Это странное слово — «Любовь»

                           В начале старшей школы, когда мы только ступали на порог новой, взрослой жизни, я сильно сожалела, что рука дрогнула и черкнула галочку рядом с пунктом «математика» в списке предметов на будущий год. Не знаю, что управляло мною в тот момент: или желание выделиться, или устроить себе еще одно жизненное испытание, или же доказать всем и самой себе, что я похожа на маму, а не на человека, существующего в теории и значащегося в этой вселенной как мой отец. Чуть позже я оправдывала это «опьянением предстоящей свободой», имея в виду взросление и выбор дальнейшего пути, но не могла перестать думать об этом все лето, описывая в голове сложный предмет как отдельный круг Ада, на который собственноручно себя отправила.       Распаленная собственной фантазией, я пришла на первый в году урок математики, как на казнь. Мне казалось, словно прямо сейчас я совершаю самую большую ошибку в своей жизни. Я смотрела вокруг, отмечая абсолютно незнакомых мне людей, которые будут наблюдать мою бесполезность целый год, и мечтала лишь о том, чтобы они ни в коем случае не запомнили меня. В тот момент хотелось сдаться, бросить все и сбежать куда-нибудь, где будет нечто более родное моей душе, но мысли о маме останавливали меня. Я дочь такой сильной женщины, разве могу я опустить руки, даже не попытавшись?       Когда преподавательница – высокая статная темноволосая женщина в строгом брючном костюме и с забранными в аккуратный пучок волосами – вошла в аудиторию, я была готова ко всему. Сложные формулировки, невероятные задачи, вселенский позор – ничего из этого не стало бы для меня удивительным, ибо уже имело место в моей голове. Накручивая себя, я пропустила всю ее приветственную речь, содержавшую в себе напутствие, информацию о плане занятий и прочих деталях предмета. И в тот момент, когда я готова была спрыгивать в Бездну, она разбила мои страхи об одно-единственное словосочетание.       «Теория вероятности».       Вообще, теория вероятности по сути своей не такая уж сложная штука. Она отражает возможность того, что какое-либо событие может произойти. Согласитесь, неплохое знание для повседневной жизни, если учесть, что в обыденности математика полезного дает по минимуму? Всего-то что и надо знать: сколько может быть исходов, и сколькие из них тебя устраивают.       Итак, вероятность. Какова вероятность того, что ваши нежные, трепетные чувства, тщательно скрываемые и по сути своей безобидные, могут внезапно стать достоянием общественности? С теми знаниями, что доступны мне сейчас, и с учетом того окружения, в котором мы находимся, я дала бы честные пятьдесят на пятьдесят. При чем, здесь процентное соотношение работает с полным перевесом: либо отметка возвращается к нулю, либо перетекает в сотню.       Если бы кто-то позволил выбирать, я бы, конечно, предпочла регресс. Если бы наш мир был совершенно другим, если бы современное общество было куда более понимающим, если бы чувства были взаимными и приносили лишь радость, если бы... Если бы все было по-другому...       Однако, как всем известно, история не терпит сослагательных наклонений. Она бросает своих героев на самое дно, ломает, изводит их, заставляя делать свой выбор: или падать и окончательно терять себя, или, стиснув зубы, бороться с обстоятельствами, вновь подниматься и идти дальше несмотря ни на что.       Больше всего пугает, когда подобное случается с кем-то, вроде моей Луки: с робкими, скромными, удивительно светлыми и добрыми людьми, которые в редких случаях бывают подготовленными к таким ударам судьбы. В этом случае наша теория, учитывая прежний опыт, показывает отчаянные цифры, которых побоится даже стрессоустойчивый человек вроде меня. В прочем, даже с собственной стрессоустойчивостью предсказать собственную реакцию в такой ситуации я бы не смогла.       И, по сути, как лучшей подруге, мне стоило бы сделать хоть что-то. Вмешаться, разогнать тот балаган, что собрался вокруг, прекратить разговоры или даже заступиться. Но… Я не двигалась с места. Нет, не потому, что я испугалась их. Над этим вариантом посмеется любой, кто знает меня и мое отношение к страхам – в конце концов, безумно боясь математики, я назло осталась там, потому что я всегда борюсь с чем-то подобным. Нам всегда приходится с чем-то бороться, но бывают такие бои, которые ты должен пройти сам. Как бы сложно тебе не было, ты должен сделать это сам, потому что любая помощь, любое вмешательство может сделать все еще хуже.       