Когда падают ангелы

      14** Франция. Провинция Од.       — Мама, куда мы идём?       Пятилетний мальчик едва успевает за широким и быстрым шагом женщины. Она ничего не отвечает. Ребёнок путается в собственных ногах. Их шаги гулко отражаются от высокого потолка и каменных стен коридора. Мальчик пугливо озирается, отмечая мрачные тёмные стены, подсвеченные только редкими канделябрами с огарками свечей.       — Мама, куда мы идём? — делает он еще одну попытку позвать мать.       Рука женщины лишь крепче сжимает детскую ладошку. Мальчик всхлипывает. На его глазах наворачиваются слёзы. Они подходят к тяжелой железной двери. Ребёнок инстинктивно отшатывается. Его пугает эта дверь и то, что за ней может находиться. Женщина поворачивается и садится перед сыном.       — Солнышко, послушай меня, — она мягко отводит ручки мальчика от покрасневших мокрых глаз. — Маме сейчас нужно уйти, а ты пока побудешь здесь, хорошо?       Пугающая мальчика дверь с громким противным скрипом приоткрывается. К ним выходит чёрная высокая фигура, и становится прямо позади женщины. Ребенок не видит лица человека из-за надвинутого глубокого капюшона и длинной сутаны.       — Сынок, ты меня понимаешь? — женщина мягко заставляет ребёнка посмотреть ей в глаза. — Мне нужно уйти. Хорошо?       — Но, мам, — хныкает мальчик, — я не хочу, мама. Не уходи.       Он цепляется маленькими пальчиками за плечи женщины и не сводит напуганных глаз с фигуры позади неё.       Женщина на этот раз чуть встряхивает мальчика.       — Сынок, у нас нет выбора.       Несмотря на жалобные протесты ребёнка, женщина порывисто обнимает сына. Она прижимает маленькое худенькое тельце к себе и вдыхает запах карминовых волос.       — Прости, моё солнышко, мама всегда будет рядом.       Тонкая рубашка на плече становится влажной от слёз женщины. Она судорожно вздыхает и резко отстраняется от ребенка. Не глядя на сына, она отворачивается от него и быстро идёт прочь.       Ребёнок дёргается за ней, но чужая рука железной хваткой смыкается на его предплечье. Мальчик даже не смотрит на того, кто его держит. Он пытается вырваться, рвётся, зовёт мать. Очертание женской фигуры быстро растворяется в длинном тёмном коридоре. Где-то вдалеке затихают её шаги. На сопротивление не остаётся сил. Ребёнок просто стоит и свободной рукой размазывает по лицу сопли и слезы.       Ничего не говоря, фигура резко дергает ребёнка в сторону двери и затягивает его в темноту проёма.

***

      — Сэр, сэр. Наш самолет уже приземлился.       Кагами резко распахнул карминовые глаза. Прямо над ним нависло милое лицо стюардессы. Осмотрев пустой салон, Тайга смущённо улыбнулся.       — Прошу прощение, мисс — долгий перелёт.       Девушка улыбнулась Тайге в ответ.       — Понимаю, падре.       Тайга на автомате коснулся коловратки и, спустив руку на крест, сжал его.       Погода в Риме стояла великолепная. Хотя воздух прогрелся чуть выше двадцати градусов, в чёрной закрытой рубашке и джинсах, невыносимо жарко. Кагами набросил на локоть сутану, а в другую руку взял небольшую дорожную сумку. В аэропорту Фьюмичино высокий и красивый священник мигом обратил на себя взгляды. Яркие карминовые волосы, чёрные очки и одежда священнослужителя. Тайга привык к взглядам окружающих. Его даже умудрялись фотографировать на телефоны, хотя удивить чем-то Рим давно стало сложно.       Кагами сел в одно из многочисленных желтых такси у аэропорта.       — Per la Basilica di San Pietro, per favore.       Бросив взгляд на заднее сиденье, таксист молча кивнул и завёл мотор. Так же как и к реакции на свою необычную внешность, Тайга привык и к тому, как люди воспринимают его в целом. Лицо у него совсем неприветливое, скорее хмурое. Он создавал впечатление угрюмого вышибалы, на которого по ошибке нацепили священные одежды. Именно поэтому всегда словоохотливые итальянцы не стремились заводить с ним разговоры.       Тайга прилетел в совершенно неудобное время — в обед, поэтому путь до столицы занял больше часа. Пересекая Тибр, он думал, что потеряет сознание от жары. Не дожидаясь пока перед такси развернётся очередной туристический автобус, Тайга быстро расплатился и выскочил из адской печки на свежий воздух. Быстро пройдя по площади, он оказался перед основанием ступенек собора.       Наверху его уже ожидал знакомый священнослужитель.       — Спасибо, что так быстро отозвался на нашу просьбу, Тайга.       Они с викарием Фабио шли по коридору по направлению к совещательному залу. Внутри собора мраморные стены и полы защищали от итальянского зноя. Стены вокруг были увешаны многочисленными предметами изобразительного искусства.       — Благодарю за оказанное мне доверие, падре, — слегка склонил голову Кагами, — для меня честь снова оказаться в Ватикане.       Они подошли к большим двойным дверям.       — Сейчас у нас по плану совещание. А затем мы поговорим предметно о твоём задании.       Он открыл перед Тайгой двери и жестом указал ему проходить внутрь.       В приглушенном свете зал казался маленьким, но Кагами знал, что это не так. За большим круглым столом расположились уже знакомые ему каноники. Кагами сел на свободное место и откинулся на стуле. Здесь, пока идёт совещание текущих дел, его никто не будет трогать. В конце концов, он летел из Америки не для того, чтобы послушать о том, сколько ещё нужно собрать денег с пожертвований на восстановление какого-нибудь храма. Спустя ещё долгое время, собрание окончилось. Отец Фабио скромно улыбнулся Кагами и подсел поближе к нему за уже пустым столом.       — Ещё раз благодарю за твое терпение. Знаю, перелёт был тяжелым и утомительным, но боюсь, у нас не так много времени.       — Я слушаю.       В одном монастыре обнаружили кое-что интересное — фреску, середины XIV века. Рассказывая об этом, Фабио заглядывал в глаза Тайги так, будто с каждым словом старался найти в них отражение сомнения или отказа. При этом, его пальцы, не переставая, крутили простенькое золотое колечко.       — Аббатиса дала разрешение на присутствие только одного специалиста, и сроки выдвинула практически нереальные.       — Женский монастырь? — Тайга удивлённо вскинул брови. — Но почему я?       Викарий как-то раздраженно повёл плечом:       — Ты профессионал в этом деле, Тайга. Я не в курсе фронта работы, но никто никогда ещё не видел этой фрески. Понимаешь, какой переворот в истории может произойти, если там окажется что-то ценное?       — Что это хоть за место? — вздохнул Кагами.       Он достаточно неплохо рисовал, но профессия реставратора за ним закрепилась после того, как он участвовал в одном крупном проекте по восстановлению Церкви Пресвятой Девы Марии в Кёльне. Тайга никогда не пропагандировал себя как художник, но ведь он не единственный реставратор во всей Европе. К тому же, непрофессиональный.       — Аббатство Святой Марии в Лаграсе.       — Франция?       — Я понимаю, ты удивлён…       — И это ещё мягко сказано, — Кагами горько усмехнулся и запустил пальцы в волосы.       Между ними повисла тишина. Вдруг Фабио чуть наклонился к Кагами и опасливо обернулся, будто их могли подслушивать.       — Слушай, нам сказали, что там работа кого-то известного.       — Я всё равно не понимаю, почему именно я?       Губы викария недовольно поджались.       — Вся беда в том, что сроки у нас ограниченны. Там… — тут он снова опасливо обернулся и продолжил, понизив голос: — Там хотели видеть именно тебя.       Кагами резко выпрямился.       — Почему?       Викарий неуверенно отвёл глаза в сторону.       — Мы не знаем. Запрос пришёл именно на тебя. Может быть, видели твои предыдущие работы. Понимаю, звучит крайне сомнительно, но ты только представь, если там что-то окажется ценное. Монахи скрывали эту фреску веками!       Кагами всё ещё сильно сомневался в этой затее. Слишком много у него оставалось вопросов, на которые Фабио откровенно увиливал. Его на самом деле заинтриговало это, но слова викария не показались ему достаточно убедительными.       — Ладно, я понял, – вздохнул Кагами.       Лицо Фабио вмиг просияло. Он заверил Тайгу, что всё будет сделано в лучшем виде. Билеты до Франции уже куплены, а там его будет ждать такси. Кагами хотел спросить, откуда они знали, что он согласится, но передумал.       — Место там глухое. Ожидается, что со связью будут проблемы. Предупреди семью, друзей заранее.       В груди на секунду ёкнуло, но Кагами остался бесстрастным.       — Разве что моего кота. У меня всё равно никого нет.       Викарий на миг растерялся и беззвучно открыл рот, видимо, чтобы поспешно извиниться, но Кагами не дал ему этого сделать.       — Разумеется, Господь наш всегда и везде со мной.       Он заверяюще улыбнулся.       — Тогда, прибудет с тобой Господь, — на прощание перекрестился викарий, и Кагами последовал его примеру.       Вылететь он должен был в тот же самый день. Лететь предстояло около двух часов, а от Парижа ещё неизвестно сколько времени добираться до конечного пункта. Отдохнуть и погулять по Риму время ему не позволяло — рейс назначен впритык, поэтому Кагами чуть не опоздал на регистрацию, пока такси крутилось по пробкам. В Тулузе его ждала машина до деревни Рибот. Водитель на ломанном английском и своих пальцах объяснил Кагами, что дальше он не поедет. Дорогу до местечка Лаграс, куда ему и нужно было, размыло, да и вообще место там нехорошее. Ничего не попишешь. Начинало смеркаться, Тайга жутко устал, а его уже сегодня ожидали в аббатстве. Немного покружив, Кагами пытался найти хоть какое-нибудь средство передвижения до нужной ему деревни. Местные жители, завидев высокого мужчину, поначалу шарахались от него, но присмотревшись к его одежде успокаивались. Здесь в провинции Од с английским было много хуже той же Тулузы, но, в конце концов, один из местных забулдыг за небольшую плату согласился отвести Кагами в Лаграс. Телега с лошадью не могла соперничать с салоном автомобиля ни по комфортабельности, ни, тем более, по скорости перемещения. Пять с половиной километров они преодолевали несколько часов. Плюс из-за гористой местности тут постоянно висел влажный туман. Где-то на полпути начал моросить дождь, и в итоге к аббатству святой Марии Тайга прибыл уже совершенно мокрым, голодным, уставшим и злым. Его водитель остановил лошадь, не доезжая до самого монастыря, и Кагами еще с несколько десятков метров пришлось подниматься по склону к мрачной крепости. Была бы другая погода и настроение Тайга мог бы восхититься великолепным примером романского стиля. Но сейчас единственное, о чём он думал, это как можно быстрее оказаться в сухом помещении. Однако чем ближе он приближался к аббатству, тем отчетливее ощущал какое-то беспричинное беспокойство. Тайга отмахивался от него, списывая своё состояние на усталость, хотя с каждым шагом непонятное чувство усиливалось.       Поднимаясь по невысокой лестнице, Кагами едва не поломал себе ноги на старых каменных ступенях, которые видимо, не ремонтировались со времён основания аббатства. Рука священника замерла в воздухе. Он не успел даже коснуться входной двери, как она сама отворилась, словно по велению волшебной палочки. Предпочитая не задумываться о том, что за механизм движет такими огромными, тяжелыми и древними дверями, он быстро проскочил в широкую щель. Двери позади него тяжело закрылись. Звук гулко отозвался эхом. Тайга затаил дыхание. Вокруг образовалась пугающая мрачная тишина. Её будто можно было потрогать руками — она как кисель висела в душном сыром воздухе.       «Как в склепе, — пронеслось в голове у священника. — Или погребе».       Он даже не мог определить в каком месте здания оказался. По логике, он должен стоять в главном нефе перед алтарем, но внутри оказалась такая тьма, что Тайга не видел абсолютно ничего кроме как очертания стен от слабого света, исходящего из узких дыр, служащих окнами. У него появилось стойкое чувство, будто за ним неотрывно кто-то наблюдает. Священник нервно сглотнул и неосознанно потянулся к кресту на груди, словно к спасительному якорю.       — Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen…       Знакомые до боли слова тихим шёпотом легко слетали с губ Кагами. Но не успел он закончить и первую сточку, как глаза резанул свет. Тайга прикрыл глаза рукой и только спустя несколько мгновений увидел, что перед ним стоит немолодая женщина с керосиновой лампой в руке. Она будто специально сунула источник света прямо в лицо Кагами, внимательно изучая его.       — Vous-êtes, Kagami Taiga, pas vrai?       — Excusez-moi, je ne parle pas français, — смущённо произнёс Тайга, испытывая укол стыда из-за своего отвратительного произношения, но в данную секунду единственное чего он хотел, это чтобы женщина убрала свет подальше от его глаз.       Незнакомка еще секунду изучала его лицо, а затем отвела лампу чуть в сторону.       — Добро пожаловать, святой отец, в аббатство святой Марии. Меня зовут мать Агата, я настоятельница этого монастыря.       Английский аббатисы не был идеальным, но она говорила достаточно бегло.       — Благодарю Вас, мать Агата, — склонил голову Тайга в вежливом поклоне. — Рад познакомится с Вами.       Губы женщины чуть вздрогнули.       — Следуйте за мной, святой отец.       Не дождавшись ответа, женщина направилась куда-то в темноту монастыря. Её фонарь разрезал тьму как маяк на ночном берегу. Кагами не раздумывая поспешил за ней. Тихо шуршали длинные одежды по каменному полу. Пока они шли, аббатиса проводила маленькую экскурсию. Из-за отсутствия света Тайга только отмечал, куда ведут двери, мимо которых они проходили. Поднявшись по узкой винтовой лестнице, настоятельница остановилась.       — У нас не так много места, святой отец, но для вас мы освободили келью, — сказала мать Агата, ворочая ключом в замочной скважине.       Дверь скрипнула и отворилась. Кагами вошёл в небольшую комнату. Настоятельница зашла за ним и зажгла керосиновую лампу, стоящую на невысоком прикроватном столике. За многие годы Кагами успел побывать во многих церквях, костёлах и других храмах, поэтому его не особо удивила простая, аскетичная обстановка кельи. Но он был рад хотя бы тому, что в его распоряжении оказалась кровать, а не лежанка или топчан.       — Не стоило так стараться ради меня, — произнес он, осматривая маленькую комнатку. — Это даже больше, на что я мог рассчитывать.       Женщина улыбнулась.       — Ну что вы, святой отец. Это честь для нас.       Она достала из складок одежды ключ и положила на тумбочку.       — Ваш ключ. Надеюсь, вы запомнили, где рефекторий. Для Вас еду будут подавать спустя полчаса после трапезы сестёр. Там, дальше по коридору, находится интересующая Вас фреска.       — Ещё раз благодарю за гостеприимство.       Кагами не испытывал проблем с ориентацией в пространстве. Тем более, что чаще всего планировка монастырей была одной и той же.       Пожелав священнику доброй ночи, настоятельница оставила Тайгу одного. Кагами бросил сумку на пол. У него не было сил, чтобы разобрать вещи. Он быстро переоделся, прочёл молитву и упал в кровать.

