Масленица; Противостояние после поста

Нашёл как-то в мусорке Тесак интереснейшую записочку, содержащую не доисторический достоверный список участников собрания «Мертвых душ», конечно, но все же не менее интересную страницу, то ли летописи, то ли библии, то ли никрономикона, но носило название сие явление: «Масленица, оборона и нападение после великого поста, на самом деле во время». Не желаете ли ознакомится? ***** На третье в ночь… Нет, не выпал снег! А Бинх лишь выпал в осадок, оттого, что масленица пришла! Маленькая такая! Хитрая! А значит жди чету Гуро… А это, в свою очередь, не предвещает ничего хорошего, собираются они хоть и только по праздникам, но остатки мироздания местные власти собирают аж до следующего торжества. Осталось только пост пережить, хотя Гуро найдёт всегда чем поживиться. «Саша, представь, сколько грибов! Наконец-то я поем!» Издалека, ещё за два дня до самих праздников, доносятся «Прекрасные» звуки музыки! Такие громкие, как будто римские фанфары, их заранее всегда слышно! Перекрестившись, отец Варфоломей поставил свечку за здравие и за упокой семьи Гуро-Фандориных, на всякий случай, ну, мало ли, кого лихорадка сморит по пути, во счастье-то будет… Однажды Яков Петрович уже чуть не умер от кровопотери. Его укусил комар. Как сказал бы Бинх: «От чистого сердца, простыми словами, пошли бы вы нахрен! Большииими шагами!» Вот подъехала карета. Боже, разверну-ка я тебя, в рамочке стоящего на полке, лицом от меня, сейчас будут твориться страшные вещи. И видит полицмейстер — четыре всадника апокалипсиса! Господи, лучше б ты этого, клянусь, не видел, а так, спасайся, кто может!!! П-п-алундра! Идут, как на смотр: Яков, страшен, как Хиросима в день сброса бомбы, Эраст, который сын маминой подруги, просто Митя и… Андрей, который по отчеству почему-то не Петрович, и фамилия у него Толстой. У меня есть ощущение, что он приемный. Не спорю, может такая у них цель — напоминать о себе! Они могут вообще не волноваться, что их когда-нибудь забудут, они всем в кошмарах снятся ещё долгое время! И ещё столько же будут сниться… И с этого момента, не прерываясь, угнетающе проносились стоны, вполне достойные звания песни молодых бурлаков на Волге. **** — Может вам вина, нет, лучше браги, а-то кагору у священника, один хрен допросишься… Браги с раками? — спросил вежливо Яша у своих родственников. Нету в таком захолустье ни раков, ни вина, Яшенька! — Не прошло и прошлого поста, — качнул головой грустно Эрастушка, Бинху головой кивая — Сергей возможно заедет. — Боже мой! Демоны! — пролепетал Леопольд Леопольдович, что встречал наших героев вместе с Бинхом, который «Люблю смотреть, как другие работают», как тот резко, толкнул доктора в бок тростью. — Вы ему подливайте, самое главное, только не переборщите, — пробурчал Товарищ Александр, что назло медику мочил манту, а-то какая-то манту от пьянства, тьфу! Пьянство это не болезнь, не недуг, а даже приятный момент… — Нашествие продолжается, а где Сергей, там и Константин! Константин — повелитель тьмы! — тихо фыркнул Бинх, взгляд на гостей поднимая, кивнул и, уходя почти в самый конец, повёл их на постоялый двор. И если первые двое, хорошо, только второй, привносил толику адекватности куда-то… То к двум другим придётся применить терапию, что имела название: «Ты идёшь на… Ни на работу, ни домой! Идешь «НА» без уточнения» — Знаете, молодые люди, я вот, живу напротив кладбища. Спереди погост, сзади меня кладбище домашних животных. Будете выпендриваться — будете жить напротив или подле меня. Залезем на крышу и будем считать, будто ёжик в тумане, сколько на кладбище душ и чем они занимаются. «Мертвые души», не читали? Прелюбопытнейшее занятия, смею доложить, — доверительно вешал лапшичку на уши Бинх, в его случае «Дед» это не возраст, а состояние души, особо впечатлительного Митю вгоняя в состояние «Обделался легким испугом». — Что у нас хорошо организовано, так это преступность. Вечерами будем слушать завывания из камер, — Главное, в случае Александра Христофоровича, прокукарекать, а там хоть не