Эксперимент "Цветок"

— Начинаю аутопсию заключённого номер четыреста, Филиппа Ковранто. Белый мужчина, двадцать восемь лет. Предполагаемая причина смерти — сердечно-лёгочная недостаточность, — надевая защитные очки, произнесла в диктофон Дана Скалли, — Малдер, ты правда хочешь смотреть, как я делаю вскрытие? — обратилась она к раскачивающемуся на табуретке напарнику. — Знаешь, Скалли, — чуть не потеряв равновесие, ответил тот, — за годы работы в ФБР я видел вещи и похуже. — Как хочешь, — еле скрыв раздражение, пожала плечами Дана. Во-первых, аутопсия была самым нелюбимым её мероприятием ещё с медицинского института, а во-вторых, она терпеть не могла, когда наблюдают за её работой. Кроме Малдера и Скалли в тюремном лазарете, наспех оборудованном для всех необходимых процедур, находился начальник тюрьмы, мистер Шварцландер, афроамериканец лет шестидесяти в забавных круглых очках. Он волновался так сильно, что постоянно ходил из угла в угол, вытирая потеющее лицо здоровенным платком. Перехватив выразительный взгляд Скалли, Шварцландер закивал: — Да, я, пожалуй, пойду. Позовите меня, когда всё будет готово, — одышливо пробасил он. Дана благодарно улыбнулась ему. Когда Шварцландер вышел из лазарета, Скалли, уперев руки в бока, угрюмо глянула на напарника: — Малдер, я понимаю, что ты воодушевлен тем, что нам сказали, что перед смертью Ковранто откашливал огромное количество лепестков и бутонов. Звучит интригующе, но, я думаю, этому можно найти простое объяснение. Фокс с интересом подался вперёд: — Какое же? — Пару лет назад я слышала о похожем случае. Парень из Миннесоты нечаянно вдохнул росток ели, и она проросла у него прямо в лёгком. Благо, дискомфорт она стала доставлять довольно скоро, он обратился в больницу, где росток посчитали опухолью и назначили операцию. Каково же было удивление докторов, когда они увидели не новообразование, а ёлочную лапку.* Для него все закончилось хорошо, нашему же бедняге повезло меньше, — спокойно рассказала Скалли. — Думаешь, всё так просто? — прищурился напарник. — Да, Малдер, всё так просто. И я не понимаю, зачем Бюро отправило нас через полстраны ради пустякового дела. — Эх, Скалли, удобно, наверное, быть таким скептиком, — вздохнул Фокс, — ладно, раз всё так легко, научно и логично, я оставлю тебя, а сам схожу в библиотеку, пороюсь в архивах. — Это прекрасная идея, — вполне искренне улыбнулась ему Дана. Когда Малдер вышел, она, тихо прошептав себе «Ну, приступим», занесла скальпель над солнечным сплетением Ковранто. Сначала всё шло обычно. Но когда доктор дошла до сердца умершего, то невольно отпрянула от стола — оно было оплетено ветками с шипами, очень напоминающими побеги розы. Нахмурившись, Скалли сделала аккуратный надрез на органе — из него тотчас показался красный бутон. — Что за… — выдохнула Дана. Она могла бы объяснить себе побеги в лёгких, но в сердце… не могло же росток принести кровотоком? Конечно, нет. Нахмурившись, Скалли сделала разрез и на лёгком — оттуда также вывалились побеги с красными цветами и острыми шипами. Вытягивая ветки по одной, доктор набрала охапку неприятно слизких цветов. Взвесив их на специальных весах, Скалли поразилась цифре — килограмм! Стянув перчатки, Дана набрала самый знакомый номер на свете: — Малдер, это я, — привычно сказала она в трубку, — где ты? — Я в библиотеке, как и хотел, — ответил тот, — что случилось? У тебя взволнованный голос. — Что-то очень странное с Ковранто. У него в груди уместился килограмм роз. Умер он действительно от сердечно-лёгочной недостаточности, но это цветы заблокировали его дыхательные пути и оплели сердце. — Интересно… — протянул Малдер, — я как раз нашел кое-что по теме. Скоро освобожусь. Предлагаю встретиться в мотеле и обсудить всё без посторонних. — Хорошо, до встречи, — завершила вызов Дана. За два года работы с Малдером она уяснила — если напарник задумчив, значит, нашел парочку странных теорий и решает, как