***

      В целом пареньку нравится в его новом доме. Он рад, что его окружают такие же ребята, как и он сам. Жаль только, что времени на игры у них не так уж и много. Точнее его нет вообще. Между утренним и вечерним богослужением они несут послушание. Кроме этого, их обучают чтению и арифметике. Учение даётся ему тяжело, и за это его часто бьют. Поначалу мальчик не может сидеть и ему приходится все занятия стоять, но потом он привыкает. Кожа на ягодицах и руках огрубела, шрамы затягивались и розги не причиняли больше сильной боли. Дети разговаривают друг с другом украдкой, когда настоятели отвлекаются или, когда работы проходят непосредственно за пределами монастыря, в его округе.       От бесконечных молитв и уроков латыни у мальчика постоянно болит голова: термины, непонятные слова, сложная грамматика и отсутствие мотивации сказывается не только на нём, но и, кажется, на всех тех ребятах, что оказались вместе с ним. Однако вскоре он начинает находить спокойствие, и какое-то утешение во всех этих странных, но завораживающих словах. «Gloria Patriet Filio…». Язык перекатывает слоги превращая казалось бы совершенно незнакомые слова в божественную музыку. Этому его тоже учат. Его наставник говорит, что Бог, на самом деле, любит паренька как никого другого. Он говорит так каждый раз, когда ребёнок оказывается с ним наедине в его келье. Он говорит, что ничего нет в том, чтобы ребёнок разделся и просто немного постоял нагим. Бог ведь, сотворил человека по образу своему. Он напоминает мальчику, что в Библии нет и слова о том, что Адам носил какую-то одежду. Хотя ему и стыдно за испытываемые неприятные чувства, паренёк старается гнать от себя их, когда грубая мужская рука трогает его, гладит по спине и внутренней стороне бедра. Монах утешает, приговаривая, как господь любит его. Ведь неизвестно, где бы он мог оказаться, на каком костре или в городе в самом разгаре чумы, если бы не божественное провидение.       Каждый наставник трогает по-своему и мальчик со временем учится абстрагироваться от этого. Как только ребёнок снимает с себя одежду он мысленно представляет себя на небесах, о которых так много читал, и о которых им рассказывали. Он хочет верить что там, где ярко сияет солнце, а на облаках можно кататься как на ослике, его ждет мама. Он до сих пор помнит запах ее волос, ее улыбку, хоть и за время лицо матери померкло. Но он трепетно хранит воспоминания об их последней встрече, о её голосе. Вместо мужских он ощущает нежные руки матери, которые крепко прижимают его худое тело к себе так, будто они больше никогда не расстанутся. Это всегда помогает ему.

