Роковая неосторожность

      Когда на Пеленнорских Полях Эомер нашел полумертвую сестру неподалеку от бездыханного тела дяди, думал, что ничего хуже уже не будет. Но он ошибался…       …Войско короля Элессара подошло к Черным Вратам в сером сумраке, сравнявшем утро и вечер и превратившем последние сутки в тоскливо-затхлое безвременье.       Душевное напряжение достигло предела. Даже воздух, казалось, пронизан сотнями невидимых молний, и волоски на теле вставали дыбом. Конунгу не хотелось думать, что это от страха. Но предчувствия были далеко не обнадеживающими.       И они не подвели.       Тяжелые створки ворот разомкнулись, выпустив мерзкое порождение Тьмы, именующее себя Глашатаем Саурона.       Эомер еще успел подумать, что Грима в сравнении с этим чудовищем просто принц эльфийский. И что рот «Голосу Властелина» лучше совсем не открывать — все равно ничего умного не скажет.       А потом тот вытащил серебристую кольчугу. Она резанула по глазам искристым блеском, и вслед за горестным вскриком Пиппина внезапным осознанием вспыхнула мысль: «Фродо… Неужели?!»       Мерри за спиной простонал: «Нет!». И крепче вцепился в плащ рохиррима.       В голове конунга запоздалым сожалением мелькнуло: «Что же я натворил…» ***       Эомер вряд ли сумел бы внятно объяснить, зачем он это сделал. Знал же, что Гендальф сурово отчитал полурослика, хоть ничего страшного как будто не случилось. А все равно не удержался.       Арагорн ушел ночью дорогой на Димхольт. И никто уже не надеялся увидеть его вновь.       До стиснутых зубов, до бешенства трудно было понять Дунадана, поверившего в смутные легенды. Наследие наследием, но против мертвых и сталь не поможет. Что бы ни говорил Владыка Элронд, Эомер больше верил в реальные вещи. Силу оружия и верность своей стране, надежное плечо товарища и преданность любимого жеребца. А эти древние полузабытые предания только голову мутят. И отправляют на смерть тех, кто мог бы помочь другим выжить на поле брани.       И Эовин… Сестра стояла, опустив руки, и смотрела вслед Арагорну с такой тоскливой безнадежностью, что Эомер не выдержал. Пошел и разнес палатку Странника к Балрогу. Чуть шестом по голове не получил, но не успокоился.       Потому, наверное, и не подумал, прежде чем схватить этот морготов булыжник.       Видящий камень остался в складках разворошенного ложа Арагорна. С собой он его брать не стал. Забыл или нарочно оставил, значения не имело.       И Эомер не удержался.       Слишком тяготила неизвестность. Слишком мало было надежды на победу. Слишком сильно хотелось узнать, что ждет впереди…       И более мудрые поддавались этому соблазну.       Сначала он почувствовал только холодную гладкость под пальцами. А потом палантир будто взорвался огнем и болью…       Дальнейшее рохиррим помнил плохо. Да и не старался вспоминать. Пылающее око Врага и ужасающая, выворачивающая наизнанку пытка каленым железом. Эомер даже удивился потом, что руки не обуглены и голова цела. Почти. Он тогда крепко ей ударился, даже камень выронил. Это его, видно, и спасло. И то, что про Фродо он почти ничего не знал.       Саурона интересовал Арагорн. Очень сильно интересовал.       Что же он увидел в твоей голове, конунг? Безумную надежду на свершение планов светлого мага? Или отсутствие веры в могущество Короля-Следопыта?       Тогда, в круговороте боли, вдруг ясно вспомнилось лицо Дунадана перед уходом. Его взгляд был спокоен, даже как-то отстранен. А в глубине плескалась невыразимая печаль.       Так, видно, Саурон и понял, что нет у Арагорна Кольца. И не было никогда.       Не за победой идут с такими глазами. Не за властью над миром. С такими глазами идут в последний бой. Навстречу смерти, не оглядываясь и уже ни о чем не сожалея.       «С такими глазами и мы шли сюда, в Мордор. Без надежды вернуться. Лишь с толикой веры в то, что Фродо сумеет использовать оплаченный тысячами смертей шанс.       Что же я наделал…»       Если бы Эомер знал, чем обернется его безрассудство, руки бы себе отрубил. Одним махом — как Элессар башку Сауронову прихвостню…       А тогда ведь и не поговорил ни с кем о том, что натворил. Да и кому скажешь? Гендальф и Арагорн уехали, а у дяди своих забот и горестей было немерено. Не хватало еще добавить.       Позже ожесточение битвы и горечь потерь захлестнули душу. И все остальное не то чтобы забылось, но стало каким-то далеким и неважным.       Хорошо, что Теоден уже не узнает, как подвел Короля его племянник.       Весь мир подвел…       Вина раздирала грудь, стыд пятнал лицо.       Но нет ничего бесплоднее напрасных сожалений.       Изменить случившееся уже нельзя.       Можно только отдать жизнь за одинокий луч солнца, что прорвал пелену туч далеко на Западе. Там, где замер в ожидании Белый Город, там, где осталась храбрая младшая сестренка.       «Прощай, Эовин! Прости, родная!»       Эомер покрепче перехватил рукоять верного Гутвинэ и без колебаний устремился вслед за своим Королем. Навстречу смерти, не оглядываясь и уже ни о чем не сожалея.       Туда, где Элессар нещадно рубил полчища орков. И на острие его Андрила вспыхивали золотом солнечные искры…