рассветай. Все к нему же относится поговорка: «Мы делили апельсин много нас, а я еврей» — Полиция меня бережёт, сначала посадит, потом стережёт, — пробубнил Митя, из состояния своего пока не выходя — Мой дядя самых честных грабил. В таких диалогах они дошли, собственно, сначала до кабинета полиции. А поход на постоялый двор откладывается на неопределённый, увы, срок. — Тесак, включи свет! — попросил с улыбочкой гадкою Гуро. — А что, вам дышать темно?! — незамедлительно съязвил Бинх, но высказывание было пропущено мимо ушей, кто меньше знает — крепче спит. Но наверно к Якову это не относится. Яков… Яков… Яков. Собственно, имя собственное стало синонимом каких-то неизбежных проблем и страшным предзнаменованием. Как сухопутный «Летучий Голландец», мол, увидел — жди беды. У кого-то третий глаз открывается и второй желудок… Но у Якова Петровича их похоже все равно больше… Один свой, один вместо почки, один вместо половины кишков, а другой выпирает. По логике их у него четыре, это небольшое лирическое отступление. Александр Христофорович начал доставать закуску, для приличия достал красивую праздничную мутную бутылку. Надпись на этикетке: «Перед злоупотреблением охладить» — Дадите попробовать? — попросил Толстой. — А что его пробовать: сало — оно и есть сало, отстань! — Так Тесак, наиудачнейше, и прослыл «Бурбоном и грубияном» незнатного происхождения. Но, как говорится: Семь раз отпей — один раз отлей! А утро вечера дряннее… — У вас кстати обувка не по сезону, а в аккурат на том столбе, что рядом с поместьем Данишевских, сапоги сафьяновые висят из чистой кожи. Но тот жид столб салом смазал и деньги просит за то, что ты попытаешься их достать. А как-никак масленица на дворе, обновлений душа просит, ваши-то сапоги от местного колорита разложились на три части. Давайте шершавую шкуру вам к брюкам пришьём и вы достанете себе новые сапожки? — предложил заговорщески Мите и Андрею Бинх, зная, что старшие-то на такие байки не поведутся. А младшие взяли, да и поспорили между собой, кто это сделать сумеет быстрее, но тут в спор вмешался Яков со словами, что сапоги будут его, показал всем язык и побежал, и побежал… М-да, не про то и не то Саша думал… А Степан тем временем размышлял, мол, сапоги бесхозные, вах, какой столб, на нем чучело-то и поставим! Сапоги прилагаются, платье у Ульяны возьмём, рубаху у должника какого-нибудь ликвидируем, штаны с другого пугала снимем. Красота? — Да и только! Только стремянку принести, а то крутой столб больно, всмысле, если лезть, то не зацепишься ни за что — он гладкий, как ненаждачная бумага. Чучело в первый же раз предательски слетело с шеста, не выдержав такого жизненного подъёма. Будто чуяло неладное. Ну, идёт чета Гуро к столбу, бах, а там не только сапоги! Рубаха, платье, штаны! Да на кой-черт сдалось, спрашивается, аристократии это барахло? Это уже чисто личный интерес утереть ближнему своему нос… И повеситься на осине от счастья. Что-то стало холодать — не пора ли нам поддать?! Для разогрева решили сначала откушать блинов, отпить горилочки роднехонькой, а потом уж и можно на столб. **** — Господа, господа! У нас пугало украло племя головотяпов! Со своим болотным князем! Что делать-то, батюшка Александр Христофорович!!! — вопил Степан, прыгая через лужи, кусты, грязь, Сашу. — Тесак, это бредни! — отмахнулся Бинх, что с Эрастом беседовал, тот ему гостинцы привёз, вот и как его не любить? Конечно, Бинх бы прожил жизнь без трубки и дорогого коньяка, но, как говорится, мелочь, а приятно. — А куда пугало-то украли? — спросил прелюбопытнейше Митя. — Давайте рассуждать, как немцы — логично: если самые большие поля у Данишевского, для справки — 55 гектар, годовой урожай пшеницы более 245 килограмм, ворона летит 3 метра в секунду, чуть останавливаясь на моменте 0.1 секунды, вопрос: Сколько ворон сядет на один колос, если не будет пугала? И будет идти дождь? — Очевидно, это он своровал. Все соседи жалуются, что не успев поставить пугало, оно убегает на Алексеевы Марсовы Массонские поля. — Яшенька, праздник омрачать