***
Если бы тогда Сфинкс что-то сказал, или Слепой хотя бы повел пальцем — Волк слетел бы с катушек безвозвратно. — Хватит! Уймитесь вы наконец! — это не из их трио. Это довольно прочные струны и с ними весьма слабо связанные. Волк, Слепой и Сфинкс мгновенно поворачиваются к двери — Черный. Вчерашний Спортсмен, побитый Слепым и отказавшийся от притязаний на вожачье место. Черный подходит вплотную к Волку, отгораживая и Сфинкса, и Слепого. — Остынь, Серый. — Отъебался по-шустрому! — остывать в планы Волка явно не входит. — Прекрати, — с ленивой уверенностью убеждает Черный. — Это не твое гребаное дело! — Это мое дело, — Черный невероятно невозмутим, — ты мне мешаешь пройти к кровати. С общей послышался смешок Табаки. Волк взвивается бесом. — Ах, извините, ваша светлость, недостойного смерда, что осмелился преградить путь к вашему ложу! Волк окончательно переключился на Черного. Сфинкс никогда бы не признался, но в глубине души он был благодарен за то, что Черный вызвал Волчью ярость на себя. Еще бы чуть — чуть и кто-то из них троих точно не сдержался бы. А Черный, стараясь не вслушиваться в поток ехидства, которым щедро окатывал его Серый, и в котором красной линией проходило то, что он — Черный — ухитрился дважды просрать свою стаю, думал: «О, господи! Зачем я — то в это лезу?! Да пусть они перегрызут друг друга — дышать легче станет!» Неожиданно выдохнувшись, Волк уныло оглядел состайников, засунул руки в карманы и направился к дверям. — Волк, ты куда? — окликает Сфинкс, в надежде, что гроза миновала. — Пройдусь, — вяло бросил Волк не оборачиваясь. Волка нет до ночи. Сфинкс порывается пойти искать друга, но тощая паучья лапа на плече убеждает его остаться. — Черный его поищет, — шелестит Слепой. Черный с нескрываемой ненавистью смотрит на Сфинкса, берет фонарик и идет на поиски Серого. Волк нашелся неподалеку — валялся на Перекресточном диване. Почему — то весь мокрый и слишком спокойный. Черный грубо толкает ноги Волка и тяжело усаживается рядом на диван. Волк пристально рассматривает профиль списанного вожака. Спрашивает ненужное: — А Сфинкс? Черный безнадежно машет рукой. Волку и так ясно — тот, никчемный, с глазами, как тухлое молоко, который теперь — Хозяин Дома, помешал другу прийти за ним — Волком. Волк с трудом сдерживает вздох — всхлип и тащится в стаю. Черный идет за ним следом, выхватывая фонариком из темноты: лохматую голову, ссутулившуюся спину в клетчатой рубашке, белые кеды. У дверей Четвертой Волк останавливается и задерживает Черного. Черный вопросительно смотрит на состайника. — Погоди, Белобрысый. Волку понадобилась пара мгновений, чтобы перестать всем своим видом походить на щенка, которого, наигравшись, вышвырнули на улицу, где кругом — чужие люди, где дождь и голод. Он рывком открывает дверь в комнату своей теперь безымянной стаи. — Что скисли, милорды? Неужто вы в скорби и тоске предавались воспоминаниям о минувших славных днях и добрыми словами вспоминали вашего верного рыцаря? Стая замерла. Волк хватает гитару и плюхается на общую кровать. — Ты же весь мокрый… — чуть слышно бормочет Сфинкс. — Это я освежился! Крыша в дождь — незаменимая вещь для прочистки мозгов! — Волк радостно лыбится во всю пасть и кивает Шакалу. — Шакалище! Давай ту! Команданте! Опешивший Шакал машинально подносит гармошку к губам. Стая подхватывает Волчью песню…***