***

      Несколько дней Тайга напряженно работал над фреской. Она оказалась практически нетронутой, и для того, чтобы начать её реставрировать, ему пришлось поначалу очистить ее. Слой за слоем, кусочек за кусочком он счищал с красочного изображения копоть, землю и пыль так осторожно, как только мог, чтобы не повредить картину. Судя по его скромным подсчетам, рисунок должен быть большим — практически на всю стену. Кагами надеялся, что когда он счистит грязь, то работы по восстановлению у него будет не так много, потому что в противном случае, ему придется зимовать в аббатстве. За те дни, что он провёл практически, не слезая с небольшой стремянки, он не видел ни одной монахини. Иногда ему казалось, что он слышит далёкие или близкие звуки шагов, тихие разговоры или стук дверей, но никогда ему на глаза не попадалась ни одна живая душа, с тех пор, как его встретила настоятельница. Он запоздало подумал, что она не сказала ему, где можно было бы её найти в случае необходимости. Кагами решил, не придавать значения всему этому, пусть согласно размерам монастыря и прилежащим ему помещениям, здесь должно обитать достаточно монахинь для того, чтобы хотя бы раз в день они прошли мимо него по коридору. В рефектории он также не пересекался ни с одной обитательницей аббатства. Когда Тайга заходил в трапезную, его ожидал пустой зал, чистые столы и горячая еда. Он знал некоторые католические заведения, где аскетизм и стремление к уединению местных священнослужителей достигал порой абсурдности. Однако в аббатстве с таким количеством людей в теории, скрываться от глаз Тайги было бы крайне сложно. Каким-то образом им всем это отлично удавалось.       Плюс, к большому сожалению Тайги, он начал плохо спать. Поначалу он решил, что так на него влияет новое место, но время шло, и даже через четыре дня он подолгу не мог сомкнуть глаз, полночи ворочался, просыпался, а утром с трудом открывал глаза. Он мог поклясться, что ему постоянно что-то снилось. Сновидения были такими яркими и живыми, будто он проживал их, однако, утром Кагами не мог вспомнить и одной детали своих снов. Каждый день он ощущал себя полностью опустошенным и вымотанным. Но чудесным непостижимым образом, это никак не отразилось на его работе. Наоборот, она вдохновляла его, заставляла каждый день брать в руки инструменты и взбираться на стремянку. И в итоге, его энтузиазм был вознаграждён, когда под копотью и пылью он узнал изображение. Глаза Кагами загорелись восторгом от того открытия, что он совершил.       — Работы Перуджино не так совершенны, как его ученика. Однако также достойны пристального внимания, — донёсся откуда-то безукоризненный английский.       Кагами едва не упал со стремянки, когда в оглушающей тишине позади него раздался глубокий, низкий мужской голос. Он резко обернулся, неосознанно прислоняясь к стене, которую чистил будто в поисках защиты от внезапного нападения. Незнакомец усмехнулся. Тайга никогда не видел этого мужчину. Он вообще поначалу забыл, что находится в женском монастыре. Но судя по одеждам, незнакомец едва ли был духовным лицом, как и келарем. Он носил костюм, состоящий из небрежно расстегнутой рубашки, пиджака и прямых брюк. Всё в таких же чёрных тонах, как и на Кагами, с той разницей, что насколько Тайга мог судить, костюм был не из дешёвых.       — Простите, — синие глаза мужчины смотрели прямо на Кагами, — я, кажется, Вас напугал своим внезапным появлением.       Тайга был не в силах пошевелиться. Время будто замерло для него. Глаза незнакомца пронизывали его насквозь, словно смотрели в самую душу, читали мысли и видели сокровенные желания. От этого взгляда было невозможно укрыться и Кагами вдруг с удивлением отметил, что не хотел бы. Он никогда такого не ощущал. В груди возникли противоречивые чувства и эта неопределенность напугала Кагами. Он по привычке потянулся в кресту на шее и слегка сжал его в руке. Ему показалось, что глаза незнакомца только лишь на миг потемнели при этом движении, но удивительным образом странные ощущения тут же отпустили его, и он понял, что, наконец-то может взять себя в руки.       — Э, простите, — Тайга облегчённо улыбнулся, — я просто был настолько поглощён работой, что должно быть не услышал, как Вы подошли.       Мужчина засунул руки в карманы брюк.       — Знаю. Страсть порой может застелить взор и закрыть уши.       Он выразительно посмотрел на Кагами, отчего тот покраснел от непонятного смущения.       — Мне говорили, что здесь нечто особенное, но по правде сказать, я поражён найдя тут учителя Рафаэля. Невероятно. Считалось, что все его работы уже давно известны. А эта, — он провёл рукой по начавшему проявляться изображению, — определённо позднее возрождение и рука самого Перуджино.       Кагами с восхищённой улыбкой посмотрел на незнакомца. Если он не ошибается, то это открытие станет настоящей сенсацией.       — Не могу дождаться, когда полностью закончу с фреской, — Тайга аккуратно начал спускаться со стремянки, когда его придержали за локоть. Он удивлённо посмотрел на чужую смуглую руку обхватившую его.       — Просто мера предосторожности, святой отец.       В голосе мужчины послышалась нотка насмешки при упоминании сана Кагами. Он тут же убрал руку.       — Я удивлён, что Вы так долго скрывали такое за стенами Вашего монастыря.       Кагами теперь стоял прямо перед незнакомцем. Тот оказался таким же высоким и мощным, как и сам священник. Тайга медленно вытирал руки о тряпку.       — Мы и сами не знали, что здесь было такое. После пожара, что произошел здесь много столетий назад, боюсь, местным монахам было не до изобразительного искусства.       — Понимаю, — серьёзно кивнул Тайга. — В любом случае, Вы решили провести реставрацию, и я жду, когда мир узнает о неизвестной работе Пьетро Перуджино.       — К сожалению, это исключено, святой отец.       Тайга удивлённо приподнял бровь.       — Я, боюсь, Вы не совсем понимаете, что потеряет мировое искусство, если работу просто скрыть.       — Это я боюсь, святой отец, что Вы не понимаете кое-чего. Как только о данной работе станет известно миру, как Вы выразились, сюда тут же начнут слетаться толпы пилигримов, искусствоведов, репортёров и прочих сомнительных личностей. Вы даже представить себе не можете, во что превратиться жизнь этого аббатства и близлежащей деревни.       — Приток людей позволит аббатству собрать деньги на восстановление северного крыла, которое, судя по тому, что оно закрыто, нуждается в ремонте. Думаю, Ваш монастырь найдёт и другое применение средствам.       Незнакомец тихо рассмеялся, обнажив при этом идеально белые и ровные зубы.       — «Полагающийся на своё богатство падёт». Как нехорошо святой отец. Разве Ваша идея не относится к одному из смертных грехов?       Кагами почувствовал, как краска заливает его щёки и уши. Он великолепно знал священное писание и мог привести аргументы в пользу денег, однако то, с каким насмешливым тоном незнакомец обвинил Кагами в алчности, обескуражило молодого священника.       — Ах, простите, святой отец. Не принимайте на свой счёт. Я так редко контактирую с внешним миром, что порой мои манеры просто омерзительны. Мне жаль, что я смутил Вас своим высказыванием.       Мужчина выглядел искренне раскаявшимся и Тайга расслабился. Он улыбнулся.       — Мне самому уже давно было пора привыкнуть к любым попыткам вывести меня из равновесия, но, кажется, у меня пока плохо получается.       — Вы просто слишком молоды, святой отец.       Синие глаза мужчины пристально смотрели на Кагами.       В тот же миг керосиновая лампа, что стояла около стремянки погасла. Тайга вздрогнул от неожиданности, когда коридор, в котором они находились окутала полутьма. Из-за вечернего времени в узкие окна проникало мало света. Кагами инстинктивно сжал крест. Он вдруг вспомнил свой первый день пребывания в аббатстве, когда, едва оказавшись в кромешной темноте, он ощутил, что за ним следили. От этого вернувшегося чувства Кагами бросило в дрожь.       — Тц, с этими лампами одна беда.       Во мраке вспыхнул язычок пламени зажигалки мужчины. Он улыбнулся Тайге. На мгновение, когда вспыхнуло пламя Кагами показалось, что глаза незнакомца были абсолютно чёрного цвета.       — Вы боитесь темноты, святой отец? Не стоит. Здесь Вам ничего не угрожает.       Несмотря на то, что они теперь не были в полном мраке, Тайга не торопился отпускать крест. Он был весь напряжён словно готовая выстрелить пружина. Мужчина усмехнулся. Пламя огня рисовало на его лице причудливые тени, которые кардинально меняли внешность незнакомца.       — Я нехорошо себя чувствую в темноте, — признался священник, неохотно отпуская нательный крест. Он повёл плечами в попытке расслабиться.       Мужчина серьёзно кивнул.       — Понимаю. Тут нечего стыдиться, святой отец. У всех есть свои слабости. «Господь за меня — не устрашусь: что сделает мне человек»?       Тайга слабо улыбнулся. После слов мужчины напряжение покинуло его тело, и он вздохнул свободно.       — Пожалуй, нужно заправить эту штуку.       Тайга поднял ставшую бесполезную керосиновую лампу.       — Разумеется. Следуйте за мной, святой отец. Я покажу вам, где хранится горючее.

