Тепло.

      Юра бросает быстрый взгляд на настенные часы в коридоре, накидывает увешанную цветастыми нашивками джинсовку и в последний раз смотрится в зеркало. Цыкает недовольно, ерошит волосы ладонью, натягивает кеды, пока набирает короткое «Выхожу» в диалоге. Подхватывает скейт, захлопывает — «Мам, я гулять!» — дверь и несётся по лестнице вниз, цепляясь на поворотах рукой за перила. Рюкзак на правом плече гремит значками, болтается-сползает, и бьёт по боку. Юра спешит-перебирает ногами быстро — лифт сломался, а у Паши электив через десять минут кончается.       Выносит подъездную дверь чуть ли не с ноги, кидает доску на асфальт. Запрыгивает на неё, жмурится-жмурится от солнца яркого и мчит по обочине. Колёса дребезжат от неровной дороги. Сердце бьётся о рёбра заполошно-ретиво. До соседнего квартала пятнадцать минут быстрым шагом. Юра доезжает за восемь.       У него глаза горят радостно, когда он смотрит на школьное крыльцо, согнувшись, и пытается отдышаться. Слышится мелодия-звонок и спустя ещё минуты три ему навстречу идёт — в выглаженной беленькой рубашке и строгих чёрных брюках — Паша, пряча взгляд и улыбаясь смущённо. Потрёпанный рюкзак с учебниками — как у Юры — весь в нашивках, мешок со сменкой почти волочится по земле, а из причёски выбилась прядь волос. По Юриному лицу улыбка ползёт зеркально. Они тихо обмениваются «приветами» и обнимаются. От Паши пахнет дрянной пиццей из столовки и немного дезодорантом. Музыченко быстро оглядывается — никто не смотрит? — по сторонам, ведёт нежно пальцами по шее, привстаёт на цыпочки и тыкается губами в Пашину щёку, а отстранившись, видит, как розовеют его уши. — Давай ко мне зайдём? Переодеться надо и вещи закинуть, — кивает Паша на свою одежду. — Окей, а потом куда? — Не знаю. Юра суёт руку в карман джинсов, достаёт телефон и роется в переписках: — Саня зовёт на рампы. — Хорошо, — Паша улыбается, — я не против. — Покурим? — Юра показывает новую — ещё в плёнке — пачку Парламента. — Бля, давай попозже. А то рубашку прокурю и пиздец. Мама спалит. — Как хочешь, — пожимает плечами и убирает обратно. — Но сиги, конечно, мажорные. Где достал? — А то, — ухмыляется, — места знать надо.       Юра тащит скейт в руке и по-джентльменски предлагает понести Пашин рюкзак, когда они выходят с территории школы. Всю дорогу обсуждают какие-то школьные истории, какая Елена Алексеевна сука — специально портит ему аттестат, а экзамены приближаются-дышат в затылок, и Юра поддакивает и обещает помочь ему с подготовкой к географии.       Когда они подходят к Пашиному дому, солнце палит ярко, лижет своими лучами их щёки и носы. Небо не по-питерски голубое и высокое-высокое, редкие перистые облака зависли наверху. Конец апреля.       Минута — найти ключи в кармане среди вороха фантиков. Поднимаясь на третий этаж, перехватывать поцелуи между лестничными пролётами и хихикать, увидев соседку. Вести руками по исписанным-изрисованным стенам, ощущать подушечками пальцев их шершавость, вести руками по спинам и плечам друг друга — ощущать тепло. Понимать, что лето ещё впереди. Что вся жизнь ещё впереди.       Заваливаются в квартиру с розовыми щеками и растрёпанными волосами, скидывают обувь-рюкзаки в коридоре. Пока Паша меняет рубашку на футболку, а школьные брюки — на жёлтые штаны, Юра сидит на его кровати, глупо шутит и тыкает на клавиши аккордеона. В ходе разговора они узнают, что, оказывается, учились в одной музыкалке.       Перекусывают бутербродами, запивают наспех заваренным чаем в пакетиках, болтают о всякой неважной ерунде. Уютно. Прозрачный пар струится над двумя чашками, воздух пахнет лесными ягодами, о правую ногу трётся-ластится Пашин кот.       До скейтпарка в соседнем районе они едут молча, петляя по тротуару между прохожими; они, перепуганные, кричат вслед, а парни переглядываются и смеются-смеются, толкаясь ногами сильнее, гремя колёсами по дороге, рассекают воздух.       В парке они здороваются-стукаются кулаками с Кикиром, который висит там, кажется, с утра. Юра стреляет Паше Парламент и закуривает сам. Разминается на плоскости, делает несколько олли и шовитов, делает вид, что он крутой. Объезжает весь парк, пробует дропнуть с рампы. Трогает — как бы невзначай — Пашу за бёдра, когда показывает, как стоять на доске. Паша за два с лишним часа учится невысоко подпрыгивать, а Юра ставит, наконец, кикфлип, предварительно уебавшись об асфальт. Паша промывает царапины на его руках водой из бутылки, пока солнце обливает светом окрестности.       Сил ехать обратно нет совершенно, они, уставшие, но довольные, решают засесть в ближайшем ТЦ. Развалившись на диванчике фудкорта, Паша, махнув рукой, изрекает: — В пизду эту школу, я завтра никуда не пойду. Юра предлагает прогулять вместе. Паша не против. Они расходятся по домам на закате.       