Это был ее бой. Только ее. И лучшее, что я могу сделать – это быть рядом, чтобы поддержать ее несмотря ни на что.       Однако нервозность свербила внутри, скреблась в грудной клетке. С большим трудом приходилось держать лицо, когда больше всего на свете хотелось броситься на помощь. Я знала, каково это: остаться в одиночку среди толпы, готовой поглотить тебя. Именно поэтому держалась рядом.       Лука же была похожа на человека, впавшего в отчаянье: ее глаза блестели, губы дрожали, а руки сжимались в кулаки, сдавливая небольшой блокнот в мягком мерцающем переплете, который еще утром покоился на парте между учебником литературы и лекционной тетрадью. И изученная мною в начале триместра теория вероятности не смогла помочь мне предсказать дальнейшее развитие событий. Что случиться дальше: Лука расплачется, бросится на кого-то или же просто уйдет? Честно говоря, от безысходности мне хотелось заплакать тоже, но я упрямо старалась выглядеть сильной, чтобы передать эту силу своей подруге.       Еще бы. Оказаться высмеянной за то, что ты есть – это жестоко. Разве можно осуждать человека за то, что он чувствует? Разве может быть такое светлое чувство, как любовь, быть предметом насмешки? Видимо, многого в этой жизни мне не понять. Не понять жестокости людей, столь открыто насмехающихся над чужими чувствами.       Но вот понять подругу, обществом загнанную в угол прямо посреди школьного двора, я вполне могла.       – Ненавижу! – выкрикнула она, все-таки не сумев сдержать своих эмоций.       По ее щекам потекли слезы. Рука, стискивающая блокнот, взметнулась в воздух, чтобы в следующий момент отпечатать орнамент обложки на лице светловолосого парня, который, в отличии от всей этой толпы, ухмыляться и не думал – замер памятником самого себя, излучая холодность и отрешенность. Ну, это было до феерической пощечины – по крайней мере, теперь он был как минимум оскорбленным памятником самого себя. Признаюсь, я могла бы смотреть на это зрелище вечно, но оно стало неважным в тот момент, когда подруга сорвалась с места. Я сразу же поймала ее в объятия и потянула в сторону, зная, что стоит убраться подальше от посторонних глаз. Никто не мешал и не преграждал нам путь, лишь провожали взглядами, пока мы не скрылись за углом здания.       – Мику! – всхлипнула она, крепче прижимаясь ко мне и мешая двигаться дальше.       Ох, Лука… Моя милая, глупая подруга… Как же все могло так получиться?..       Не теряя хватки, я продолжила двигаться вперед, пока не достигла заброшенной беседки, прежде принадлежавшей другому зданию. Пару лет назад его выкупили и огородили так, что беседка стала частью школьной территории. Мы привели ее в относительный порядок и стали проводить здесь свободное время и обеденные перерывы. Уже там я усадила ее на ровную поверхность и крепко обняла.       – Ну все, все… – прошептала, погладив ее по растрепавшимся волосам цвета сакуры. – Все закончилось уже, ну…       – Как же так? – проскулила она мне в плечо. – За что они так со мной?       Хороший вопрос. Возможно, потому, что они забыли о человечности. Возможно, потому, что каждый боится оказаться на твоем месте. Возможно, потому, что ты выбрала слишком неудачный предмет для своей влюбленности…       Будь в этом треклятом дневнике романтические стихи, адресованные кому-то другому, он не произвел бы такой ажиотаж. Но стихи были адресованы ни кому-то, а Лену Кагамине. В чем проблема? В том, что светловолосый парень был тем, кого смело называли «элитой элиты» по многим причинам. Как сторонний наблюдатель, я могу назвать три.       Во-первых, его фамилия была известна благодаря «KagamineCorp» – крупной корпорации, в основном базирующейся на развитии современных технологий. Со столь громкими именем не трудно заиметь бесчисленных поклонников, готовых на все ради единственной твоей одобряющей улыбки. Это суть обычной биологии, шедшей в средней школе обязательным предметом: слабый преклоняется перед сильным, а парень свой билет в ряды счастливчиков получил.       