***

      В какой-то момент мальчику наскучивает однообразное окружение. Он хорошо изучил весь монастырь вплоть до тех комнат, куда доступ детям был запрещён, осмотрел всю прилегающую территорию и примыкающие здания. Амбар, сарай, часовня, пекарня и небольшой свинарник — ничего не скрылось от его любопытных глаз и пытливого ума. Единственное, куда строго настрого запрещается ходить даже монахам, это небольшой лес к северу от монастыря. Наставники рассказывали страшные вещи про то место, будто там устраивают оргии ведьмы с приспешниками дьявола. Каждую ночь они прибывают в лес, чтобы проводить там богохульные и запретные обряды. Если они заметят одного из детей божьих, то непременно воспользуются его невинной плотью и душой, и тогда Господь отвернётся от этого несчастного, и не видать ему райских врат после мучительной смерти. Паренёк как заворожённый слушает эти рассказы. Они его пугают, но детская любознательность берёт верх. Он стаскивает с кухни краюху хлеба, заворачивает его в тряпку и берёт с собой на случай, если ему придется откупаться от злых ведьм и демонов. Он выскальзывает из монастыря незамеченным, когда наступает его смена чистить свинарник. За серебряную монету, что он однажды нашёл в подвале аббатства, он договаривается с другим мальчиком, чтобы тот поработал за него. Он рассчитывает вернуться к обеду, поэтому быстро скатывается с холма вниз к кромке леса. Деревья тут растут так, что солнечный свет едва проникает сквозь пушистые ветки. Лес мрачно возвышается над мальчиком, будто деревянная неприступная стена. Паренёк стискивает в потной грязной ладошке нагрудный крестик и решительно отодвигает ветки ели, чтобы войти внутрь. Как только он оказывается непосредственно в лесу, ему кажется, что он попадает в другой мир. Здесь гораздо темней, чем снаружи, словно уже давно за полночь. Птицы громко щебечут отовсюду, а где-то во мху квакают лягушки. Над головой мальчика раздается стук дятла. Ребёнок идёт медленно: из-за невысокого роста и хрупкого телосложения, преодолевать перевёрнутые полусгнившие деревья и овраги ему сложно. Приходится постоянно смотреть себе под ноги, чтобы не угодить в яму или не зацепиться за корягу. Но он считает, что оно того стоит — вместе с трудностями и мрачностью, лес не пугает его. Ребёнку здесь нравится, ведь этот мир так отличает от того, откуда он пришел. Мальчику почти жаль, что он нарушил правила монастыря и ослушался старших. В душе поселяется чувство неминуемой кары Господа за его проступок. Эта мысль остужает маленького исследователя. Паренёк останавливается посреди леса, и чувство вины кричит ему о том, что ему пора уходить, пока он не наткнулся ни на ведьм, ни на других злых созданий. Он поворачивает назад, но вскоре понимает, что заблудился. Деревья вокруг одинаковые, солнца сквозь кроны не видно, а с каждой минутой становится только темнее. После долгого брожения в одной ситцевой рубахе и тонких штанах, ему становится холодно. Покружив немного ребёнка одолевает отчаянье. На его глазах наворачиваются слёзы. Он думает, что больше никогда не вернётся назад, к своей лежанке, где под соломой лежит игрушка в виде грубо вырезанного деревянного ягнёнка. Его сделал один наставник за то, что мальчик хорошо себя вёл на их встречах.       Из-за слез паренёк не видит, куда идёт. Он цепляется ногой за корень дерева и падает на сухие ветки и мох. Застонав от боли, мальчик приподнимает голову и видит перед собой просвет. Там деревья немного расступаются, образуя широкий зазор. Он поднимается, отряхивает одежду от мелких иголок и бредёт в сторону просвета. С каждым шагом он расширяется, и в итоге мальчик выходит на небольшую поляну прямо посреди леса. Если бы он знал, что такое ураган, то сравнил бы это с его оком — небольшая, но идеально круглая поляна выглядит, как минимум, странно посреди мрачного и плотного леса, словно принадлежит совершенно другому миру. В её центре расположилось небольшое озеро. Здесь кваканье лягушек громче, а в воде иногда плещется рыба. Заворожённый этим зрелищем мальчик подходит ближе к воде. Он становится на колени и чуть помедлив начинает пить. После целого дня в постоянном движении его мучает страшная жажда и вода из озера кажется ему самым вкусным, что он когда-либо пил или ел. Странное чувство, что за ним наблюдают, обрушивается на него. Ребёнок быстро выпрямляется и оглядывается. На другой стороне озера, свесив одну ногу в воду, под тенью сидит мальчик. Его тёмные глаза неотрывно следят за каждым движением новоприбывшего. Одет незнакомец в свободную тёмную рубаху без рукавов и плотные чёрные штаны.       — Привет, — тихо произносит паренёк, осторожно поднимаясь с колен.       Темноглазый ничего не отвечает.       Тогда мальчик спрашивает:       — А как ты сюда попал? Где твоя мама?       — Мама? — переспрашивает незнакомец удивлённо. Его голос низкий и тихий, но мальчик хорошо слышит его хоть и стоит достаточно далеко.       — Да. Я из аббатства святой Марии. Решил прогуляться тут, — он смущённо чешет голову и улыбается.       Незнакомец смотрит на него как на диковинку. Его глаза широко распахнуты.       — Ты не боишься? — осторожно спрашивает он, чуть сдвигая голову в сторону.       Теперь, когда на волосы незнакомца попадает свет, мальчик ясно видит короткие синие пряди.       — Нет. А должен? — он искренне не понимает, почему должен боятся такого же по возрасту ребёнка, как и он сам.       Синеволосый ничего не отвечает.       — Я просто хотел выйти из леса, — мальчик медленно обходит озеро и приближается к своему новому знакомому, — но кажется заблудился. Ты не знаешь случайно, как мне выйти назад к аббатству?        Свои последние слова он говорит уже стоя в нескольких шагах от незнакомца. С такого расстояния он может рассмотреть его цвет глаз. Мальчик никогда не видел такого красивого синего цвета, а его словарный запас слишком скуден, чтобы описывать что-то красивое. Незнакомец продолжает молча и пристально сверлить его глазами. Паренёк запускает пальцы в свои волосы и вздыхает. Понимая, что неразговорчивый ребёнок ему ничем не поможет, он плюхается рядом на траву.       — Хочешь?       Он достаёт из кармана штанов завернутую в тряпку краюху хлеба и протягивает её синеволосому. Тот осторожно берёт в руки хлеб, нюхает его и медленно откусывает.       — Ты, судя по всему, давно не ел, — говорит мальчик.       Кусочек хлеба быстро испаряется, и незнакомец облизывает пальцы.       — Вкусно, да? — вздыхает мальчик. – Из города привезли. Растягиваем его уже несколько дней.       Синеволосый удивлённо смотрит на него, а затем поднимается на ноги.       — Пошли, — бросает он и идёт в чащу леса.       — Эй, погоди! — паренёк вскакивает на ноги и бросается следом.       Он не знает, сколько они так идут. Синеволосый легко, будто сам рождён этим лесом, преодолевает овраг за оврагом, ловко перепрыгивает деревья и мягко отводит ветки в стороны. Позади него тяжело и раздражённо сопит мальчик, спотыкаясь и получая по лицу очередной еловой лапой. Наконец-то спустя какое-то время они выходят из леса. Мальчик облегчённо видит знакомый монастырь. Радости его нет предела. Он широко улыбается и поворачивается к своему спасителю.       — Спасибо большое за помощь!       От него идёт такая энергия, что губы синеволосого вздрагивают.       — Пожалуйста, — отвечает он смущённо и разворачивается, чтобы вернуться назад.       — Эй, — ему на плечо опускается маленькая рука.       Синеволосый изумлённо переводит взгляд с чужой руки на красного как рак паренька. Потупив глаза, тот спрашивает:       –А мы можем ещё как-нибудь встретиться?       Синие глаза удивлённо расширяются.       — А ты хочешь этого?       — Конечно, — лицо мальчика озаряет счастливая улыбка. — Мы подружимся. Я бы тебе рассказал про Бога.       — Бога… — эхом отзывается синеволосый.       — Ты не знаешь о нём? О, я тебе столько всего расскажу! Но мне уже пора. Пока!       Хлопнув по плечу синеволосого, он отбегает в сторону аббатства, но затем, что-то вспомнив, вдруг оборачивается. Незнакомец всё так же стоит у леса провожая его взглядом.       — Эй, у тебя имя хоть есть? Как тебя зовут? — кричит ему мальчик.       Незнакомец открывает рот. Он тихо произносит своё имя, но мальчик слышит прекрасно, будто тот стоит прямо возле него.       — Дайки. Меня зовут Дайки.

