В дыму вишнёвых сигарет

«я бы улыбнулся, но нету ведь повода, я пью вино, смотрю на тучи, мне так холодно, звонит телефон, но я не знаю номера. мне тупо наплевать, я не верю ни капли вам.»       Я испуганно смотрела то на разбитый череп, то на Ерошенко. Этот парень сейчас спокойненько стоит, откровенно усмехаясь надо мной – такой глупой и неосторожной. Хотя...почему собственно я чувствую себя виноватой?! Это он подошёл настолько неожиданно, что я дернулась. Черт, во всем, как обычно обвинят меня. Это не школа, это ад какой-то! Я у них виновата во всех смертных грехах. В голове что-то щелкнуло. Я схожу с ума, этот парень жутко раздражает. – Какого черта ты натворил? – пока не кричу, но говорю довольно громко и раздражённо. – Воу, сладкая, чего орешь? – этот парень бессмертный, что-ли?! – Какая нафиг сладкая?! Ты понимаешь, что директриса меня повесит?! П-о-в-е-с-и-т! – мне кажется, я стою сейчас вся красная, а из ушей вот-вот пар пойдет. – Ребята, что у вас произошло? – а вот и Виолетта Максимовна. Мне точно крышка. Уже собираюсь придумывать нелепые оправдания, но Никита делает шаг вперёд, неужели собрался выгородить меня? – Дело в том, что я разбил череп, – парень говорит это абсолютно спокойно, конечно, это ведь не его вина. – Никита, Никита, ну сколько можно? – учительница недовольно покачала головой, – завтра же купишь новый. – Договорились. Давайте уже репетировать, у меня в четыре тренировка, – этот парень занимается спортом? Похвально...похвально. – Хорошо, попробуем сцену смерти. Если вы справитесь с ней, то справитесь и со всем спектаклем.       Выходим из-за кулис, учительница спускается в зрительный зал, мы с Никитой остаёмся на сцене. Вижу три стула, стоящих рядом. Это, как я понимаю – мой гроб. Мдааа, не богато. А где же благоухающие цветы и атласные простыни? Ладно, надеюсь, во время спектакля на него что-нибудь накинут. – Не переживай, Катя, к спектаклю привезут декорации из дома культуры.       Масштабненько, ничего не скажешь. Ложусь на стулья и читаю свой текст, одновременно слушая Никиту. Не представляю, как буду учить все это. Парень только хочет начать, как я перебиваю его. – Извините, у меня вопрос, – принимаю сидячее положение, – как все это выучить? – Ты знаешь, кто такие суфлеры? – колковато произносит Никита, усмехаясь, – они помогут, если что. – Так, ребята, начинаем!       Окей, ложусь. – О смерть с ненасытимою утробой, Ты съела лучший из плодов земли, Любовь моя! Жена моя! Конец, Хоть высосал, как мед твоё дыханье, Не справился с твоею красотой, Любуйтесь ей в последний раз, глаза! В последний раз ее обвейте, руки! Пью за тебя, любовь! – а он неплохо играет, так сейчас как бы выпивает, – Ты не солгал, Аптекарь! Умираю, – эта тушка упала на пол, ну и грохот. Так,а сейчас по идее должна быть речь Брата Лоренцо. – У меня снова вопрос! – принимаю сидячее положение, Никита недовольно цокает. – Что опять? Не знаешь, как слова произносить? – Засохни! Виолетта Максимовна, не могли бы вы почитать за Брата Лоренцо, раз уж сегодня мы одни? – Да, да, конечно, Катенька, – прокашливается, – Ромео! Как бледен! Но спящая проснулась.       Ну наконец-то. Встаю с этого дурацкого "гроба", спина жутко гудит. – О, монах, Где мой супруг? Я сознаю отлично, Где быть должна. Я там и нахожусь. Где ж мой Ромео? – произношу все это так обеспокоенно, что Станиславский, наверное, крикнул бы "Верю!" – Слышишь, кто-то ходит, Уйдем скорей из этого гнезда Заразы, смерти и оцепененья. Другая сила больше, чем моя, Предупредила нас. Идём отсюда. У ног твоих лежит твой мертвый муж. Не спрашивай меня. Подходит стража. Джульетта, торопись, мы на виду! – зачем так кричать? Зачем? Нас ведь всего трое в зале. – Ступай один, отец, я не пойду. ... Что он в руке сжимает? Это склянка. Он, значит, отравился? Ах, злодей, Все выпил сам, а мне и не оставил! Но верно, яд есть на его губах. Тогда его я губы по...ээээй, стоп! Стоп! Стоп! Какие губы? Какие поцелуи? – вскакиваю с колен и бегу к краю сцены, – Виолетта Максимовна,мы так не договаривались! – не собираюсь я целовать этого индюка. – Катя, ну это же пьеса. В этом нет ничего такого, – учительница тяжело вздыхает. – Да она просто никогда не целовалась! – ой, а вот и наш трупик заговорил. – А вот и целовалась! Ты вообще умер! Молчи! Давайте уберем поцелуй. Я поплачу над ним, могу там погладить даже, а потом кинжал в сердце и расходимся! Можно? – Я подумаю. На сегодня достаточно. Никита свободен. А ты, Кать, останься.       Парень резво соскочил со сцены, успев шлёпнуть меня по заднице. Вот же хам! Если бы не уважение к учительнице, то я бы уже крыла его трехэтажным. Как только Ерошенко скрылся за дверью, преподаватель попросила меня сесть рядом и начала разговор. – Катерина, ты безупречно играешь Джульетту. Пойми, сцена именно этого поцелуя очень важна в спектакле. Я уберу из сценария все остальные. Я могла бы заменить Никиту другим мальчиком, но вы идеально подходите на роль этой пары. – Я бы и с другим целоваться не стала. – Ни за что? – Ни за что, – твердо отвечаю я. – Я подумаю, что можно сделать с этим. Можешь идти. – До свидания.       Я подхватила свой рюкзак и поспешила удалиться из актового зала. За его пределами как-то прохладно. Прохожу в раздевалку и надеваю своё пальто. На улице ещё холоднее, чем было утром. Ветер так и норовит забраться под пальто, он заставляет волосы развиваться и лезть всюду. Кутаюсь в шарф и ускоряю шаг. Вот приду домой и плюхнусь в тёплую ванну с пеной. Буду греться и учить текст, уроков на завтра почти не задали. – Хей, Джульетта, подвезти? – поворачиваю голову к источнику звука и вижу Ерошенко за рулём неплохой такой тачки. Он едет очень медленно и улыбается мне самой обворожительной улыбкой, – не гоже светским дамам мёрзнуть в такую погоду. – Я, пожалуй, сама, – отворачиваюсь от него. Внутри меня борятся две стороны. Одна безумно хочет сесть в машину и наконец ощутить тепло, вторая же, отчаянно горда. Пожалуй, соглашусь со второй. – Ну, нет, так нет.       Он закрывает окно и надавливает на газ, уезжая вперёд. Миг и я стою вся в грязной воде. – Чертов Ерошенко!       Кажется, вся улица услышала мой полу рев, полу писк и прикрыла свои чувствительные ушки. Теперь мне стало ещё холоднее. Пальто насквозь мокрое, надеюсь, в химчистке его приведут в порядок. Волосы лежат сосульками на плечах, я уже стучу зубами от холода. Перехожу на бег и в скором времени оказываюсь дома. Вся семья в сборе. Чего это родители так рано? – Я дома! – кричу и стягиваю мокрые ботинки. – Почему так долго, Катя? – мама на кухне, опять что-то готовит. – Я буду играть в школьном спектакле "Ромео и Джульетта", сегодня была первая репетиция! – Ого, а почему мы об этом ничего не знаем? – отец вышел из гостиной с газетой в руках, – Катерина, что с твоим внешним видом?! – на его возглас прибежала и мама. Так, нужно быстро придумать отмазку. Не говорить же им, что меня окатил водой мой "Ромео". – Катя, дочка, что произошло? – мама, вот из кого вышла бы самая гениальная актриса. – Какой-то шумахер окатил водой из лужи, – пожимаю плечами. – Какой? Ты запомнила номер, марку машины? – так, папа решил поиграть в детектива, это всегда заканчивается плохо. – В марках я не особо разбираюсь, ты же знаешь. Машина новая, номера ещё нет, видимо только из салона, да и несся он на такой скорости, что даже если бы номер был, то я не успела бы рассмотреть. – Так, заканчивайте играть в сыщиков. Катя, дуй в ванную, вещи оставь там. Рома, помоги мне на кухне.       Мы с папой одновременно прокричали "Есть!" и отдали маме честь, как это делают в армии. Усмехаясь, я направилась в ванную. Теплая вода и мягкая пена помогли расслабиться и внимательно прочесть текст. А он не такой большой, каким кажется, очень кратко, но ёмко. В ванной я сидела, пока вода не стала окончательно холодной. Я спустила ее, обмылась душем, избавляясь от остатков пены и накинув махровый халат, прошла в комнату. Почему-то жутко хочется спать. Не буду отказывать организму в этом.