Биологией, кстати, я могла объяснить и второй пункт в списке общественной идеализации. Лен имел редкую шаблонную внешность, которая удивительно лаконично сочеталась с его внутренней силой: высокий рост, атлетическое телосложение, на котором школьная форма сидела идеально, зачастую растрепаные светло-русые волосы, ярко-голубые глаза, смотрящие на мир с твердой уверенностью и непоколебимостью, острые скулы, волевой подбородок. Списанный с обложки журнала, он освещал жизнь маленьких сопливых девочек, наивно влюбленных в свой прекрасный идеал. Печальная участь не обошла и мою подругу: прекрасный принц был её вдохновением около года до этого рокового момента, сподвигая на стихи, оды и томные вздохи. В общем, деятельность бесполезную, по моему скромному мнению абсолютно нелогичную, но весьма активную. В какой-то степени в сложившейся ситуации виновата и я: еще изначально узнав о её чувствах, я предпочла не вмешиваться, позволяя первой весне цвести в её душе. Меня успокаивало то, что подруга не первая и не последняя в списке слепых поклонниц – этот, вероятно, длиной с хороший древний манускрипт список возглавляла знаменитая школьная красавица Мейко Сакине, определенно достойная отдельной темы, к которой прямо сейчас мне не хочется возвращаться.       Третий и, пожалуй, единственный пункт, который я могу назвать относительно достойным: Кагамине был гордостью этой школы. Серьезно, у парня всегда был идеальный табель, внушительный список внеурочных занятий и активная деятельность на всех общественных фронтах. Казалось, спроси его о чем угодно, и он будет способен дать ответ на этот вопрос. Его фотография висела на доске почета, имя ставили в пример всякий раз, когда это было возможно – как после такого не стать известной личностью?       Подытоживая все это, можно со всей смелостью сказать, что Кагамине Лен был никудышным кандидатом на роль безответной любви хотя бы потому, что от него и его окружения фанатеющих сумасбродов стоит держаться подальше.       К сожалению, прежде этот вывод не приходил мне в голову.       Увы, ничего уже нельзя было изменить, только исправлять.       – Лука… – осторожно позвала я, почувствовав, что подруга перестала вздрагивать от слез так же сильно, как и прежде. – Нам нужно возвращаться на занятия.       Судя по тому, как крепко она прижалась ко мне, эта идея не пришлась ей по душе.       – Ну, – тут же предложила я, успокаивающе погладив ее по спине, – мы можем уйти и попросить кого-нибудь принести наши вещи после.       Девушка не отреагировала, что придало мне уверенности в надежде на побег, но где-то через минуту шумно вдохнула и отстранилась.       – Нет. – осипшим от слез голосом возразила она. – Нам нужно вернуться на занятия.       – Плевать на занятия!       – Нельзя портить наши портфолио.       Теперь тяжело вздохнула уже я, возводя очи горе и мысленно провожая идею веселого времяпровождения.       – Хорошо. – в результате согласилась, пытаясь выглядеть уверенной. – Учеба, так учеба. Депрессия с печалью и мороженым остается на потом.       И без того сомнительная шутка осталась без ответа.       Я надеялась, что моей уверенности хватит до конца дня: все-таки, из нас двоих я была более стойкой. Лука старалась брать пример с меня, и я могла лишь радоваться, что ее учу я, а не жизнь. Мне такой удачи не перепало. Несмотря на то, что лицо я держала оба наших совместных урока, на последний подруга ушла в ужасном настроении, провожаемая взглядами. Мне не хотелось оставлять ее, но к сожалению ее ждала история, а меня математика. В конце концов, пыталась успокоить я себя, это ведь на каких-то сорок минут, не так ли?       Напряжение, до сего момента ютившееся где-то внутри, начало нарастать в геометрической прогрессии. Я пыталась сосредоточиться на теме урока, но никак не могла прочесть записи на доске – буквы расплывались перед глазами, складывались в причудливые узоры, в которых мне виделись лишь опасности. Предчувствие не хотело отпускать. Впервые за долгое время я чувствовала приближение чего-то, что перевернет наши жизни с ног на голову, и впервые хотела просто сбежать. Но… Это все еще было невозможно: я все еще была в этой школе и на этом уроке, который со всеми неожиданными переживаниями прошел совершенно мимо меня.       Ну, хоть что-то хорошее.       Я спешно запихнула тетрадь и конспекты в рюкзак, надеясь как можно быстрее покинуть и кабинет, и здание в целом. Только вот когда я уже готова была проскользнуть перед основной толпой к выходу, меня окликнули:       – Мику?       