Спустя пару недель Черный наткнулся на Волка в библиотеке, где Черный делал уроки, а Волк предпринимал попытки отвоевать «Закат Европы» Шпенглера. Библиотекарша тянула Европу на себя, Волк — на себя. Библиотекарша шипела, что не даст ему вынести ни одной книги, пока он не вернет всё, что утащил отсюда. Волк доказывал ей, что она ущемляет его право на образование. Библиотекарша работала в Доме недавно и еще не знала, что запрещать что-то Волку бесполезно. Поняв, что демократические ценности еще не распространились на Домовскую библиотеку, Волк изобразил раскаявшегося школьника. Он улыбнулся, извинился и вежливо попросил разрешения почитать книгу здесь. Библиотекарша, ворча, согласилась. Волк прошел мимо Черного, довольно скалясь уселся за стол сзади и пнул ножку стула Черного. — Эй, Белобрысый, — драматическим шепотом окликнул Волк. Черной нехотя обернулся. — Ты мою кличку когда-нибудь запомнишь?! — Обязательно, — хихикнул Волк, — когда ты покрасишься. — Придурок, — проворчал Черный и уткнулся в учебник по химии. — Ладно тебе, не сердись, — шепнул в спину Волк, — отвлеки эту благородную сеньору. Черный обернувшийся с намерением послать Волка куда подальше, наткнулся на широкую улыбку. — Черный, с меня — подборка литературы, — Волк заговорщицки подмигнул. Серый знал, что предлагать. Он читал одурело и запоем, с возрастом переходя от рыцарских романов к серьезным работам по истории, философии, политологии. Жить в стае с Волком и хотя бы из интереса не полистать книги, о которых с таким воодушевлением рассказывал Серый, было нереально. А впечатлениями о прочитанном он делился с удовольствием, независимо от того — понравилась ему книга или нет. Раньше, уйму лет назад, когда Волк обитал в Хламовнике, книжная лихорадка в полной мере стаю не захватила — Волк часто пропадал в Могильнике, еще чаще ссорился с Хламовными, но иногда он снисходительно просвещал малолетнюю свору, рассыпаясь в цветастых россказнях об отважных рыцарях, прекрасных принцессах и ужасных драконах. В такие моменты стая замирала и смотрела в рот Волку, боясь пропустить хоть словечко. Белобрысый бесился, завидовал, но сам слушал не отрываясь. Потом Волк спелся с маминой деткой Кузнечиком, устроил революцию и свалил из Хламовника. Сейчас в их стае, основу которой составляли вольнодумцы из Чумных Дохляков, читали все поголовно. В основном то, что рекомендовал Волк. Даже Лэри боролся с дислексией при помощи Стругацких. Черный «свою литературу» найти не мог. Фантастические байки его не увлекали, от занудных рассуждений о формах правления государством клонило в сон. Книг было полно. Черный не знал, что читать. — Специальное предложение — только сегодня и только для тебя, Черный, — Волк хохотнул, за что получил окрик от библиотекарши. — Ладно, — согласился Черный, — но эту, — он ткнул пальцем в «Закат Европы», — я возьму на свое имя и потом сдам. Волк кивнул и с готовностью отправился к книжным полкам, а потом хлопнул на стол перед Черным томики Хемингуэя, Джека Лондона, которого Черный знал и любил, и «Моби Дика» Мелвилла. Через несколько дней Черный с восторгом рассказывал Волку о приключениях жестокого капитана Ахава, Волк курил, лениво выпуская дымные кольца, поддакивал, решая в уме задачку — какое место на его шахматной доске займет Черный.***
Черный умывал разбитый нос после очередной драки со Сфинксом. Ярко — алая кровь растекалась, бледнела, превращаясь в неприятно — розоватые ручейки. В дверях душевой, прислонившись плечом к косяку, сложив руки на груди, со скучающим видом стоял Волк. — Чего уставился? — немного гнусаво поинтересовался Черный. — Да вот, любуюсь на идиота, который думает, что ветер дует, потому что деревья ветками машут. — А не пошел бы ты со своими шуточками… к Сфинксу, — Черный явно не понял Волчьих метафор. Волк хмыкнул, закрыл дверь, быстро и бесшумно подошел к Черному. — Ты ненавидишь его, да? Тебя бесит жизнь с ним в одной стае? Черный недоумевающе всматривался в Волка, пытаясь уловить в его словах издевку — ничего другого от Серого в данной ситуации он и не ожидал. Издевки не было. Было что — то другое, большее и хорошо запрятанное. — Волк, что тебе надо, а? — Ничего особенного, — Волк уселся на соседнюю раковину, болтал ногами и улыбался. — Ничего особенного, просто хочу, чтобы ты задумался