The secret chord

Где-то между его тридцатым и тридцать пятым днем рождения Пятый наконец пришел к выводу, что реальность не существует. Она не может существовать. Реальность, как таковая, просто череда не относящихся к делу и часто не связанных между собой событий, и, к тому же, учитывая крайнюю изменчивость человеческого поведения, было бы ужасно глупо предполагать, что существует только одна реальность. Нет, их очень много, и они все находятся в одном прыжке друг от друга. Один прыжок, и ему тринадцать, правда тринадцать, и он еще не путешествовал во времени. Один прыжок, и ему все еще тринадцать, а его братьям и сестрам шестнадцать и они живы. Один прыжок, и он здесь, чтобы спасти Бэна. Один прыжок, и он умирает прежде, чем успевает спасти всех. Один прыжок, и он здесь, в этом театре, так близко к тому, чтобы все это остановить, но он провалился, и теперь есть только он и Ваня, а мир вокруг рушится, земля сотрясается и здания падают вниз, их дом лежит огромной грудой обломков и где-то в пыли валяются мертвые тела их родственников. Но Ваня играет на своей скрипке с прикрытыми глазами и улыбкой на губах, и музыка так прекрасна. Вдвоем они последние выжившие на этой умирающей планете и Пятый должен быть здесь в последнюю очередь, но он тут, и он плачет, и плачет не из-за скорби по своим братьям и сестре — видит Бог, он уже давно отскорбел по ним, и, возможно, никогда и не заканчивал, даже когда снова увидел их живыми — нет, он плачет потому что Земля скончается через пару минут под самый лучший саундтрек, который только мог бы быть у умирающей планеты. Всегда ли Ваня так хорошо играла? Он не может вспомнить. Детство — длинное потерянное воспоминание, которое у него отобрали время и одиночество. — Я искал тебя, — говорит Пятый, он кричит и шепчет одновременно. Он знает, что мир рухнет вместе с последним аккордом скрипки, и он должен донести это до нее, должен заставить ее понять. Он любил ее. Он любил их всех. Он все еще любит. — Тебя не было в доме, — он продолжает, Ваня не смотрит на него, но он знает, что она слушает. — Тебя не было с ними, и я искал тебя везде, но не смог найти твоего тела и понял, что ты все еще жива. Он искал ее годами. Почему бы и нет? Тогда он не знал, что она является причиной всего, но теперь знает. И это ничего не меняет. Она разрушила мир, но выжила. Но почему тогда он никогда не мог ее найти? Где она была? Мысль о том, что он не был одинок в своем постапокалиптическом будущем почему-то даже страшнее тех десятилетий, которые он провел с самим собой. — Ты была здесь? — он кричит, и он зол, даже если слезы все еще стекают по его щекам, и это глупо, потому что новая Ваня не может ответить, новая Ваня не может знать. Но эта Ваня — все, что у него есть, она убила их братьев и сестру, она убьет его, и она оставила его одного. — Ответь мне! Ты была здесь, со мной? Ваня не отвечает. Она открывает глаза, закончив играть, и, когда последняя вибрация ее смычка окутывает Пятого, она моргает. А потом остается только темнота.