Я остановилась на месте, с сожалением пронаблюдав, как заполняется вытекавшими из кабинетов учениками, и обернулась, чтобы увидеть улыбающуюся миниатюрную девушку.       – А, привет, Гуми.       Гуми Мегпоид привлекла мое внимание на все том же первом уроке математики. Хрупкая девочка, больше похожая на подростка своим невысоким ростом, короткими нефритовыми волосами и яркой солнечной улыбкой, покорила всех своими знаниями. В нашей группе я могу смело назвать ее лучшей: в аналитических предметах среди наших ей не было равных. Для тех, кто не знал о ее талантах, она была лишь лучиком света, озарявшим этот мир. Возможно, поэтому мы сразу нашли с ней общий язык? Поэтому, несмотря на спешку, я остановилась, чтобы выслушать ее.       – Ты в порядке? – поинтересовалась она, поравнявшись со мной. – Ты выглядела потерянной весь урок.       – Это? Так, ерунда. – отмахнулась, чуть дернув головой. – Просто немного переживала.       – Я слышала о том, что произошло. – призналась знакомая. – Как Лука?       – Переживает не лучшие моменты своей жизни… Мне стоит пойти к ней сейчас.       – Да, конечно! Я лишь хотела спросить: тебе все еще нужна моя помощь в последних темах?       Я прикусила губу, припоминая: буквально на днях сама обращалась к ней за помощью, чтобы подтянуть западающие темы перед летним тестированием. Это, конечно, не промежуточный тест, но запускать ситуацию все равно не хотелось.       – Нужна, но не сейчас. – признала, отметив примерное время. – Может, ты решишь, когда тебе удобно? Посидим и у меня позанимаемся?       – Без проблем. – улыбнулась Гуми. – Я пойду, мне еще нужно зайти к философу отдать реферат, вечно у меня с этим предметом какие-то проблемы.       – Договорились, спишемся. – кивнула я.       Выйдя из кабинета, мы разошлись в разные стороны: Мегпоид ждало испытание мыслительными науками в другой части здания, меня же, уверена, на выходе уже заждалась Лука.       С подругой мы познакомились, будучи совсем еще детьми. Мне было десять, когда моя мама получила хорошую работу и смогла позволить себе снимать жилье в более благоустроенном районе. Я, как человек от природы воинственный, категорически отказывалась что-либо менять: упрямилась при переезде, устраивала бойкоты и уж тем более не хотела переходить в другую школу, хотя в старой меня ничего не держало. Только во время очередного бойкота я выбралась во двор, в котором для маленького ребенка был целый площадочный рай с качелями, горками и песочницами. И я, одинокая и ни с кем еще не знакомая, увидела такую же одинокую розовласую девочку, играющую с куклой. Никто не хотел играть с ней, потому что она не давала обижать кукол, считая их живыми, и всегда плакала, если ей не верили. Так в моей жизни появилась Мегурине Лука: добрая, наивная, удивительно светлая девушка, всегда верившая в чудеса.       За годы дружбы мы многому друг у друга научились: Лука стала смелее, научилась бороться за свое мнение, я же научилась верить в чудо. Из-за нее я согласилась перейти в новую школу, мне хотелось поддерживать лучшего друга. Ей нелегко приходилось: родители постоянно говорили ей, что она должна делать, подгоняя под одним им ведомый шаблон идеального ребенка. Потребовалось время и много моральных сил, чтобы начать противостоять этому, и сейчас Лука на пути к собственному становлению. Только бы случившееся сегодня не подкосило ее веру в себя, не сломало тот стержень, который она с трудом выточила в себе…       Я сделаю все, чтобы не допустить этого. Сегодня будет вечер слез, сладостей и мелодрам, а завтра новый день с новыми силами, и…       Додумать то, что должно было быть после «и…», я не сумела. Просто замерла на месте от неожиданности, до конца не веря в происходящее.       В школе всегда были запрещены любые потасовки. Никто не хотел терять свой престиж, а потому администрация тщательно следила за происходящим в этих стенах. Преподаватели старались не выпускать учеников из виду, вне кабинетов всегда были дежурные, да и почти все здание было оснащено камерами наблюдения, позволяющими непрерывно наблюдать за положением. Потому открыто здесь никогда ничего не случалось: свои проблемы ученики старались решать вне школы или на крайний случай, как сегодня в обед, вне здания школы. Не понимая, как ввиду этого здесь может что-то происходить, я подняла голову, чтобы найти одну из камер наблюдения, и ошарашенно отметила: маленький красноватый отблеск корпуса, отражавший работу камеры, пропал. Видимо именно поэтому на такие отчаянные меры решился человек, говорить о котором я хотела бы в последнюю очередь.       