правдоподобно их преподнести. Вздохнув, Дана упаковала розы в непрозрачные пакеты, зашила тело, переоделась и пошла в кабинет начальника тюрьмы. — Мистер Шварцландер, — вытянула перед собой пакеты агент, — хорошо, что вы не стали наблюдать за аутопсией. Вот, что я обнаружила в груди умершего. Тот, несмотря на смуглость, заметно покраснел: — Это… что это? — Розы. Вы говорили, что Ковранто кашлял лепестками. Я пока не могу объяснить, каким образом у него в груди оказалась клумба, понадобится экспертиза, но то, что розы — настоящие, я уверена, — отметив его странную реакцию, сказала Скалли, — не волнуйтесь так, скоро мы всё узнаем. * В этот раз агентам повезло с мотелем — симпатичное здание в сиренево-бежевых тонах не только находилось на отдалении от центра города и имело поэтичное название «Орхидея», но и располагало редкой для таких заведений дополнительной постройкой — большой плетёной беседкой, через прутья которой мягко, не обжигающе светило закатное солнце пустынной Аризоны. В беседке Малдер и ждал свою напарницу. Увидев её, он подскочил: — Скалли, это дело — золото. Перед уходом из тюрьмы я встретился с сокамерником Ковранто, Барри Камински, и вот, что он мне дал, — протянул он Дане пакетик с жёлтым конусом. Присмотревшись, она поняла, что это сердцевина нарцисса. — Откуда он его взял? — вернула Скалли улику Малдеру. — Угадай? — та недовольно посмотрела на него, — он выкашлял его, Скалли. Как Ковранто выкашливал розы. Я вспомнил, что слышал подобную легенду о загадочной цветочной болезни, появляющейся при влюблённости. — Ты серьёзно? — поморщилась Дана. — Абсолютно. Я спросил сокамерника Ковратно о том, был ли тот влюблён в кого-то, и он сказал, что да, просто сох по работнице кухни, рыжеволосой красотке, Элли Росс. Когда видел её, еле скрывал свои… физические проявления влечения. А роза, как известно, означает безудержную страсть. Сам Камински влюблён тоже. Только в недосягаемый объект, в актрису, Джину Дэвис. Бережно хранит её фото из «Тельмы и Луизы» у себя под подушкой. Отсюда и нарцисс — символ невзаимной любви. Это имеет смысл, не так ли? В библиотеке я перерыл половину фонда, но нашёл, что искал. Болезнь называется ханахаки, считается вымышленной, пришедшей из японской мифологии. Цветы оплетают сердце безответно влюблённого, заполняют его лёгкие. Если признаться в чувствах и добиться взаимности — в душе навсегда наступит весна. Если же любовь так и останется невзаимной, лепестки заблокируют дыхательные пути и человек умрёт. Происходит это обычно небыстро, поэтому наш случай немного сбивает меня с толку, Ковранто-то умер за пару дней. Природа болезни неизвестна, как и то, по какому принципу она «достаётся» кому-то. — Это красивая легенда, но ключевое слово здесь — легенда. Малдер, ты действительно веришь в то, что у заключённого, вожделеющего Джину Дэвис, в сердце распускаются цветы любви? Это просто нелепо! — мотнула головой Скалли. — Есть другое объяснение? — потряс нарциссом собеседник. — Я уже рассказывала тебе про ёлочную ветвь, — устало отметила Дана. — Нарциссы размножаются не семенами, а луковицами, Скалли, — спрятал цветок в карман Фокс. — Предлагаешь считать основной версией миф? Как ты представляешь себе отчёт? — скрестила руки на груди Дана. — Отчётами обычно занимаешься ты, тебе и представлять, — съязвил Малдер, — но то, что я тебе рассказал — чистая правда. Хочешь — верь, хочешь — не верь, Ковранто умер от ханахаки. Ей болен и Камински. Он вот-вот умрёт, никто его не спасёт, Джина Дэвис не приедет в аризонскую тюрьму и не примет ухаживания преступника. Наше дело — честно написать о происходящем, выяснить, как передаётся болезнь и не допустить её дальнейшего распространения! — отчеканил он. Оценив эмоциональность напарника, Скалли кивнула: — Хорошо. Предположим, что это правда. Что дальше? — Поехали в тюрьму. Ты сделаешь анализ цветов, а я поговорю с персоналом. * Так они и сделали. Скалли не