не хочется, господи прости, но преступление требует раскрытия незамедлительного, — заявил Эраст, пока Андрей и Митя производили расчёт ворон, по допотопной формуле геометрической прогрессии, (на самом деле нет) палочкой в более сухом участке грязи. Ну, увы, не всегда из грязи в князи… — Мы тебя сейчас на шест посадим, тряпками обернём — будешь богатое пугало. И если это окажется Данишевский, то он за тобой лично явится. От такого красивого пугала — грех отказаться, его жаба задушит, тут-то мы его и схватим! — Бинх начал соглашаться и признавать, что второй по старшинству из братьев очень даже ого-го-го!.. — Если на тебя сядет ворона не ори, ради бога, такой план испортишь! Не, хотя кричи, громко кричи, но только не махай руками, это сигнал к атаке будет, мы пустим слух, что с самой Англии привезли новое оружие против ворон — говорящее пугало, это наверняка сработает! — проговорил Александр Христофорович, будто муха, лапки злобно потирая. — Я против! Я ПРОТИВ! Это безобразие незаконно! — начал размахивать руками Яков Петрович. — Яша, лучше не дергайся, — посоветовал Фандорин. — А вас никто и не спрашивал! — проговорил Александр Христофорович, в попытках черта столичного обуздать, залезть к нему на спину и поскакать за черевичками, как в ночи перед Рождеством — Вы на службе государевой! Так что извольте приказы исполнять. — Эй! Отпустите меня! — вопил следователь, отмахиваясь от наступаешего немецкого ига. **** — Горите в аду! Сейчас же прекратите это безобразие! — на самой верхушке столба восседал Яков Петрович — Нет здесь никаких сапог! Ни сафьяновых, ни обычных! — лапти крашеные к столбу скобами прибиты, и не салом столб мазаный, а дёгтем! А ещё у меня связаны руки! Как я сигналы подавать буду?! — Если мы вас развяжем, то вы убежите, и нам придётся объявить вас народным преступником… Коли руки у вас заняты, то маши ногами. Мы к вам сейчас Васильевича зашлем, он-то и увидит, нас позовёт, вы тут не скучайте, развлекайтесь! Свежий воздух для здоровья полезен, птичек послушайте… — говорил Бинх. — Здесь одни, как вся моя жизнь, страшные совы угукают, — вздохнул Гуро. — Яша, не расстраивайся, все это приходящее и уходящие, но жизнь-то прекрасна! — сказал Эраст Петрович. — Да идите вы к чертям! — закричал Гуро. — Плохая примета — нечистого к ночи поминать, — как на эту реплику Яков Петрович рассыпался в новую порцию оскорблений. — Да я ничего не говорю! Вы вообще — Огонь! Пойдёмте, — и ушли вершители правосудия в сторону еды и праздников. Масленица как-никак. И тут ворона села на плечо к Яков Петровичу, держа в клюве кусок сыра, протягивая ему — Вот, давай хоть с тобой поговорим! Оставили меня одного, среди поля, мол, справишься Яков, а то, что я боюсь высоты меня никто не спросил! Вот, какой внимательный слушатель, даже едой делится! Какой из вас хороший собеседник! — Я вас любил… Да толку нету! Пойду-ка лучше я поем… — изрёк Николай Васильевич, отправляясь в кустики, вы плохого не подумайте, в засаду. Пришли вершители правосудия на хутор, а там кидаются блинами. Блины, того же производителя, что и котлеты «Залп Авроры»: ты в них вилкой, они в тебя — какие маслом… Какие мясом… Какие вареньем… Они берут наскоком, терпением и количеством… — Да нельзя же так! Нельзя так над едой издеваться! Отец Варфоломей вас анафине предаст!!! — проговорил Митя, ища поддержку в лице братьев. — Что вы можете предложить взамен? — спросил какой-то бесстрашный хлопец, на что Бинх невозмутимо ответил: — А у меня камень есть! Волшебный! Киньте его в недруга и вы станете счастливее! И говорят в таких случаях китайцы: «Ху сим» **** — Воруют меня! Воруют! Поле без пугала оставляют! — вопил Гуро, пока ногами отбивался от, кто бы мог подумать, Данишевского. — Чего уважаемый так там орет?! Будто похищают его, в самом деле, — сладко потянувшись спросил Николай Васильевич. — Да замолчи! Где тут у тебя кнопка сигнализации отключается! — тихо шикал и приговаривал Алексей пытаясь угомонить сей агрегат. — Оба-на, и впрямь воруют, — поднял голову из кустов, где благополучно