***
Им недавно исполнилось четырнадцать. — Брекеты — отстой, — Джеймс выглядел ужасно больным и чувствовал себя так же, но всё же решил прийти на занятия. — Чё ты лыбишься, Томас? — Просто ты милый с брекетами, прям такой пусечка, тебя бы за щёчки помацать! — рассмеялся тот, собирая копну курчавых волос в пучок. Девочки, сидящие впереди них, начали хихикать. Мэдисон воспринял это на свой счёт, отчего нахмурился, уткнувшись носом в свой тёмно-зелёный свитер. В ушах красовались белые наушники, а руки оказались заняты книжкой, только что вытащенной из портфеля. Том знал это его состояние. «Не трогайте меня, особенно ты, Томас!». Но за что ему тогда присвоили звание самого неугомонного тинейджера в классе, если бы он не предпринял попыток развеселить своего друга или хотя бы поднять ему настроение до отметки «нейтрально-благодушное»? А вот и правильно, что он не остановился. Джефферсон вытащил наушник из уха друга, вставил в своё и слегка ухмыльнулся выбору парня. Beth Hart — «Love Is a Lie»*. Он подсел ближе, а Джеймс и не был против — придвинулся в ответ, стараясь, впрочем, сохранить грозный вид. — Миссис Браун, а Томас и Джеймс сейчас поцелуются! — крикнул Чарльз Ли, слишком любящий подкалывать всех, кого видел, — Миссис Браун, фу, они уже высунули языки! — Закрой пасть, утырок, — Геркулес с Лоуренсом сказали это вместе, будто по выработанному рефлексу. Они, как и многие в классе, не любили этого парня. — Джеймс, может, поцелуемся, чтобы он заткнулся? — в шутку поинтересовался Том, отчего впередисидящие залились смехом ещё сильнее. — Если только не в губы, я берегу их для той единственной, да и брекеты отстой, — рассмеялся наконец «обиженный» Мэдисон и тут же прошептал раздосадованное «Чёрт!» — он снова проиграл эту битву Джефферсону. Томас быстро поцеловал его в лоб, а Ли выбежал из класса с громким «Фу!». — Том, ты чертовски отвратительно-прекрасен! — заявил Лоуренс, поддерживаемый громкими аплодисментами Элайзы и Анжи. Ребята хлопали до тех пор, пока не вернулась миссис Браун с новым учеником. — Класс, это Жильбер Мари Жозеф Поль Ив Рош… — Oui, oui, просто Лафайет можно, — смутился парень, слегка потеребив локон, выбившийся из высокого пушистого хвоста. — Bonjour. — Он, мать вашу, точная копия Томаса! — воскликнул Геркулес, и Джефферсон начал смотреть на новичка с заинтересованностью. — Мы с ним будем дружить, — произнёс Мэдисон, — и назовём Французом.***
Год назад. Они стояли вчетвером в аэропорту и вспоминали всё пережитое вместе. Анжелика обнималась с Джефферсоном, «незаметно» для остальных целуясь с ним, словно в попытках получить большее количество тепла партнёра. Казалось, что они расстаются навсегда и больше не смогут закрыться от Джеймса в спальне Тома, не перечитают «Здравый смысл». Никогда уже не поссорятся, как делали множество раз до этого. После Анжи к уезжающему подошёл Лафайет. Улыбался он немного грустно, выражая взглядом всю свою благодарность за помощь в изучении английского и за знакомства, в том числе с его лучшими друзьями — Джоном и Геркулесом. Они долго смотрели друг на друга, после чего крепко, как родственники, обнялись. Жильбер слышно плакал, похлопывая друга по спине. — On se revoit? ** — с надеждой спросил он, не выпуская Джефферсона из тёплых объятий. — Bien sûr, viens en France, si tu ne supportes pas la séparation, mon cher ami, *** — ответил ему Томас, с горечью улыбнувшись. Том услышал, как объявили его рейс. Он повернулся к Мэдисону, который совсем не пытался скрыть своё подавленное состояние. Он выглядел очень расстроенным. Парни попрощались слишком скомканно и быстро, потому как работник аэропорта вежливо намекнул на то, что посадка на самолёт началась. Они никогда не обнимали друг друга так мимолётно. Джеймс в полной мере осознал, что Томаса нет и больше не будет рядом, когда в воздухе рассеялся едва уловимый запах дорогого французского одеколона. Он вправду уехал? Хотелось сорваться вслед за ним и убедить остаться. Но было слишком поздно. — Джеймс, он ещё вернётся, не убивайся ты так, — выдавила Скайлер, вид которой доказывал, что не только Джеймсу было плохо, а утешить она пыталась и себя саму. Лафайет приобнял обоих, и по щекам его катились капли слёз.