обнаружила в цветах ничего подозрительного — обыкновенные растения, покрытые слюной и частицами крови. Малдер же поговорил с Элли Росс. Она оказалась болтливой и глуповатой девушкой, с лёгкостью рассказала агенту всё о чувствах Ковранто и призналась, что ей льстило его внимание и неумелый флирт, хотя никаких ответных чувств она не испытывала. Поговорив с кухаркой, Малдер почувствовал першение в горле. «Слишком много разговоров, слишком мало воды», — подумал он. Фокс собирался было уходить, но его окликнул мистер Шварцландер: — Агент Малдер! Охранник из блока «D», Адам Скотт, тоже начал кашлять бутонами! Что делать? — Какой у него цветок? — поинтересовался Малдер. — Вот, — протянул начальник тюрьмы нечто, похожее на скопление тычинок. — Аптечная ромашка, — резюмировал агент, — сейчас захвачу Скалли, и мы побеседуем со Скоттом. Адам оказался бледным пареньком лет двадцати. На вопрос о влюблённости, который Малдер задал в первую очередь, он, раскрасневшись, признался, что безответно влюблён в бывшую одноклассницу, Дженнифер, которая сейчас работает… в аптеке. — Ты веришь в сверхъестественное? — спросил, наконец, Фокс. Адам кивнул. — Тогда ты должен признаться ей в любви. Звучит странно, но у вас эпидемия кашля цветами от сильной влюблённости. Поверь мне. Потому что другого объяснения нет. Скалли, молча наблюдавшая за разговором, выразительно посмотрела на напарника. Малдер ответил ей тем же и ощутил резкое покалывание в горле. Сглотнув, он почувствовал, как в груди разливается тревога. «Ты примеряешь всё на себя, — попытался успокоить себя агент, — с тобой не случится ничего плохого». * Всю ночь Малдер не мог уснуть, ворочался, переворачивал подушку. Ему было тяжело дышать. Успокоившись к пяти утра, он будто провалился в пропасть, и тут же услышал стук. Резко сев, Фокс почувствовал, как закружилась голова, на лбу выступила неприятная липкая испарина, а в груди заломило так, будто у него был бронхит. Покачиваясь, он поплёлся к двери. За ней его ожидала Скалли с двумя стаканами кофе на подставке. — Хорошо спалось? — решив проверить, не в кроватях ли дело, спросил Малдер. — Вполне, — кивнула Дана, ставя на стол стаканы, — а тебе, судя по виду, не очень. — Да… — протянул Фокс, посмотрев на своё отражение в зеркале на стене. За ночь он осунулся и побледнел, — кондиционер не работал, да матрац попался слишком мягкий. — Малдер, с кондиционером всё в порядке, — указала Скалли на мигающий зелёной лампочкой аппарат, — ты точно в норме? — Совершенно, — попытался улыбнуться он, но закашлялся и, дабы не пугать Дану, ушёл в ванную. Прикрыв дверь, он посмотрел на свою ладонь и с ужасом обнаружил на ней небольшой сине-сиреневый цветочек. Обычный, с виду, цветок, только тёплый и влажный от слюны. Собравшись с мыслями, он припомнил название растения — барвинок. Спрятав его в карман пижамных штанов, Малдер вернулся в комнату, где его ждала встревоженная Скалли. — Что с тобой? — протянула она руку, чтобы потрогать его лоб. От её прикосновения грудь Малдера прошибла боль. Застонав, он, облокотившись на Дану, присел на кровать. — Ты холодный, — заглянув ему в глаза, сказала она, — зрачки расширены, словно при сильной боли… Решив, что скрывать болезнь нет смысла, он достал из кармана барвинок. Скалли округлила глаза: — Только не говори мне, что… — Да, это оно, — хрипловато отозвался Фокс. — Как это возможно? — выхватив у него цветочек, воскликнула Дана, — это же легенда! Не успел Малдер ей возразить, как зазвонил его телефон. Скалли, жестом указав ему не вставать, подняла трубку: — Агент Скалли. — Это Адам, агент Малдер дал мне вчера свой номер, — раздался в трубке неуверенный голос, — я… я всё рассказал Дженнифер, пригласил её в кино, она согласилась, и эти цветы… они будто исчезли, кашель прекратился, я чувствую себя прекрасно! Передайте агенту Малдеру, что его способ сработал! Спасибо! — Обязательно передам. Рада, что вы в порядке, — удивлённо