над вопросом: по чьей прихоти ты вынужден жить в стае с тем, кого ненавидишь? В стае, где у тебя нет никаких шансов стать вожаком. В стае, где ты ничего не решаешь. Черный шумно выдохнул. Он говорил себе, что ему не нужна власть в Доме, что ему плевать на стаи и вожачество, а надо ему только одно — сохранить разум и дождаться Выпускного. Но… быть бывшим вожаком всегда трудно, жить бок о бок с врагом — еще труднее. Волк это знал не понаслышке и он знал, какие переживания забивает в самом себе Черный. Не дожидаясь ответа, Серый направился к двери, проходя мимо Черного, еле слышно шепнул: — После полуночи загляни на чердак. Черный остался один. Опять пошла кровь.***
Ночь скреблась в углах, цеплялась когтями за стены Дома, впитывала его запахи, его тепло, его мысли и страхи. В чердачной темени Черный, теряя терпение, поджидал Волка. Бывший Хламовный вожак уже решил, что вся эта история с чердаком — очередной дурацкий розыгрыш, на которые так щедр Сероголовый. Но Волк пришел. С бутылкой какого-то пойла и куцей свечкой. Выпив, Черный разговорился. Нет, он не жаловался, он делился своими мечтами о том, как, наконец-то, выберется из этой Серой Тюрьмы и уйдет в настоящий, большой мир. К нормальным людям. Волк закинул лапу на плечо Черному и наигранно — пьяно убеждал: — Черный, дружище, Выпуск будет черт знает когда. Пойми, живем мы здесь и сейчас, и кто тебе мешает нормально жить здесь и сейчас? А? Кто? На виске Черного вздулась жилка, он готов был вцепиться в глотку Слепому. Ну ни дать, ни взять — бойцовый пес, ожидающий команды «фас!» А Волк уже сменил тему. Рассказывал о недавно прочитанной книге. Черный не слушал… Когда все было выпито, Черного клонило в сон, а у Волка язык заплетался уже безо всякой наигранности, Волк, спускаясь с чердака, поблескивая в полутьме яркими глазами с беспокойным отражением свечного огонька, веско сказал Черному: — Не тебе одному мешает. Потом Черному казалось, что Волк о чердачных посиделках и не вспоминал — как всегда развлекался гитарой и песнями, вел бесконечные беседы со Сфинксом о философии и живописи, военном искусстве и мифологии, доводил учителей и рассказывал сказки… Через неделю Волк подловил Черного на выходе из спортзала и бросил краткое: — Так же. Волк опять пришел позже — ждал, чтобы Слепой ушел на Ту сторону, опять притащил свечку и опять, путаясь в дымных кольцах, зазвучали уверенные Волчьи слова. — Хозяин Дома должен выполнять его волю, — усмехнувшись, Волк закурил очередную сигарету. — А Дом — это мы. Без нас наша гребанная богадельня — просто кирпичики, сложенные в соответствии с архитектурными веяниями второй половины XIX века. Мы делаем его. Понимаешь? — Тебе нужна драка? — Черный еще не привык улавливать Волчьи мысли. — В поединке его не победить, — Волк прищурил глаза, выжидая, додумается ли Черный сам до того, что для него — Волка — давно очевидно. Черный принялся недоуменно расспрашивать — с чего Волк так решил. «Не додумается. Ясно» — скривился Волк и, игнорируя вопросы, продолжил: — Я не хочу междоусобиц и разборок. Я хочу, чтобы ему перестали доверять. Все. И не говорит главное: «Я хочу, чтобы Слепой потерял доверие Сфинкса». Волк умолк, давая Черному возможность высказаться. И Черный говорил. Так, как ни с кем в жизни — откровенно, взахлеб, не боясь, что его не поймут или начнут высмеивать. Волк был искренне заинтересован. Нет, не в планах Черного, а в самом Черном. Перевороты не совершаются в одиночку. Волку нужна была поддержка. Еще малявкой, глядя на Черепа и Мавра, он знал, что когда-нибудь ему самому придется соперничать за власть в Доме. И если поначалу он сомневался — кто встанет против него: Спортсмен или Слепой, то в последний год старших было ясно — соперник у Волка только один. И в вожачестве, и в дружбе. После Кровавого выпуска, в Смутные времена Дома, Волк занялся формированием оппозиции Слепому. Именно так — не своих сторонников, но его противников, не трогая до поры до времени того, чья вражда со Слепым была самой долгой, но кто сам был достаточно силен, чтобы устанавливать свои правила.***
