Кто виноват

Этого пожилого и весьма потасканного дядьку я обнаружил совершенно случайно. Расспрашивал тут и там про барона Корвуса и его семью — вообще, история в городе оказалась известная, и про неверную супругу барона не трепал только очень ленивый, но про их детей почему-то не вспоминал никто; ну так вот, я спрашивал, ставил выпивку рассказчикам, и в конце концов ко мне подсел этот мужик. Он вел себя так странно, что я поначалу заподозрил неладное: говорил полушепотом, все оборачивался через плечо, будто опасался, что его кто-то подслушает. Хотя какие тут могли быть секреты — в сплетне, которой полтора десятка лет от роду?! Мужик мялся и жался, и наконец пробормотал: — Вы, сударь, этих-то не больно слушайте. Они кто? Они ж болтуны, сами своими глазами ничего не видали, пересказывают только. И молокососы к тому же, только то и знают, о чем мамки перешептывались. А там дело было такое, непростое дело было… — А сами-то вы кто будете? — изрядно удивился я. И забеспокоился еще сильнее: то ли меня принимают не за того, то ли этот хмырь надеется стрясти с меня денег. Ну как за углом поджидают три-четыре молодца с дубьем? — А я, — прошептал мужик и снова оглянулся, да как-то так странно, словно то, чего он опасался, должно было прыгнуть на него с потолка, — а я у Корвусов в доме дворецким служил в ту пору. — Ну и? Бывший дворецкий неловко поежился, но потом заговорил ровнее. — Сударь, за все это время детей Корвусов не искал никто, вы первый. Вот я и думаю, что вы человек посторонний и ко всей здешней трясине касательства не имеете. Самого его, барона, искали много раз. Имперцы искали, родичи его по жене искали… Он вроде как считается, что помер, да только, — тут мужик осклабился, — чтобы Корвуса прикончить, много хитрости нужно, я так думаю. Ворон надирался где-то в портовом кабаке, и искушение притащить былого слугу пред лицо хозяина угасло, едва посетив меня. Вряд ли обоим будет по вкусу такая встреча. — Может, оно и так, вам виднее, — осторожно согласился я. — Так что там про детей? Но собеседника моего явно распирало поведать всю историю целиком. Честно говоря, настроения его затыкать у меня не было. Бывшего дворецкого, по его словам, звали Ленти, семья его служила Корвусам еще до возрождения Империи. Кровная вражда клана Корвусов с кланом Баленидов, откуда происходила супруга Ворона Утренняя Звезда, длилась еще того дольше. Брак наследника Корвусов с единственной дочерью главы Баленидов был заключен вроде как ради примирения. Это примирение праздновал, как я понял, весь Опал, потому что раздоры могущественных баронов надоели горожанам хуже горькой редьки. И как раз на этом празднике по случаю свадьбы в историю вмешался тогдашний губернатор Опала — Хромой. — Тут, видите ли, сударь, каша заварилась странная, — частил Ленти, размахивая руками. Он будто душу облегчал после пятнадцати лет молчания. — Госпожа Утренняя Звезда — она была писаная красавица, ну так хороша, что просто глаза слепило. И молодой хозяин, он тоже такой видный, статный. Чудная была пара из них, если б только они еще друг друга любили. Но только молодой хозяин, он жену полюбил, как только увидел, а вот та его — не похоже. И вот, понимаете, на свадьбу приезжает… — тут Ленти снова съежился и оглянулся на потолок, — он. Я прочистил горло. — Если вы не знаете, Ленти, так Хромого убили в битве при Курганье. И тело сожгли. Так что его бояться больше не нужно. Я не знал, увы, как сильно ошибался, но на тот момент мне казалось, что даже Взятый не восстанет из мертвых, имея в распоряжении одну только голову. Ленти был мудрее меня. Он заполошно забормотал, пригнулся, чуть ли не прикрывая руками голову. Из его лепета я понял, что в Опале считали Хромого, да и вообще Взятых, тварями абсолютно бессмертными и вездесущими, настоящими демонами. А талант Хромого в бытность его губернатором узнавать о самых тайных, самых секретных разговорах и незамедлительно карать обладателей слишком длинных языков вообще не ставился под сомнение. Уж слишком много было подтверждений. Мне не привелось близко общаться с Взятыми, поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть слова Ленти я не мог. Хоть и не поверил — да и погребальный костер Хромого я собственными глазами видел! — а все же стало немного не по себе. Вдруг эта голова, похороненная во рву где-то в Курганье, сейчас слышит нашу беседу и скрежещет зубами в бессильной злобе? А если не в бессильной? Я мысленно плюнул и сосредоточился на рассказе бывшего дворецкого. И тут же с трудом сдержал недоверчивое фырканье: Ленти вещал о внезапной страсти Утренней Звезды к Хромому. — Э, господин хороший, — перебил я. — Я ж видал того Хромого. Он ведь с лица был чисто несвежий покойник! Ленти многозначительно поднял вверх палец. — Это, сударь, правда! Но я вам клянусь: при всей его жуткой наружности женщины по нему сохли — только в путь! Да и мужчины некоторые, между прочим, тоже. Чем он людей завораживал — того не знаю. Может, чарами, а может, — Ленти сжал у груди кулак и произнес по слогам, — лич-но-е о-ба-я-ни-е было у него такое. И то, сударь, я так скажу: ежели он тебя не замечал — ты для него был что дорожный столб. Ежели невзлюбил — так ты мертвец. Но коли вдруг по-хорошему интерес выказывал — сразу забывалось, что на взгляд он страшен. Ведь и со мной было, сударь! Гостевал он у Корвусов и мне за что-то спасибо сказал, за услугу уже и не упомню какую. Вот, понимаете, обыкновенное спасибо, кивнул еще — и только, а я целый день потом ходил как летал… — он тяжело вздохнул. — А говорят, — удивился я, — губернатором он был мерзким, грабил всех и всякую свободу душил… — Душил, а то как же, — с готовностью согласился Ленти. — Но тут ведь как, сударь: ее не придушишь, а она как во все стороны фыркнет — и начинается: на улицах беспорядки, все друг друга режут, все жгут, войска вводят, те тоже начинают жечь и резать… Оно, конечно, не больно храбро, но только мне порядок-то дороже был, чем эта свобода. А грабить-то он не грабил, ему зачем было? Что хотел, он и так бы взял, без всяких денег. Вот свора его, Джалена, Зуад и остальные, те да, те не стеснялись, а Хромому — ему просто плевать было. С Зуада же у Корвусов беда и случилась! Я наклонился вперед, уже не изображая нешуточное внимание. Ленти повествовал дальше. В традициях опальской знати было иметь связи на стороне — и мужу, и жене. Существовали неписаные правила: не приветствовалось часто менять возлюбленных, открыто ревновать, заводить больше двух увлечений одновременно. По словам бывшего дворецкого, Ворон искусством нежной страсти не увлекался, предпочитая игрища военного и ученого свойства, а вот Утренняя Звезда вела очень насыщенную светскую жизнь. Вскоре после свадьбы родив мужу близнецов, она ударилась во все тяжкие, на грани приличия: никто не задерживался возле нее более месяца. Ворона это раздражало, он окончательно отдалился от жены, неделями не бывал дома и свел близкое знакомство с губернатором и его сподвижниками. — Тут, право, дело вовсе темное, — Ленти вздохнул. — Молодой хозяин с Хромым, можно сказать, дружил. Ну, если можно сказать, конечно, потому как с Взятым дружить — это вы же понимаете. И по-честному если, так кажется мне, что сблизились они именно оттого, что молодому хозяину казалось, будто вот уж кто, а Хромой в спальне у госпожи Утренней Звезды никогда не окажется. В отличие от всех его прочих друзей. А так-то я не знаю, конечно, может, и самого молодого хозяина светское поветрие не миновало, ежели жена его могла от Взятого голову потерять, то и сам он… — старый сплетник развел руками, а у меня неприятно екнуло в животе. Утреннюю Звезду я в красках не представлял — так, нежное видение, чем-то схожее с Госпожой, — но Ворона-то представлял отлично, и какой он мог быть в молодости — тоже неплохо. И я действительно вживую видел Хромого. От попытки вообразить их вместе меня затошнило. — А потом так получилось, что старый хозяин помер, а молодому понадобилось куда-то далеко поехать и надолго. И вот как он уехал, тут Балениды вовсю развернулись. Госпожа Утренняя Звезда что ни день с отцом и братьями встречалась, а потом смотрю — в дом к ней зачастили Зуад с компанией. И тут покатилось: Корвусов, что из боковых ветвей, как чума какая косить принялась. Кто отравился, кто на дуэли