ответила Скалли. — Малдер, охранник воспользовался твоим советом о признании в любви. Ему помогло! — обратилась она к напарнику. Ответа не последовало. Скалли развернулась и увидела Фокса, безвольно распластавшегося на кровати. Отбросив телефон, она подбежала к нему и проверила пульс — есть, но слабый. — Ты слышишь меня? — приблизилась к его лицу Скалли. Тот тяжело вздохнул и закашлялся, выплюнув несколько сиреневых цветков. Дана быстро убрала их с его губ. — Что с тобой? — погладила она его по щеке. Малдер слышал её и хотел что-то ответить, но не мог. «Ты должен открыть глаза, — попытался он привести себя в чувство, — посмотри на неё. Давай, ты должен сказать ей. Она поймёт». Выдохнув, и чуть не поперхнувшись новым цветком, он смог выдавить: — Ты. — Что? — отпрянула от него Дана. — Я подцепил любовную лихорадку, — прошептал Фокс, — и единственный человек, к которому я питаю подобные чувства — ты. — О, Малдер, — дрогнувшим голосом сказала Скалли. В глубине души она понимала, что он испытывает к ней чувства, выходящие за рамки профессионального уважения и дружеской симпатии, но чтобы в буквальном смысле задыхаться от них… это было невозможно. Даже учитывая то, что она сама чувствовала к нему что-то. — Как мне помочь тебе? — Просто прими это, — шепнул Фокс. Дана замерла. Её мозг, привыкший всему находить рациональное объяснение, никак не мог «просто принять это». В её картине мира не было места болезням, при которых в груди прорастают цветы любви. Но, смотря, как прерывисто дышит её побледневший и похолодевший напарник, Дане не оставалось ничего, кроме как поверить. Лишь на секунду. Вздохнув, она наклонилась к Фоксу низко-низко и накрыла его губы своими. Это нельзя было назвать полноценным поцелуем, больше походило на жест принятия и доверия. Но Малдеру хватило. Он, не отвечая, дабы не испугать Дану, открыл глаза, и тут же встретился с ней взглядом. Скалли, смутившись, отстранилась. — Ты в порядке? — немного невнятно спросила она. Малдер, не зная ответа, прислушался к себе. Дышать стало легче — оплетающие лёгкие стебли рассосались, боль и слабость ушли, конечности потеплели. Он был в порядке, о чём и сообщил напарнице, с волнением глядящей на него большими голубыми глазами. Сев, Малдер под пристальным наблюдением Скалли сделал несколько вдохов-выдохов и, удостоверившись, что дыхание восстановлено, встал на ноги: — Едем в тюрьму. — Ты несколько минут назад лежал в полубессознательном состоянии! Тот уже надевал ботинки прямо на голую ногу: — Спасибо, Скали за… за всё, но я должен разобраться до конца. — Малдер, — аккуратно взяла она его за плечи, — я съезжу сама. Отдыхай. Пожалуйста. Ради меня. — Хорошо, — удивительно просто согласился упёртый Малдер. Последняя фраза его покорила. * Приехав в тюрьму, Скалли направилась в кабинет директора. С грохотом отворив дверь, она застала Шварцландера поедающим сэндвич: — Мистер Шварцландер, как обстоит ситуация с заболевшими? — строго спросила Дана. — Камински стало хуже, — ответил начальник, — он в бреду, в лазарете. За ним присматривает Элли Росс. — Почему она? — поразилась Скалли. — Она проходила сестринские курсы, не закончила их, но медицинские знания имеет. «Этой девчонки слишком много в нашей истории», — подумала Скалли. — Мистер Шварцландер, я проведаю его, если позволите. Тот одобряюще махнул рукой, запихивая в рот сэндвич. Быстрым шагом Дана дошла до лазарета, без стука распахнула дверь и увидела Элли… пинцетом выуживающую из носа Каменски нарцисс. Та вскинула на вошедшую глаза, от вида которых Скалли стало страшно. Они не походили на человеческие: ярко-жёлтые и с вертикальным зрачком. Глаза ящерицы. Потянувшись к кобуре, Скалли поняла, что оставила пистолет в машине. Чертыхнувшись, она отступила на шаг назад, но налетела на косяк и остановилась. Можно было убежать, но она была настолько поражена желтоглазой Росс, что ноги не слушались. Элли моргнула, обратив глаза в