***

      — А вот и моя скромная обитель.       Мужчина раскрыл дверь перед Кагами и жестом пригласил его войти в комнату или скорее кабинет, как решил священник. Келья незнакомца находилась над комнатой Кагами, и была в разы просторнее. Судя по нескольким дверям, одна из них вела в спальню, а вторая, возможно, в ванную комнату. В кабинете стояли дубовый стол, с двумя глубокими креслами друг напротив друга, большой книжный шкаф и прямоугольное напольное зеркало с широкой чёрной рамой. Всё выглядело современно и едва ли походило на часть старого и мрачного аббатство. Тайга на миг потерял дар речи. Под столом на полу лежал даже ковёр с высоким ворсом! Незнакомец будто извиняюще улыбнулся.       — Я понимаю, как это выглядит со стороны. Мы Вас поселили в не самую комфортабельную келью.       — Нет-нет, что Вы, — заверил мужчину Тайга. — Я здесь временно, да и жизнь научила меня довольствоваться тем, что есть.       Тайга сразу отметил, что в комнате не было ни одного распятия, ни иконы, как это обычно бывает. Мужчина прошёл внутрь и зажег две керосиновые лампы. Кагами оставил свою, после того как они заправили горелку, и незнакомец предложил заглянуть к нему. Кагами поначалу упирался — не хотел лишний раз тревожить человека, но мужчина настоял, и вот теперь они сидели за столом друг напротив друга. Мужчина предложил Кагами выпить и выудил откуда-то бутылку пива. Тайга чуть удивился, но вида не показал и вежливо отказался. Он задумчиво перебирал розарий, глядя на чёрные бусины в своих руках. В комнате повисла тишина, прерываемая лишь стуком бутылки пива о стол.       — Вас что-то беспокоит, святой отец? — медленно начал говорить мужчина, внимательно изучая священника напротив.       Тайга поднял глаза на собеседника.       — Мне крайне неловко говорить об этом сейчас.       Незнакомец фыркнул.       — Будет вам. Мы с Вами взрослые люди, к чему нам это непонятное смущение.       Он отпил из бутылки, пытливо всматриваясь в карминовые глаза.       — Я, — начал Тайга и запнулся, — мне, мне очень жаль, я совершенно забыл представиться в нашу с Вами встречу. Вы появились так внезапно…       — Успокойтесь, — прервал Кагами мужчина, — я прекрасно осведомлён о том, кто Вы, святой отец. Скажу даже так, я знаю о Вас то, о чём Вы и сами не догадывайтесь.       Он загадочно улыбнулся и сузил глаза, ожидая реакции священника.       Кагами немного растерялся, но решил не заострять внимание на последних словах мужчины. Он не понимал одного: намерено ли тот не называл себя, или это такая игра в вежливость. А может, он ждёт, что Кагами сам спросит напрямую. Тайга ведь начал разговор как раз с этой целью — узнать имя загадочного человека, а в итоге тот перевернул разговор так, что Тайга больше не мог увиливать.       — Вы знаете, кто я такой, но, всё же, невежливо мне не представиться.       Кагами приподнялся и протянул руку мужчине.       — Кагами Тайга.       Судя по выражению лица, мужчина не ожидал такого хода от священника. Он усмехнулся, приподнялся и сжал протянутую руку.       — Очень приятно, святой отец. Можете звать меня Аомине.       Кагами удовлетворённо улыбнулся. Их рукопожатие задержалось на секунду дольше, чем приписывал этикет. Тайга сделал слабое движение, когда хотел освободить руку, но Аомине намеренно задержал её в своей. Это длилось совершенно недолго, мгновение, которого было достаточно для того, чтобы заметить задержку, но всё ещё недостаточно, чтобы сделать замечание.       — А Вы здесь на правах кого? — спросил священник, когда оба сели на свои места. — Для келаря Вы одеваетесь слишком дорого. Да и Ваше жилище, — он многозначительно окинул взглядом кабинет, — мало походит на скромную келью.       — В общем и целом, Вы абсолютно правы, святой отец. Не возражайте?       Аомине достал из стола открытую пачку сигарет и протянул её Кагами. Тот снова отказался. Аомине пожал плечами и, вытащив одну сигарету, закурил.       — Женский монастырь, святой отец, это значит, что приходится много работать с женщинами. Женщины и организация, это две несовместимые вещи. Я здесь для того, чтобы дамы могли полностью посвятить себя богу и не думать о том, откуда у них на обед появляется жареная курица или новая мантия.       Кагами усмехнулся. Слова мужчины в его положении в корне отличались от того, что он привык слышать. В монастырь никогда не идут те, кто сам не верит. Служат по велению сердца, а не кошелька, поэтому и существуют аббатства лишь за счёт государственной поддержки и денег прихожан или туристов. Аомине не подходил ни под одну из категорий. Он будто проезжал случайно однажды мимо Лаграса на своём Bentley, и затем, по прихоти, решил заняться экономикой местного монастыря.       Откровенность за откровенность.       — Признаться честно, господин Аомине, Ваше отношение не совсем типично.       — Бросьте эту формальность, святой отец, — мужчина выпустил дым из ноздрей, — мы не на светском рауте. Просто Аомине. И да, я говорю лишь то что сам считаю. Я не вижу смысла рассказывать Вам, умному и образованному человеку о том, что я, якобы, однажды встал утром и прозрел, а затем уехал в глушь ради того, чтобы поддерживать жизнеобеспечение этого, — он махнул рукой в воздухе.       — Вы хотите сказать, что работает здесь не по велению сердца? Простите, но при всем моём уважении, я не вижу других причин оставаться здесь даже при Ваших достаточно комфортабельных условиях.       – Я, как и Вы, влюблён в искусство, — откинулся в кресле Аомине. — Помимо той фрески, которой Вы сейчас занимаетесь, я обнаружил в подвале аббатства прекрасно сохранившуюся библиотеку. В ней хранятся такие экземпляры, о которых человечество уже успело позабыть. Боюсь, что стоит только вынести книгу, как она под воздействием солнечного света просто рассыплется у меня в руках. Я решил пока задержаться в Лаграсе и изучить кое-что лично.       По крайней мере, эта версия немного лучше укладывалась в голове у Тайги. Он до сих пор скептически воспринимал своего нового знакомого, однако, начинал постепенно привыкать к его манере выражать свои мысли. Может со временем, решил он для себя, ему удастся и понять мышление этого странного, но одновременно, притягательного человека.       — Не хотите взглянуть?       Потерявшись в своих мыслях, Тайга поначалу не понял, о чём его спрашивают. Аомине лишь улыбнулся, глядя в чуть растерянные глаза священника. Кагами снова ощутил, как горят его щеки. Этот человек так легко его читал, будто они давние знакомые.       — Конечно, — охотно отозвался Тайга, — с удовольствием.       Пока они, вооружившись двумя светильниками, шли по тёмным коридорам аббатства между ними повисла дружественная тишина. Она не давила, и не угнетала, а Тайга не ощущал никакой неловкости от того, что они шли молча. Это и навело на ещё одну мысль, что часто посещала его. Согласно часам, был вечер, но монахини не ложились ещё спать. Сейчас должна было начаться вечернее бдение, но опять-таки, они не встретили за свой путь ни одной живой души. Кагами нахмурился. Он понимал, что этому есть рациональное объяснение: может Аомине выбрал мало популярный маршрут. Но эту мысль тут же обрывала другая, которая утверждала, что он сам за всё то время, которое провёл в этом монастыре, ни разу ни с кем не столкнулся. Даже случайно. Тайга наконец-то решился. Он украдкой посмотрел на чёткий профиль Аомине и открыл рот. Он даже сделал вдох для того, чтобы озвучить вопрос, как вдруг, словно из-под земли, на них выбежали две фигуры. Монахини едва не сбили с ног Тайгу и побежали дальше по коридору. Кагами не успел рассмотреть их лица, спрятанные под капюшонами. Он ошалело смотрел вслед удалявшимся фигурам, совершено позабыв о своём спутнике.       — Святой отец? — раздался учтивый голос слева.       Тайга вздрогнул и посмотрел на Аомине.       — Это были две монахини, — сказал он так, будто убеждая себя в том, что-это не галлюцинация.       — Верно, святой отец, — синие глаза мужчины искрились смехом. — Видимо целибат даёт о себе знать, не так ли?        Он игриво приподнял бровь. Кагами готов был поклясться, что его лицо теперь по степени красноты может соперничать с цветом волос.       — Это здесь совершенно ни при чём, — пробубнил он, обиженно отворачиваясь.       Аомине рассмеялся. Они пошли дальше.       Библиотека оказалась, как и предполагал Тайга, глубоко под фундаментом монастыря. Они зажгли несколько факелов в самом помещении, которое казалось бесконечным из-за огромного количества полок с книгами. Корешки древних фолиантов сверкали, когда к ним приближался источник света. Кагами был потрясён коллекцией книг. Некоторые издания он узнавал и не мог поверить, что это все были оригиналы. Сколько стоит подобная коллекция, Кагами даже не мог и предположить, а сколько знаний хранит в себе эта библиотека, так это и вовсе было уму непостижимо.       — Рад, что вам понравилось, — усмехнулся Аомине, наблюдая за искренним восторгом Тайги.       — Шутите? — ответил Кагами, не отрывая глаз от полок, забитыми всевозможными книгами и рукописями. — Эта самая потрясающая коллекция, что я когда-либо видел.       Он остановился около одной увесистой книги. Почему из всех полок он выбрал именно эту? Рука сама потянулась за фолиантом. С трудом достав книгу, Тайга посмотрел на название.       — Своеобразный выбор, но почему-то я не удивлён, — заглянул ему через плечо Аомине.       «Directorium Inquisitorum», красовалось витиеватыми буквами на обложке толстого трактата.       — К сожалению, первое издание 1503 года навсегда утеряно. Это 1578 год. Печально конечно, но хоть что-то.       Кагами не знал, почему из всех книг его выбор пал именно на руководство для инквизиторов. Было ли в этом божественное проведение или просто случайность?       — Вы читали его? — спросил он, ставя трактат на своё место.       — Да, несколько раз. Правда, уже очень, очень давно, — отозвался Аомине откуда-то из глубины библиотеки.       — Наконец-то нашёл, — спустя минуту провозгласил он и вышел к Тайге, держа в руках старую, потрёпанную, тонкую книгу.       — Интернет тут не ловит, так что приходится расслабляться с де Садом, — он засунул книгу под мышку и подмигнул Кагами.

***

      — La mère fait la…– медленно тянет синеволосый мальчик, сосредоточенно глядя в раскрытую на коленях книгу.       — Ну, — говорит его друг, сидящий рядом, — давай, Дайки, ты же знаешь это слово. — Он тычет пальцем в последнее слово в строке.       Дайки отрывает глаза от пожелтевших страниц церковной азбуки и смотрит на мальчика.       — Я не помню его.       Мальчик вздыхает.       — Сuisine, Дайки, это сuisine.       — Сuisine, — повторяет за ним синеволосый.       — Так ты не научишься читать, — скептически приподнимает брови паренёк. — Ты ведь говоришь по-французски, почему так плохо идёт чтение?       — Читать и говорить, это не одно и тоже, — хмыкает Дайки и, захлопнув книгу, растягивается на траве.       Они встречаются уже вторую неделю. Мальчику приходится пускать в ход всю свою изощрённость и хитрость для того, чтобы каждый раз уходить из аббатства максимально незамеченным. Чаще всего ему удается это сделать после того, как все улягутся спать. Но бывают дни, когда он уходит в лес пока солнце стоит в зените.       Мальчик ложится рядом с Дайки, и они оба смотрят в голубое весеннее небо.       — Эй, — зовёт он друга.       — М?       — А где ты живешь?       Дайки недолго молчит, а затем задумчиво говорит:       — Не знаю. Здесь, наверное.       Приподнявшись на локоть, паренёк хмурит раздвоенные брови.       — И тебе ни капельки не страшно?       — А чего мне боятся?       — Ну не знаю, — снова ложится на траву мальчик, — нам рассказывали, что тут водятся злые ведьмы. Ты их когда-нибудь видел?       Дайки отрицательно мотает головой.       — Не думаю. А ты?       Мальчик пожимает плечами.       — Я даже не знаю, как они выглядят. Может, — он усмехается и смотрит на друга, — может они выглядят как ты?       Дайки вмиг вспыхивает.       — Эй, я не ведьма!       Он смешно дуется, выпячивает нижнюю губу. Мальчик усмехается и тянется тряпичному мешочку, в котором носит вещи. Он достаёт оттуда ещё тёплый кусок хлеба и протягивает надувшемуся другу. Тот видит лакомство, но делает вид что, не замечает и демонстративно отворачивается, скрестив руки на груди.       — Да-а-йки, — дразнит его мальчик, — ну не обижайся. Смотри, что у меня есть. Я знаю, что ты любишь это.       Синеволосый постепенно сдаётся. Он косится на кусок хлеба в руке мальчика. Тот чувствует неуверенность и продолжает:       — Я испёк его сам, — гордо заявляет он.       — Да ну? Не может быть, — Дайки мигом забывает о своей придуманной обиде и во всем глаза смотрит на мальчика.       Тот с важным видом кивает.       — Два дня готовил его. Специально просил ставить меня на смену, чтобы сделать всё самому для тебя.       Последние слова он произносит совсем тихо, почти шёпотом, отчего-то смущаясь.       Дайки ещё секунду удивлённо смотрит на своего друга, а затем берёт кусок хлеба и тут же кусает его.       — Вкушна, — улыбается он, стараясь говорить с набитым ртом. Крошки падают на траву к их ногам.       Паренёк смеётся, глядя на Дайки. В его груди разливается тепло, оттого что он не зря столько промучился. Он не рассказывает Дайки, что ему пришлось работать непрерывно не два, а четыре дня. Кроме того, за это его поставили чистить свинарник, а один наставник увидел в стремлении к готовке мальчика нечто греховное и выпорол его. Но видя счастливое лицо Дайки, он думает, что всё было совсем не зря.       Солнце начинает припекать, и они решают искупаться. Вода в озере ещё холодная, но Дайки смело стягивает с себя тонкую рубаху и прыгает. Брызги воды попадают на мальчика. Он шутливо возмущается и грозит Дайки кулаком. Тот дразнит друга.       — Давай, поймай если сможешь.       Мокрые волосы Дайки смешно облепляют лоб, делая его маленькие рожки похожими на две шишки. Мальчик опасливо смотрит на свое отражение. Он не хочет признаваться, что никогда не плавал в резервуаре глубже деревянной кадки. Дайки тут же перестаёт плескаться, глядя на озабоченое лицо друга. Он медленно подходит к мальчику совершенно незамеченным и резко хватает того за рубаху. С громким плеском паренёк оказывается в воде. Он начинает паниковать, когда над его головой смыкается вода, но руки Дайки не дают ему опуститься на дно. Он хватает мальчика подмышки и заставляет встать. Тот перестаёт вырываться, лишь когда ощущает ногами твёрдый ил. Вода достаёт обоим по грудь.       — Что это было? Зачем ты так?       Мальчик хочет заплакать от обиды. Зачем Дайки так с ним поступил? На его глазах наворачиваются слёзы. Усмешка сходит с лица Дайки. Он неуверенно кладёт руку на плечо друга и чуть сжимает его.       — Эй, прости, я не хотел тебя напугать. Тут просто неглубоко, вот я и подумал…       Дайки неуверенно жуёт губу, не зная, что ещё сказать.       — Я не умею плавать, — глухо говорит паренёк, опустив голову.       — Хочешь научу?       — Правда? — глаза мальчика загораются.       — Правда, — смущённо чешет затылок Дайки, и убирает со лба прилипшие волосы.       Они долго плещутся в воде, играют на то, кто дольше продержится под водой, и когда мальчик осваивается в воде, устраивают соревнования по плаванью. Они выбираются из воды только когда солнце прячется за кронами деревьев и поднимается ветер. Лёжа голышом на траве, пока их одежда сохнет рядом, мальчик мысленно благодарит Бога за такого друга как Дайки.