Весь следующий день льёт дождь, а Пашиных родителей нет дома, и они смотрят фильмы на его стареньком ноуте до самого вечера, иногда прерываясь на готовку еды и нелепые поцелуи.       Дни, сменяя друг друга, летят безумно быстро. Так заканчивается тёплый апрель, проходит май. Зацветает сирень, зелень улиц разбавляется нежно-фиолетовым. Они видятся почти каждый день, встречают друг друга со школы, висят в скейтпарке и иногда на квартире. Таскаются по местным дворам: чаще — вдвоём, реже — с компанией. Таскаются по центру города, целуясь украдкой в подворотнях. Пьют сладкое низкоградусное пиво, бегают от ментов, курят одну на двоих и горланят попсовые песни о любви, держась за руки.       В начале июня Паша сдаёт литературу и — благодаря Юре — географию на пятёрки-четвёрки и подаёт заявление в десятый класс. Они отмечают это пивом из ларька, где продают без паспорта, и коробкой пиццы, купленной на карманные.       Еще через пару недель у кого-то на хате задёшево прокалывают: Паша — ухо, Юра — губу. Получают пизды от родителей и тонну шуток от друзей, но оба считают, что оно того стоило.       С каждым днём всё теплее, а солнце будто совсем перестало садиться. Все обочины пестрят зелёным вперемешку с жёлтым, и Юра, краснея, просит сестру научить его плести венки из одуванчиков.       В первой половине июля Юре исполняется семнадцать. У Юры куча желаний, горстка опыта, чемодан способностей, вагон амбиций и один Паша. Юра не хочет думать, что со всем этим делать. И не думает. Решает — не надо париться, всё устаканится. Всё устаканится.       День рождения отмечают с размахом — родня по его просьбе сваливает на дачу на все выходные, он зовёт всех друзей. На столе банальные коробки с пиццей, кола, водка, пара бутылок мерзкого лимонного блейзера и литры самого разного пива. Этого хватает, чтобы неплохо накидаться, и уже через пару часов громкая музыка выключена; все сидят на кухне, стряхивая пепел в пивную банку, и раздувают шутки, рассказывают истории и пьяно — до безобразия громко — хохочут.       Градус понижен и повышен уже непозволительно много раз, а в комнате всё пропахло табаком. В ту же ночь — когда все, вроде бы, разошлись по кроватям и уснули — в темноте дальней комнаты Паша с Юрой почти-что-ебутся, но из-за количества выпитого просто засыпают друг на друге. Наутро первые проснувшиеся находят их на одном диване — в обнимку и с головной болью, охуевают с такого расклада событий и всю следующую неделю шутят об этом. Забытым в этой атмосфере пьянки Пашиным подарком оказываются квадратные очки с голубыми стёклами и портсигар.       Каникулы прожигаются совершенно бесцельно, а одуванчики меняют свой цвет на белый. Они ни о чём не жалеют. Продолжают шляться по солнечным дворам, рисовать на стенах — «Юр, мы же не вандалы!» — заброшек, перекусывать дешёвым фастфудом и держаться за руки. Гуляют по Дворцовой, по Лиговке, по Невскому. Ловят летний ветер, слушают каверы уличных музыкантов и смотрят на плескающуюся Неву, сидя на ступеньках набережной.       Солнце смеётся в отражениях в окнах, а Паша улыбается ярко-ярко, и Юра мысленно отмечает их схожесть. Паша улыбается искренне и так тепло, что кружит голову, что хочется целовать его в нос, в щёки, в губы. Шептать что-то неразборчиво-нежное и гладить пальцами его скулы. Паша красивый, как принцы в детских сказках. Влюблённость бешеными бабочками бьётся в животе, и Юре кажется, что даже если вскрыть его острым ножом, они никуда не улетят. Но Юра не против. Юре — нравится.       Летняя жара не спадает уже вторую неделю, дороги захлёбываются в собственной пыли, солнце издевательски продолжает нагревать несчастный город. Спастись можно только литрами холодной воды, на которую уходят все карманные.       В один из таких дней они забираются на крышу старой пятиэтажки где-то во дворе в центре города. У них за спинами полные рюкзаки всякой еды. — Не самый лучший вид, конечно, — Юра первый вылезает наверх через окно на чердаке, — но сойдёт. Паша смеётся и забирается следом. — С тобой каждая крыша как Эйфелева башня. Кеды слегка скользят по жестяным листам. Они находят наиболее удобное место в тени и достают всё, что купили в ближайшем Ашане. Паша чувствует себя как никогда комфортно и безопасно, лёжа на Юриных коленях и чувствуя его тёплые руки в своих волосах. Он откусывает омерзительно-сладкую вафлю, смотрит на небо и рассказывает о том, какие татуировки мечтает набить. Открытые коленки, собранные в дурацкий милый хвостик волосы, лежать в траве на Марсовом поле и фруктовый лёд. Сидр, сигареты и поцелуи, прикрываясь шляпой.       Впереди ещё один месяц тепла, и обоим думается, что это больше похоже на какую-то сказку. Влюблённость кружит голову, как на детской карусели, заставляет сердце истошно стучать. Они оба взрослеют, но точно знают, что не хотят, чтобы это кончалось. И потому - не кончается.