заснул Николай Васильевич — Яков Петрович я сейчас! За подмогой сбегаю! А Данишевский, в потёмках-то не мудрено, с факелом пришёл и от испуга как факел в следователя петербургского кинет! Яша обомлел на секунду, а потом понял, что его сейчас того, инквизируют! — Пожар… Меня жарят! ЖАРЯТ! Икзъекузицируют! Спасите меня, Николай Васильевич! — кричал Яков Петрович, от огня ногами отмахиваясь. Николай Васильевич впал в ступор, потом в депрессию, перетекшую в затяжную творческую депрессию, потом, эх, ладно, упал он от горя в обморок. Что сейчас называют любовно: Играй гормооооон!!! Огонь же, времени зря не теряя, начал охватывать приближающие территории… **** Ликвидировать сей погром отправили Клауса… Великого и ужасного. Клауса Первого. — Клаус, а где Дитрих, которого ты мне семь километров назад обещал? — спросил Николай. Ягер снял с головы фуражку, под которой был маленький, полностью жизнью довольный, щенок шпица. — Пошёл ты! Филиппом лучше бы назвал, буду звать его Филя Второй, — собаке кажется понравилось и он блаженно тявкнул. Основной его целью было искание мин как бы… Но, когда до деревни оставалось несколько вёрст, Ягер запреметил в бинокль какой-то дым. Ну, имел неосторожность сказать об этом Ивушкину. — Я не умею зиговать… — все рассуждал о насущном Ивушкин, что дико действовал Клаусу на нервы. — Думаю это умение тебе не пригодится, — штандартенфюрер поглядел в бинокль — Впереди. О-огонь… — Есть огонь, — кивнул Николай. И как бабахнет… Рожденный ползать, как говаривалось, на голову не нагадит. Вместо леса — просека, ух, теперь дорога напрямик прямо проложена и огромная воронка… Даже пруд копать не надо — готов. Запускай карасей и радуйся жизни. И только лесорубы, среди просеки смущенно прикрылись газеткой. По старой русской традиции, всё закончилось крайне хреново, конкретнее хреновой репликой Бинха на следущий день: — Я помню чудное мгновенье, — потянулся, не отошедший ото сна Бинх, слегка отёкший, помятый, но жизнью довольный. — Я помню ВСЕ, — вися на столбе на резинке от штанов, говорил Яков Петрович. — А это-то что за театр одного актера? — спросил Митя, на тело неподвижное, лежащее рядом, тыкая. — Вы не пугайтесь, это Гоголь просто в обморок упал! Ничего серьезного, — проговорил Бинх, легко по щеке похлопывая писаря, приводя в чувство — Вставай, говорю, быстро! Сколько пальцев я показываю? — Четыре? — сощурился Гоголь. — Скажи два, — требовательно сказал Бинх. — Два? — спросил Солнышко-Николай Васильевич. — Отлично, вставай. Давай, — подгонял полицмейстер товарища. — А можно я у вас писаря заберу? — попросил робко Фандорин. — Ну да… Да только зачем он вам? — поинтересовался Александр Бинх. — Он так смешно в обмороки падает! Хоть работать веселее будет! — заулыбался Эраст Петрович, а-то статский ОДИНОКИЙ советник. — Нет, Гоголя я первый запреметил! Он МОЙ писарь! — возразил старший Гуро. — Вечно ты, Яков! «Все вокруг колхозное, все вокруг мое!» Во жадный-то! — с вызовом высказался Фандорин. — Вы ещё подеритесь из-за этого припадочного! — покачал головой досадно Бинх. — Александр Христофорович, я это… Подумал… Я вашим писарем лучше буду. Вы как-то обмолвились, когда Тесак неправильный отчет в отделение послал, что, хоть он один на хуторе писать умеет, но вам будет не лень ещё кого-нибудь научить, чтобы его уволить… Так вот, я не только писать, я готовить ещё умею чуть-чуть, денег много не прошу, — тихо сказал полицмейстеру Гоголь, пока товарищи уже почти кидались перчатками. — А ну, иди сюда, подхалим столичный! Зря, я про тебя хорошо подумал! Сейчас паклю твою повыдираю! — пригрозил Гуро, подходя к Васильевичу все ближе… И ближе… и побежал Николай. — Стоп, Гоголь, раз на Якова Петровича покушались, то где Данишевский? — задал вопрос Бинх, а Коля… А что Коля? — Пустился в бега в Гагры. Схоронили Николая, нету больше Коленьки, а он с кладбища пришёл! Мертвый да веселенький! Он полутруп, конечно, подумаешь, — У каждого свои недостатки, но мы его и таким любим. А новые приключения Николая Васильевича только начинаются.