***

      Утро выдалось тяжёлым. Нос заложен, в горле немного першит. Приплыли. Я решила не оставаться дома, приняла все нужные лекарства и отправилась в школу. Родители уехали ещё до нашего с братом пробуждения поэтому пришлось идти пешком. – Кать, с тобой все в порядке? Ты бледная, – беспокоился Денис. – Все в норме, малой. Мне в другой корпус, так что до скорого.       Я поплелась в третий корпус к кабинету литературы. В классе сегодня было как-то пусто, но мне это на руку. Могу сесть одна. Удобно устроившись за партой, я сложила на нее руки, а сверху на руки–голову. Кажется, у меня жар. Урок начался минут восемь назад, а Виолетта Максимовна только пришла. – Ребята, хочу сообщить вам новость. В пьесе "Ромео и Джульетта" не будет поцелуев, – весь класс ахнул и каждый начал искать глазами нас с Никитой, – тихо, тихо, это не такая большая трагедия. Так, приступим к уроку, хотя...Катя...Громова,с тобой все в порядке? – Нет, – честно призналась я, – можно в медпункт? – Да, конечно. Никита, проводи ее, – зачем? Зачееем? – Я сама могу дойти, спасибо. – Ерошенко проводит, на всякий случай.       Вздыхаю и покидаю класс,следом идёт Никита. – Извини, – включаем режим "игнор", – это ведь из-за меня, прости.       Благо, медицинский пункт совсем недалеко и вскоре я избавляют от общества этого нахального блондина. – Фамилия, класс, симптомы, – это не та медсестра, которая обрабатывала мне нос. – Громова, 11"А", похоже на температуру.       Она достает стерильный градусник и протягивает мне, спустя пять минут тот показывает 38.4. – Лекарства давать не имею права. Езжай домой и пей то, чем обычно лечишься, завтра к врачу.       Киваю и покидаю помещение, Никита стоит в коридоре, оперевшись о стену. – Я слышал, отвезу тебя. – Сама справлюсь, – хочу сделать шаг, но парень останавливает меня. – Нет повести печальнее на свете, чем повесть о безумно вредной Джульетте, – с этими словами меня закидывают на плечо.