Гиа все так же будет отвечать на некоторые «Хотел бы я знать», а сам задумываться над ними ещё на долгие часы. Возможно, это ему поможет решить проблему с сервампами. Но все это завтра, через неделю, месяц или даже год. Все всегда будет откладываться так же, как и написание последней главы. Все будет откладываться, пока не станет проблемой. Все подождет, и его смерть не исключение. «Уже завтра я придумаю, как все закончить!» — пообещал он себе, закрывая глаза в мягкой кровати.≪Лжец≫
Снова раздалось у него в груди.