***

      Аомине приобрёл привычку присутствовать при работе Тайги. Он просто однажды принёс с собой невысокий стул и поставил его к стене, над которой работал Кагами. Пока священник чистил изображение, он обычно что-нибудь читал. Разговаривали они не часто просто потому, что Кагами не любил, когда его отвлекали от работы. Его крайне занимала текущая деятельность, но присутствие Аомине не стало чем-то отягощающим или раздражающим. Ему даже стало спокойнее осознавая, что рядом с ним есть ещё один человек. Через несколько дней работы, Тайга убрал стремянку. Большую часть фрески он очистил. Оставалось практически нетронутой только центральная часть, находящаяся как раз на уровне глаз Кагами. Оттуда и вниз ещё предстояло чистить стену, хоть Тайга пока и не представлял отчего именно эта часть так сложно поддавалась обработке. Всё остальное прошло достаточно быстро, но когда Кагами взялся за центральную часть, то понял, что с ней придётся быть предельно аккуратным — грязь и копоть настолько въелись в рисунок, что священнику пришлось смешивать растворы, чтобы предварительно смягчать стену перед работой скарпелем и скребком. Закатав рукава рубашки до локтей, он вытер изгибом руки лоб — весна постепенно вступала в свои права и в монастыре становилось всё теплее. К тому же, темп работы снизился, и Тайга начал ощущать усталость: сны, или кошмары, сильно выматывали его, словно ночью он бегал вокруг аббатства.       Он чуть ослабил коловратку, сделал шаг назад и полностью осмотрел фреску. Кроме центральной части всё остальное изображение было неплохо видно. Кое-где краска облупилась, но на общую картину это не влияло. На фреске был изображён, судя по всему, сам монастырь, пространство перед ним и несколько людей, которые смотрели в сторону, где ещё была грязь. С этого расстояния Кагами вдруг показалось, что он знает строение. В голове почему-то возник образ леса и озера в нём. Может это последствие странных снов, которых он не помнит?       Кагами тупо уставился куда-то вниз фрески.       — Здесь рядом есть озеро в лесу?       Он даже не понял, что спрашивает это. Тайга никак не ожидал реакции на свои слова. Они вырвались неосознанно, словно и вовсе принадлежали не ему.       — Когда-то было, — ответил ему Аомине, не отрываясь от книги. — Но было это очень давно.       Тайга пришёл в себя и странно посмотрел на мужчину. Тот будто не замечал его взгляда. Кагами пытался найти объяснение этому эпизоду. Больше всего в этой ситуации его сбивало с толку реакция Аомине, которого кажется вообще ни сколько не удивил вопрос священника.       А ещё Тайга понятия не имел откуда ему стало известно про то озеро.

***

      — Не уходи.       В руку мальчика отчаянно вцепились чужие пальцы. Он недоуменно смотрит на чуть испуганное и одновременно смущённое лицо Дайки.       — Эй, ты чего?       Обхватившая его рука дрогнула, но не отпустила.       — Не уходи, — глухо повторяет Дайки, опустив голову.       Мальчик с болью смотрит на своего друга. Он тоже привязался к Дайки. Они проводят много свободного времени вместе, читая, разговаривая, купаясь или играя. Иногда они просто спят под тёплыми лучами солнца и шум воды.       Паренёк с сомнением смотрит в сторону ночного леса.       — Дайки, прости, но уже очень поздно, — он пытается мягко убрать чужую руку от себя, — меня будут искать и накажут.       — Но ты больше не придёшь! — кричит вдруг Дайки, смотря прямо в карминовые глаза.       Он замолкает будто, испугавшись собственного крика и сильнее впивается в руку ребёнка.       Тот хмурится.       — Я вернусь, Дайки.       Синеволосый отчаянно мотает головой.       — Не вернёшься.       Они ненадолго замолкают. Мальчик не знает, что ему делать. Он смотрит на поникшие плечи Дайки, на его синюю макушку и не понимает, почему тот вдруг решил, что он больше не придёт.       — Знаешь, я обещаю, что обязательно вернусь.       Мальчик осторожно освобождает свою руку из захвата.       — Обещаешь? — с надеждой в голосе повторяет Дайки. В его синих глазах стоят слёзы.       — Да, обещаю.       Во взгляд Дайки закрадывается сомнение.       — Поклянись.       — Но Господь не разрешил приносить клятвы… — робко начинает оправдываться паренёк.       — Поклянись!       В голосе Дайки столько отчаянья, а его глаза так напуганы, что мальчик сдаётся. Он поднимает правую руку.       — Клянусь.       — Этого мало, — тихо шепчет Дайки. — Это всего лишь слова.       Мальчик недовольно смотрит на друга. Он и так уже достаточно преступил себя, произнеся то, что запрещено Библией. Дайки молча берёт его руку в свою и переворачивает ладонью вверх. Он не по-детски серьёзно смотрит на ребёнка.       — Кровью поклянись.       Мальчик закусывает губу. Он в смятении, потому что не знает, как ему поступить. Можно ли проливать свою кровь ради обещания? Не будет ли этот акт расценён Богом как оскорбление? Но все его сомнения испаряются стоит только подумать о Дайки, о дорогом и единственном верном друге. Он кивает и вздрагивает, когда длинный и острый ноготь легко режет кожу его ладони. На зелёную траву капает кровь. Мальчик раненной рукой берёт крестик, что висит на его шее — самое ценное, что есть у него в этом мире — и стискивает его так, будто от куска железа зависит вся его дальнейшая жизнь. Метал впивается в порез, и паренёк морщится.       — Клянусь, что вернусь к тебе, Дайки.       Они традиционно доходят до кромки леса, и мальчик бросается в сторону аббатства, которое уже давно спит. Оторвав от рубахи кусок ткани, он на ходу перевязывает руку. Добравшись через задние двери к своей комнате, мальчик, стараясь не шуметь, открывает дверь и замирает на пороге. В помещении ярко горит свет. Его уже ждут. Понимая, что удрать, у него не получится, да и смысла в этом нет, паренёк, понурив голову, входит. Там собралось несколько монахов и настоятель. Они осуждающе смотрят на него и молчат. Мальчик переводит затравленный взгляд от одного мужчины на другого.       — Ты! — не выдерживает настоятель и подскакивает к нему. – Где ты ходил?       Он хватает ребёнка за покалеченную руку и с силой сжимает её. От боли у него на глазах наворачиваются слёзы.       — Простите меня, святой отец, — он неуклюже пытается сесть на колени перед настоятелем, — я нарушил распорядок. Прошу перед Господом нашим Вашего прощения. Готов принять любое…       — Хватит! — дёргает его вверх мужчина.– Тебя видели около леса, где обитает сам древний змий! Искуситель!       — Нет! — отчаянно кричит мальчик. — Он всего лишь ребёнок!       Глаза настоятеля расширяются. Среди собравшихся поднимается паника. Монахи в ужасе смотрят на мальчика и начинают креститься. Настоятель с силой отталкивает паренька.       — Так ты даже не отрицаешь свою порочную связь с приспешником самого Сатаны! Предатель! Изменник! Иуда!       — Нет, святой отец! — по щекам мальчика текут слёзы.       Он кидается к ногам настоятеля и обхватывает их трясущимися руками. Но мужчина с омерзением пинает ребёнка от себя и брезгливо отходит. Он хватает нательный крест.       — Это дитя осквернено самим Дьяволом. Более это место не может быть святым!       Люди, едва не давя друг друга, вылетают из комнаты. Голос настоятеля сотрясает стены.       — Только священный огонь может очистить эту порочную душу! Наше спасение в руках Господа!       С этим криком он хватает ближайший к нему горячий факел.       — Этот огонь священен. Да очистит он это место ото зла, Дьявола и его приспешников!       Он бросает факел, и огонь тут же охватывает набитый соломой тюфяк. Настоятель выскакивает за дверь и запирает её с обратной стороны. Мальчик запоздало осознаёт своё положение и бросается следом. Он молотит кулаками по прочной двери, моля о том, чтобы его выпустили. Огонь перекидывается на следующий лежанок. Комнату наполняет горячий чёрный дым. По другую сторону дверей настоятель читает молитву о спасении души.       — Пожалуйста, святой отец, — через слово кашляет мальчик, — прошу вас. Я ничего дурного не сделал. Меня никто не осквернял. Прошу Вас, выпустите меня во имя Христа.       Мужчина за дверями прекращает монотонную молитву.       — Твои опороченные уста смеют произносить имя Господа нашего! Изыди, нечестивый!       Мальчик слышит торопливые отдаляющиеся шаги настоятеля.       Он медленно оседает на пол перед дверями. Небольшая комнатка уже вся затянута дымом. Горло дерёт, глаза слезятся, и с каждым вдохом делать следующий всё сложнее. Мальчик бегло осматривается и его охватывает отчаянье — в закрытой комнатушке единственное окно слишком узкое, чтобы он мог протиснуться в него. Паренёк подскакивает к проёму огибая горящую солому. Окно слишком высоко для него и единственное, что он способен сделать, это подставить под проём сундук. Голова мальчика высовывается наружу. Он делает глубокий вдох и воздух кажется ему слаще мёда, который он пробовал единственный раз в своей жизни. Внизу перед аббатством собрались все монахи и дети. Надвинув на лица капюшоны своих мантий, они неустанно возводят молитвы. Крик ребёнка падает прямо возле них, но никто не поднимает головы, чтобы посмотреть на мальчика. Чем громче он просит о спасении, тем громче становится молитва. В комнате становится так жарко, что пот градом льётся с юного тела и заливает глаза. Он ещё способен дышать, но наступающий на пятки жар медленно заглатывает его со спины. Он не хочет смотреть назад, потому что догадывается, что увидит. Неожиданно, сундук под ним с громким треском лопается, не выдерживая открытого пламени. Обломки дерева мгновенно впиваются в хрупкое тело протыкая его до кости. Мальчик кричит от боли. Кровь заливает обломки и стекает на каменный пол. Пламя перекидывается на сухую одежду ребёнка. Он не знает, за что хвататься: или пытаться вытащить обломки дерева из бока и бедра, или же сбивать пламя. Рубаха вспыхивает. Паренёк уже не ощущает боли от ран, валится на пол и начинает кататься по нему, в слабой попытке сбить пламя. Ничего не выходит. Его кожа покрывается волдырями и лопается. В воздухе появляется запах палёных волос. Мальчик безрезультатно бьёт себя руками по горящему телу, делая только хуже. Дым окончательно забивает его нос и лёгкие. Волосы на голове начинают гореть, причиняя невероятную боль. У ребёнка не остаётся сил даже кричать. Затуманенным взглядом будто со стороны он видит, как расходится его кожа на руках, обнажая мясо. Бушующее пламя охватывает всё его тело. От жары лопаются глазные яблоки, и мальчик больше ничего не видит. Угасающее сознание молит только о том, чтобы это кончилось как можно быстрее. Он с нетерпением ждёт смерть. И она отзывается на его зов.