Признаться честно, я довольно мало знала о Сакине Мейко. Эта эффектная шатенка с миловидным личиком, волосами, подстриженными под идеальное каре, прекрасной фигурой, которую всячески демонстрировала, едва оставаясь в рамках школьной формы, и большими карими глазами входила в число той самой «элиты элит». Она была довольно капризной в своих желаниях и всегда получала то, что хотела; довольно часто по ее вине случались какие-либо абсурдные ситуации, чем девушка открыто наслаждалась. Она была источником хаоса и получала от этого какие-то извращенное удовольствие. И, как любая желающая оказаться на вершине общественного Олимпа, она желала Лена Кагамине, при чем именно «желала его», а не «желала быть с ним». Есть разница, да? Только никто не может точно сказать, добилась ли она своего в этом случае – сама она объявляла на всеуслышанье о своих с блондином отношениях, сам парень комментировать это не думал, но и особого интереса к первой красавице школы не проявлял, так что мнения общественности разделились на два непримиримых фронта. Довольно тихих в своих размышлениях фронта: открыто к снобам никто обращаться не станет, очевидно.       Помимо Мейко здесь было еще несколько человек: относительно известными мне я могла назвать лишь постоянною подругу шатенки Лили – не менее эффектную блондинку, в свои годы известную в модельном бизнесе благодаря личному ателье ее матери, и Галако – экстравагантную девушку со своим особым стилем и любовью к украшениям, связанным с атрибутами монархов – коронами. Остальные лица казались мне малознакомыми, да и их известность перестала волновать меня буквально через несколько секунд – в тот момент, когда я поняла причину их сбора в коридоре.       А причиной была зажатая толпой у стены Лука.       – Ты! – в духе картинно-шаблонном прошипела школьная красавица, испепеляя подругу взглядом. – Ты что о себе возомнила? Смеешь ему стишки писать, так еще и прикоснулась? А?!       Лука едва держалась, а от последнего вскрика вообще испуганно вздрогнула. Но это было ничем, потому что в следующий момент Мейко влепила ей пощечину.       Это было краем. Чертой, которую она переступила в своем слепом обожании. Бывают такие бои, которые ты должен выстоять один. Они закаляют дух, делают тебя сильнее, учат в будущем не допускать подобных ошибок, избегать ситуаций. Но это – совершенно другой бой, тот, в котором стоит показать всего себя. И такой бой нужно принимать плечом к плечу.       Так что в следующий момент я стремительным шагом направлялась к ним.       – Вот так ты ударила его?! – вскрикнула Сакине, наступая на девушку, которая словно пыталась слиться со стеной, дабы избежать нападения. – Так и получи!       Шатенка замахнулась снова, но ударить не успела – я перехватила ее запястье, одновременно заслоняя подругу собой.       Девушка направила на меня яростный взгляд, но я встретила ее не менее агрессивным – она ударила мою подругу, конечно, я разозлилась! И так как Лука стояла позади, отступать не собиралась тоже.       – Хочешь что-то сказать? – отчетливо произнесла я, уверенно удерживая ее запястье. – Тогда для начала скажи это мне.       Дернувшись, Мейко вырвала руку из моего захвата и сжала ее в кулак.       – Мику Хатсуне! – выплюнула она. – Шла бы ты отсюда со своим оптимизмом!       – Только после того, как ты опустишь руку и уйдешь отсюда вместе со своей группой поддержки, Мейко.       …Мой страх касательно собственных математических неудач был развеян первой же темой «Теория вероятности». В последствии она стала моей любимой, придавала мне сил и заставляла разбираться в сложностях аналитики несмотря на значительные трудности в понимании. Тем не менее, первую свою тему я освоила в совершенстве, решая пример за примером, задачу за задачей, и часто ставила себе в пример, напоминая, с чего все может начинаться.       Итак, какова вероятность решить это дело мирно, не прибегая к худшим мерам и тяжелым последствиям?..       Здесь, увы, моя любимая теория дать ответ не могла.