привычные голубые, и положила нарцисс в пластиковый пакет. Закрыв молнию, она развернулась к агенту: — Он умер, — резюмировала Росс, — вы, как понимаю, хотите объяснений? — Что произошло с вашими глазами? — только и смогла спросить Дана. — Трудновато поддерживать человеческую форму, — пожала плечами девушка, — когда я одна, не трачу на это силы. С этими словами она вновь моргнула и сделала глаза жёлтыми. Скалли сильнее вжалась в косяк. — Не бойтесь, — исказившимся голосом сказала Элли, — женщин я не трогаю. — Кто вы? — одними губами спросила Дана. — Я — Золана. Я не отсюда, как вы поняли. Все эти месяцы мне было тяжело притворяться кухаркой, ведь я — доктор. Настолько высококвалифицированный, что меня послали провести некоторые эксперименты. Я прилетела не одна, но мои коллеги не здесь, даже не в Америке. От цветочной болезни в нашей колонии вымерли почти все мужчины. Мы узнали, что на Земле существует легенда, описывающая нечто похожее, собрали образцы вируса и отправились сюда. В тюрьме содержатся не самые добропорядочные люди, верно? Было решено ставить эксперимент на них. Я добавляла вирус в пищу, но заразить смогла лишь несколько человек. Вашего симпатичного напарника, который не отказался выпить приготовленный мной кофе, Ковранто, Камински, Скотта и Мэтта Фурмана, он заболел сегодня. Он тоже умрёт, влюблён в охранника из своего блока, ни о какой взаимности речи быть не может. — Зачем вы заразили Малдера? — воскликнула Дана, — вы убиваете людей, даже не пытаетесь им помочь! — Я заметила, как он смотрел на вас, не смогла сдержаться, уж простите. Знала, что зараза подействует, — улыбнулась Элли, — и мы пытаемся помочь заболевшим! Это часть эксперимента — пробовать на них земные медикаменты. Но они не действуют. Те, кто не может признаться в любви, умирает. Лекарства нет. Как ваш напарник, кстати? — Малдер изучил эту тему, — зло сказала Скалли, — прочитал, как избавиться от болезни. Рассказал об этом Адаму и использовал способ на себе. — Он признался вам в любви? Поздравляю! — вновь улыбнулась Росс. Скалли скривилась: — Вы должны покинуть Землю. Люди — не подопытные кролики, это жестоко и бессмысленно! Чтобы завтра вас здесь не было! — А то что? — ухмыльнулась Элли. Скалли указала под потолок: — Камера. Вы её не заметили. Ваши жёлтые глаза прекрасно на ней запечатлелись. Инопланетянка испуганно глянула в указанном направлении: — Если я уйду, вы поможете мне? Никто не должен узнать об эксперименте! — Я помогу вам, — резко сказала агент. Элли поспешно начала рассовывать по карманам пинцет, цветы и колбы. Превратив глаза в человеческие, она взяла Скалли за рукав: — Спасибо. Та с отвращением отвернулась. Она была человеком науки, но опыты над людьми считала бессмысленным злом. Зайдя к охраннику, апатично отгадывающему кроссворд, и, изъяв видеокассету с записью из лазарета, Скалли направилась к Шварцландеру. — Камински умер, — доложила она, — но есть все основания полагать, что эпидемия окончена… * В мотеле её ждал посвежевший и изнывающий от любопытства Малдер. Услышав стук каблуков её туфель, он отворил дверь. — Ну, что? — высунувшись в коридор, спросил он. — Ты будешь в восторге, — вымученно улыбнулась она. За обсуждением странного дела они просидели до позднего вечера и, когда Дана засобиралась уходить в свой номер, Фокс сказал ей то, о чём мечтал весь день: — Меня поразило, насколько точно каждому подходят цветы. Знаешь, почему у меня был барвинок? — Почему? — остановилась в дверях Дана. — По одной из трактовок он символизирует упорный характер. Это точно про тебя, — улыбнулся он. — И про тебя, — склонив голову набок, улыбнулась в ответ Скалли, — спокойной ночи, Малдер. Зови, если что. — Спокойной ночи, Скалли, — вздохнул Фокс. Когда за ней захлопнулась дверь, он завалился на кровать и взял в руки один из цветочков, оставшихся после утреннего кашля. «Другое значение барвинка — вечная любовь», — мечтательно подумал он.