погиб, кто в море пьяным упал. Так что, когда молодой хозяин воротился, клан его уполовинился, да и имущество сквозь пальцы утекло — за карточные долги, в уплату крови, еще там куда-то. А потом, — Ленти судорожно вздохнул, — он однажды домой приехал, а мне строго велено к спальне госпожи его на выстрел не подпускать. А он, как на грех, пьяный вернулся, никогда не бывало, и вот… Я говорю ему, на коленях прошу — мол, не ходите, молодой хозяин, не надо! А он же, сударь, он гордый был — страсть! И колдовством владел немного, и фехтовал, и с ножом был на загляденье… И он кричит: кто же это там, что мне и глянуть нельзя?! Неужто Властелин из могилы поднялся?! Вроде как никого, кроме Властелина, не убоится. А я, сударь, что ему могу ответить… «Почти!» — говорю. А он… он, конечно, не послушал. Я прикинул в уме картину: Ворон, еще молодой и не знавший горечи поражений, но уже чувствующий себя затравленным, загнанным в угол, не терпя возражений, врывается в спальню жены, а там… «Почти Властелин», да. Думаю, по меркам самых крутых колдунов до Властелина не дотягивал никто из Взятых, а может, и все они скопом. Но для Ворона, конечно, между Властелином и Хромым никакой разницы не было: и тот, и другой могли прихлопнуть его, как комара, одним движением руки. Ленти скорбно помолчал и досказал историю. После сцены «возвращается муж домой, а его жена в постели со Взятым» Ворон окончательно приуныл. Он, как требовал от него этикет, расправился с теми, кто подозревался в убийствах его родичей, но почти не предпринял шагов по борьбе за свое имущество. Меж тем Балениды потихоньку отжимали у него наследные земли, титулы и прочие ценности, и Утренняя Звезда уже не скрывала, что ведет против мужа тихую войну. — А потом, сударь, молодой хозяин пропал. Говорили, что его губернатор вызвал и велел куда-то съездить по делам. Хозяин и поехал, да так больше и не вернулся домой. Там уж другие болтали — что-де через месяц объявился в Садах и госпожу Утреннюю Звезду с ее спутниками убил прилюдно, а после сгинул уже насовсем. Но только этого я не знаю — сам не видал и врать не буду. Госпожу-то впрямь в Садах удушенной нашли. — Так, а после-то что было? — не понял я. — После… Балениды заявили свои права на все, что у Корвусов еще оставалось. Прислугу из особняка всю выгнали, конечно… — Ленти ссутулился и подпер голову рукой. — Так что больше мне ни с кем из знати столкнуться и не довелось. Служил по малым домам, до сих пор служу… — Ленти! — я не удержался и потряс его за плечо. Слегка. — А дети-то? Дети Воро… то есть барона Корвуса? С ними что стало? — А… — бывший дворецкий глянул непонимающе. — Кто-то из женщин Корвусов их на воспитание взял. Женщин-то Балениды не трогали, они ведь не наследовали по старым правилам, это лет шесть только назад по всей Империи салический закон отменили. — А Баленидам эти дети не наследовали? — уточнил я. — Нет, они же к Баленидам по женской линии, — утомленно ответил Ленти. Похоже, его чем-то мучила эта история, и он, произнеся ее вслух, напрочь утратил интерес и ко мне, и к делам минувших дней. По всему выходило, что на бедных малышей не обращал внимания вообще никто, включая и собственных родителей. Ворон любил жену, жена ему изменяла, и обоим им было не до детей. Ворон дружил с Хромым — тут я поостерегся думать «любил», это все еще было для меня слишком, — и Хромой его тоже предал. Дважды. И как! Конечно, можно понять человека, на которого свалилось подобное потрясение, я бы тоже, наверно, год-другой себя не помнил. Но не вернуться за детьми потом? Заменить их себе Белой Розой, а затем бросить и ее? Переживать из-за этого всю жизнь, но так ничего и не сделать? Нет, все-таки, наверно, не вина Хромого в том, что Ворон не желает искать своих детей в Опале. И, наверно, не вина Утренней Звезды. Ленти вздохнул, погрузившись в свои мысли. Я купил ему выпить, попрощался и ушел. Пора было вытаскивать Ворона из очередного кабака. Завтра на рассвете уходила шаланда в Берилл. Я дал себе слово: на обратном пути я костьми лягу, но заставлю Ворона встать лицом к лицу со его семейными проблемами. Дети, в конце концов, виноваты меньше всех.