— Черный, многих не устраивает настоящая расстановка сил в Доме. А чем беспокойнее в Доме — тем меньше доверия Хозяину. Тому же Стервятнику не понравится, если коридоры перестанут быть приемлемыми для его прогулок из-за… скажем так, лишнего шума. — Волк приглушенно смеялся, где-то дурным голосом орала кошка. И снова главное остается невысказанным: «Если у кого-то не выдержат нервы, например, у Крысят — они любят действовать сообща, если начнется потасовка, и наш дорогой вожак — кратких дней ему вожачества — перейдет в мир иной, я не расстроюсь». Пока Волк говорит — Черному все кажется таким осуществимым, таким реальным, но, когда Волк замолкает, когда заканчивается чердачное время, и они спускаются в Четвертую — Черный точно знает, что их планам не суждено сбыться. А Волк полыхал в центре разрастающегося заговора: с упоением беспокоил Крысятник — после смерти Леопарда вожаки во Второй долго не удерживались и реальной властью не обладали. Спровоцировать истеричных Крыс на демарш в нужный момент для Волка было проще простого. Другая стая на которую Волк планировал опираться была Псы — после того, как их предыдущий лидер Сет, по настоянию родственников был переведен в другое учреждение, Шестая совершенно терялись без сильного вожака. И тогда-то Черный кивнул Волку на новенького Пса — Помпея, еще Наружного, не лишенного амбиций, твердого характера и тяжелой руки. С Помпеем Черный завел знакомство в спортзале — оба регулярно занимались, иногда обращались друг другу с просьбой подстраховать во время работы со штангой, обсуждали нюансы тренировок, Черный вводил Помпея в курс Домовских дел, каждый раз упоминая пустое кресло Песьего вожака. Волк разводил пространные и нетрезвые беседы с Псами, результатом которых было то, что Псы сами предложили Помпею снять ошейник, как знак того, что он их вожак. Помпей, не раздумывая, согласился. Волк торопился — подгонял события, взвинчивал людей. Ему не терпелось сместить Слепого. К лету все должно быть готово. Черный замечал, как разрасталась нетерпеливая злость Волка, как больше и больше людей втягивались, порой сами не зная этого, в Чердачный заговор… А еще Черный все чаще задумывался о том, как в сущности это мелко, по сравнению с Наружной жизнью. Он говорил это Волку, пытаясь объяснить бессмысленность всей затеи. Волк не слушал, прерывал Черного резким жестом и говорил свое — о вожачестве. О Доме. И — никогда — о Сфинксе.***
— Горбач! — Волк ржет, сидя на общей с гитарой, — тащи Нанетту! Горбач ворчит что-то, но старательно усаживает пичугу на лохматую Волчью шевелюру. Черный стоит наготове с фотоаппаратом. — Вечно Лэри кровать не заправляет! Уберите там одеяло — на пол-кадра болтается. Одеяло так и не убирают.***
Потом, разглядывая фотографию, Черный удивлялся серьезному и немного грустному Волку. Память настойчиво подсовывала смех Серого, его вечную улыбку: снисходительную, веселую, хитрую, злую, открытую, фальшивую, бесшабашную, но — улыбку. Иногда Черный сомневался в своей памяти, чаще — в том, что действительно знал Волка.***
— Волк, не мотай башкой! Она же не умеет летать! — Кто? Башка? — Волк закатывается в беззвучном хохоте, честно стараясь не мотать башкой. — Нанетта! — Горбач с укоризной вносит конкретику. — Серый, ну хорош уже! Смотри сюда! — Черному порядком надоел балаган, который устроил Волк из-за одной фотографии. В спальню заходит Македонский с Толстым на руках. Волк встречается с Маком взглядом. Конопатый парнишка испуганно отводит глаза. Волк — мрачнеет. Щелчок затвора фотоаппарата. Вчера Волк вернулся из Клетки. Завтра он умрет.