***

      Тайга с ужасом убирает руку от стены. Он дышит так, будто только что пробежал марафон. Сердце громко стучит в ушах. Кагами не понимает, что с ним произошло. Едва он начал обрабатывать центр фрески, как каким-то образом, пласт сажи и копоти легко отслоился и упал на пол, тем самым полностью обнажив изображение. Перед строением, которое, в самом деле оказалось аббатском святой Марии, толпиться много людей. Их лица закрыты капюшонами, но все фигуры обращены в самый центр, где на большом костре, в объятиях пламени, изображён мальчик с карминовыми волосами. Как только обескураженный Кагами коснулся изображения, он буквально увидел всё, что произошло с этим ребёнком. Всю его жизнь от рождения и до последних минут жизни. Буквально ощутил кожей пламя охватившее тело. Тайгу до сих пор трясёт от пережитого ужаса. Видение было настолько ярким, что он еще какое-то время не может шевелиться. Священник срывается с места и бежит в сторону кельи Аомине. Он почему-то уверен в том, что тот в курсе происходящего. Не постучав, Кагами врывается в кабинет.       — Dis-moi, Aomine, qu'est-ce que ça dit?       — Que voulez-vous dire, saint père? — невинно интересуется Аомине.       — Аrrête de jouer l'idiot! — напрочь забывает Кагами о приличиях. — Tu le sait trèas bien. Сelles apparitions…       Кагами замирает на полуслове. Он быстро закрывает рот, будто оттуда может что-то выскочить. С расширенными от ужаса глазами он смотрит на улыбающегося Аомине. Тот будто ждал Кагами, невозмутимо привалившись спиной к своему письменному столу и сложив руки на груди.       — Что такое, святой отец? Вы вдруг заговорили на французском?       Тайга ничего не отвечает. Ему кажется, что он просто сходит с ума, другого объяснения этому всему просто не существует. Следующая фраза Аомине только усиливает его подозрения.       — Нет, Вы не сошли с ума. Наоборот. Ты наконец-то вернулся.       Аомине продолжает мягко улыбается, но Кагами видит, как полыхают его синие глаза.       — Что значит вернулся? — сумел найти свой голос Тайга. — Только не говори, что то, что я видел, правда.       Он мысленно молит Аомине, чтобы тот опроверг его слова. Рука прикрывающая рот спускается вниз и обхватывает крест. Тайга цеплялся за него, будто распятие способно вытащить его из пучины отчаянья и ужаса, в которую он погряз почти по самую макушку.       — Ты и сам знаешь ответ, Тайга. Тот мальчик на фреске. Разве он не похож на того, кого ты очень хорошо знаешь.       — Этого не может быть, — шепчет Кагами одними губами, — просто не может быть. — Он делает шаг назад. — Ты врёшь! Такого не бывает. Зачем тебе это? — срывается на крик Кагами.       Улыбка покидает лицо Аомине. Его взгляд становится жёстким и костяшки пальцев на сложенных руках белеют.       — Я опоздал. Пришел слишком поздно. Слышал твои крики, но пока добрался до аббатства от тебя остался лишь обгорелый труп. Ты почти рассыпался в моих руках, — Аомине смотрит точно сквозь Кагами, погружённый в свои воспоминания. — Если бы я только поторопился. Если бы успел…– он замолкает, прикрывает глаза, а его лицо искажает боль.       — Эти свиньи, — продолжает Аомине, открыв глаза, — они все поплатились за это. Пламя Преисподней долго и мучительно пожирало их плоть, крошило кости и кипятило кровь. Никто не избежал наказания.       Тайга замирает, в шоке слушая слова Аомине. В его голове всё перемешивается. Неужели он прав и тот мальчик, тот мальчик с карминовым волосами и есть Кагами Тайга? Как такое возможно? Тогда получается, что тот синеволосый…       Кагами замечает что-то краем глаза. Он поворачивает голову и натыкается взглядом прямо на большое зеркало. В нём отражается центральная часть кабинета. Тайга каменеет. Он не может отвести глаз от того места, где по логике должен находится Аомине. Вместо хорошо одетого мужчины в чёрном костюме, в той же самой позе стоит какое-то существо. Оно похоже на Аомине — те же синие волосы, лицо, рост. Но все остальное будто из фильма ужасов: пара чёрных как уголь длинных и острых, плавно изогнутых рогов, торчит по бокам его лба, как раз на том же месте, где были выступы у того странного ребёнка. Удлинённые уши отдалённо напоминают фантазийные эльфийские. Вместо привычных ногтей на руках чудовища красуются чёрные когти, размером в полторы фаланги пальца. Голое тело, демонстрирует идеальные линии пресса и груди. Длинный тонкий хвост со стрелой на конце лениво обвивает крепкие, сильные ноги. Однако для Кагами самым страшным в этой картине стали абсолютно чёрные глаза.       Аомине — или чудовище — усмехается, обнажая острые клыки.       Кагами медленно переводит шокированный взгляд назад на Аомине. Губы мужчины в чёрном костюме насмешливо изогнуты. Тайга снова смотрит в зеркало — рогатое чудовище. Священник тянется к карману брюк. Трясущейся рукой он достает оттуда розарий и до боли сжимает чётки в ладони. Он делает шаг назад, не сводя глаз с Аомине.       — Позвольте преставиться ещё раз, святой отец. Меня зовут Аомине Дайки.       — Ты не человек, — сипло выдыхает Кагами, делая ещё один шаг по направлению к выходу. — Ты демон в человеческом обличье.       — У меня много имён, Кагами.       Тайга нервно сглатывает. Он до сих пор надеется, что это просто дурной сон. Он всегда был верующим человеком — полностью посвятил себя Богу и следовал его заповедям. Но у него хватало здравого смысла не верить в существование тех мифических тварей, которые упоминались в Священном Писании. Не верить до сегодняшнего дня.       — Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix, — начинает Кагами молитву, выставив перед собой розарий, — nostras deprecationes ne despicias.       Аомине медленно отрывается от стола и делает шаг навстречу священнику.       Тайга в панике отступает. Его молитва обрывается, когда он теряет равновесие и падает. Не сводя глаз с приближающегося Аомине, Кагами отползает в коридор и вскочив на ноги бросается прочь.       Он почти кубарем скатывается с крутой лестницы, и бежит в сторону главных дверей. Через широкую щель льётся солнечный дневной свет. Обрадованный, священник со всех ног бежит к спасительным дверям, когда прямо перед его носом они с грохотом захлопываются. Не успев затормозить, Тайга падает и по инерции скользит по полу. Он ударяется о поверхность дверей, но тут же поднимается. На лестнице раздаётся громкий, неспешный шаг Аомине. Кагами озирается. У него в ушах стучит сердце, холодный пот стекает по спине, а в голове единственная мысль о том, что ему как можно скорее нужно убираться отсюда. Шаги демона раздаются уже ближе. Времени у Тайги нет. Он лихорадочно соображает, но не может себе представить, что можно сделать в такой ситуации. Кагами бежит в сторону главного алтаря между длинных скамей. В пресвитерии он падает на колени и возводит руки к распятию Иисуса.       — Pater noster, qui es in caelis.       Он затылком чувствует, что Аомине уже стоит в зале.       — Sanctificetur nomen tuum.       Кагами вздрагивает, когда слышит резкий звук отодвигаемой тяжёлой скамьи.       — Adveniat regnum tuum.       Другая скамья, которая ещё ближе, срывается с места и с треском врезается в стену.       — Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra, — Кагами зажмуривается и сжимает сложенные руки перед собой. Он начинает говорить громче, чтобы не слушать окружающий шум. Если бы он мог, то закрыл бы уши.       — Panem nostrum quotidianum da nobis hodie.       Треск дерева раздаётся уже в нескольких шагах от него.       — Et dimitte nobis debita nostra.       Тайга опускает голову ниже. Его трясет будто в лихорадке.       — Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris, – у него срывается голос, но он делает усилие и, набрав воздух, продолжает: — Et ne nos inducas in tentationem…       На зал опускается мёртвая тишина.       — …sed libera nos a malo. Amen, — раздаётся глубокий голос прямо над ухом Кагами.       Тайга резко разворачивается. Главный проём, который был и так достаточно широк, теперь практически свободен — почти все скамьи разломаны, или заброшены в другой конец зала. Карминовые глаза с животным ужасом смотрят на возвышающегося Аомине.       — Уйди от меня, чудовище! — выплёвывает Тайга и отползает от Дайки в сторону алтаря. — Ты мне ничего не сделаешь.       Дайки улыбается.       — А ты задайся вопросом, святой отец, почему я в принципе стою в таком, — тут он демонстративно осматривает зал, — святом месте.       Он насмешливо склоняет голову.       — Странно, не так ли? Ведь войти в дом божий, такой как я, не может.       Тайга продолжает молча взирать снизу на демона.       — Просто эта земля давно проклята. После всего того, что произошло, он покинул это место. Здесь твоего бога нет.       Быстрым движением руки Тайга толкает высокую стойку. Чаша со святой водой падает и жидкость заливает пол, в том числе и ботинки Дайки. Тот лишь смотрит вниз, а затем снова устремляет свой взгляд на Кагами. Священник в отчаянье.       — Я же говорил, тебе ничего не поможет.       — Со мной Господь, — гордо вскидывает голову Тайга. — Он не бросит своё дитя…       Смех Аомине взмывает под потолок. Он запрокидывает голову назад и долго, издевательски смеется. Но вдруг его выражение становится гневным.       — Не бросит, говоришь? А где был твой бог, когда твою мать инквизиция отправляла на костер? Где он был, когда ради твоего спасения она отдала тебя в это аббатство? Кто защитил тебя от тех похотливых, мерзких ублюдков, что трогали и избивали твое юное тело?       С каждый словом Аомине всё ближе к Кагами, пока тот отползает по скользкому полу.       — Может он был где-то ещё занят пока тебя заживо сжигали? Или же он просто забыл, что тебе нужны родители и убил их, когда тебе исполнилось два года? Да, наверное, у него было полно дел. А знаешь, Тайга, он ведь ничего не сделал с теми мерзавцами, что били тебя из-за твоей нетипичной для японца внешности, поэтому ими пришлось заняться мне лично. А ещё твой бог совершенно забыл упомянуть о твоей старшей сестре. Представляешь, какая отвратительная у него память.       — Сестра? — Кагами от удивления даже перестает пятиться. — Откуда…?       — В Токио, эта сука жила в двух кварталах от тебя. Каждый день она проходила мимо приюта, проклинала и обвиняла тебя в гибели ваших родителей в автокатастрофе. Она ведь так ни разу и не соизволила напомнить тебе о своём существовании.       — Нет, — слабо стонет Кагами, — ты врёшь. Такого не было.       Аомине горько усмехается.       — Вся твоя жизнь, Тайга, и та, и эта, лишь череда боли и унижений. Что твой бог сделал такого, что заслужил твою любовь? Как бы я хотел испытать хотя бы её часть.       — Это испытания, — упрямо говорит Тайга, хоть голос его уже лишён уверенности. — Он испытывает человека, его веру и преданность.       Лицо Дайки искажает ярость. Он хватает Кагами за грудки, с лёгкостью притягивая его к себе.       — Ты что, какой-то сранный гандон, который тестируют на производстве, с целью выяснить, сколько ты выдержишь? Сколько он должен дать тебе ногой под зад? Сколько раз должен втоптать в грязь и лишить всего, чтобы ты понял, что ему нет никакого до тебя дела? Назови хоть одну вещь, за что ты мог бы быть благодарным ему в своей жизни?       Кагами молчит, испуганно глядя в полыхающие гневом синие глаза.       — Если бы твой бог был всезнающим, он бы точно знал будущее, и сейчас самое время для того, — тут он откидывает Тайгу от себя и тот, упав на пол, пятиться, пока не натыкается спиной на престол, — чтобы убить меня, поразить молнией. Сделать хоть что-то, чтобы спасти тебя.       Тайга тяжело дышит. Он понимает, что все пути у него отрезаны — позади него каменный престол алтаря и бежать некуда. Его вера ещё жива в нём, хоть Кагами не может не признать, что демону удалось пробить неё. Ему стыдно за это, и одновременно он чувствует себя обманутым. Испытывает ли таким жестоким образом Бог его веру или же, он на самом деле всё это время жил в иллюзии лишь для того, чтобы хоть как-то спасти свой рассудок от помешательства?       — Видишь, — разводит руками демон, — меня не поразила длань твоего господа. Не пронзило копье Михаила. Признай, Тайга, ты ему не нужен.       Эти последние слова Дайки вдруг поднимают в душе Кагами те остатки сил, что не дают ему окончательно сойти с ума. Он стискивает в ослабевшей руке розарий и вскидывает его перед собой, твёрдо глядя в синие глаза демона.       — Vade retro, daemon.       С громким рыком Аомине резко поднимает с пола Кагами и швыряет его поперёк престола. Его пальцы с легкостью разрывают чёрную рубашку на спине священника и отбрасывают её в сторону. Без одежды кожа Кагами тут же покрывается мурашками. Тайга подтягивает себя к краю поверхности подальше от демона, но тот хватает его за бёдра и тащит на себя. Осознав, к чему всё это идёт, Тайга начинает сопротивляться еще яростней.       — Что ты задумал, чудовище? Отпусти меня!       Дайки вмиг стягивает с себя мешающий пиджак, и снова подтягивает к себе Кагами. Короткие ногти Тайги издают неприятный звук, когда он царапает ими поверхность престола.       — Я ждал пятьсот восемьдесят три года, семь месяцев и два дня. Больше он не отберёт тебя.       Аомине наваливается сверху Кагами, плотно прижимая его к шершавой поверхности. Коленом Дайки раздвигает его бёдра. Священник всё ещё отказывается верить в то, что с ним сейчас происходит. Ледяной престол неприятно чувствуется на горячей коже, а его острый край больно врезается в живот. Тайга всё ещё цепляется пальцами за другой конец поверхности, в слабой надежде избежать того, что собрался сделать с ним демон. Его начинает мелко трясти от страха и отчаянья. Аомине прав — никто ему не поможет. Кагами опускает голову и прикасается лбом к престолу. Горячие руки Аомине оглаживают голые бока священника, и он вздрагивает от этих прикосновений. Его начинает трясти еще больше.       — Из-за этих ублюдков, ты не в состоянии нормально воспринимать прикосновения. Но мы это исправим. Я позабочусь о том, чтобы твоё тело реагировало только на меня.       С этими словами он начинает кусать лопатки и плечи Тайги, несильно сдавливая зубами ровную кожу. Контраст боли и ласки странно влияют на Тайгу, а когда руки Дайки ныряют под Кагами и сильно сжимают его соски, священник издает слабый стон, едва выгнув спину. Он ощущает стыд за те звуки, что издаёт, но ничего не может с собой поделать. Тайга закрывает себе рот, но демон уверенно отводит его руку.       — Я хочу, чтобы твои стоны достигли его ушей, Тайга, — томно шепчет Аомине в ухо священника, прикусывая мочку его уха.       Из Кагами вырывается всхлип, и он старается свести ноги вместе, но колено Дайки не даёт ему этого сделать. Рука, что сжимала его сосок, проникает под престол и прижимается к низу живота Тайги. Кагами резко распахивает глаза и дёргается, стараясь сбросить с себя Аомине. Но тот лишь сильнее наваливается сверху, шепча в ухо непристойности.       — Ну же, Тайга, — рука Дайки ловко расстёгивает ремень и пряжку штанов священника, — ты ведь знаешь, как это делается? Не смущайся.       Он запускает руку под бельё, и Кагами словно бьёт током, когда чужие пальцы прикасаются и обхватывают его член.       Кагами закрывает глаза и сильнее упирается лбом о твёрдую поверхность. От переживаемого унижения ему кажется, что он вот-вот умрёт прямо на месте. Ему стыдно признаться, как одновременно унизительны и приятны прикосновения демона. Какое удовольствие приносят его, медленно скользящие по стволу члена, пальцы.       — Сколько смазки, — восхищенно шепчет ему в ухо Аомине, — не часто ты балуешь себя. Но мы ведь оба знаем, что ты играл с собой.       Кагами не помнит, когда на самом деле занимался тем, что ласкал себя. В приюте среди ребят были подобные игры, но как только их застукали за этим делом, то отлупили так, что последующие дни все провинившиеся провели строго на коленях, и под пристальным надзором старших. Им популярно объяснили, что подобными делами заниматься греховно, и на этом сексуальные приключения Тайги закончились.       — Лжёшь, — облизывает его ушную раковину Дайки, — ты делал это и после. Признайся, в этом нет ничего зазорного.       С этими словами Аомине резко проводит по члену, при этом скручивая сосок Тайги. Тот выгибается навстречу ласкам и тихо стонет. Кулак Дайки всё быстрее и быстрее водит вверх-вниз. На Кагами накатывает давно забытое ощущение приближающегося оргазма.       Чёртов демон прав, Тайга делал это еще несколько раз, когда в период полового созревания сдерживаться было невыносимо, а аскетизм, и даже самоистязания не приносили облегчения. Сгорая от стыда Кагами брал в руки свой член, который считал чем-то грязным и мерзким. Сухие оргазмы наводили ужас на будущего священника, но временно снимали напряжение.       Внизу живота закручивается спираль. Тайгу разрывает между желанием кончить и прекратить всё это.       — Почему бог запретил тебе так делать, если это так приятно, а, Тайга?        Кагами закусывает губу, чтобы не застонать. Аомине добавляет вторую руку, которой оттягивает его яички. Священник всхлипывает и неосознанно начинает двигать бёдрами в такт руки демона. Не проходит и нескольких секунд, как под умелыми руками Дайки, Тайга, изогнувшись дугой, кончает ему в руку. Крик Кагами замирает под потолком. С края престола капает сперма. Кагами обессилено падает на каменную поверхность. Его сердце стучит как сумасшедшее, ноги ватные, но оргазм приносит невероятное облегчение. Он поворачивает голову и видит ухмыляющегося Аомине. Тот демонстративно слизывает со своих пальцев сперму Тайги, и лицо Кагами покрывается пятнами.       — Что может быть вкуснее целомудренного девственника, — произносит Аомине. — Понравилось?       Тайга ничего не отвечает, а лишь стыдливо отворачивается. Дайки больше не прижимается к нему, и Кагами делает отчаянную попытку сбежать. Он дёргается вперёд, перекидывая вес на руки, чтобы перелететь престол и оказаться на другой его стороне, но реакция демона предсказуемо быстрее.       — Ну, ну, Тайга, — смеётся Аомине, перехватывая Кагами и снова прижимаясь к его спине, — нам же было так хорошо, разве тебе не понравилось? Смотри, ты ведь точно хочешь ещё.       С расширенными от ужаса глазами Тайга ощущает, как Дайки проводит рукой по его члену и тот предательски отзывается на ласки, наливаясь кровью.       — Нет, нет, я прошу тебя, прошу, — шёпотом, словно мантру, повторяет Кагами, — прекрати это. Зачем ты так со мной? Почему я?       Аомине ничего не отвечает. Его пальцы мягко гладят возбуждённый член Тайги и тот не может сдержать учащённого дыхания. Это сладострастная пытка почти ломает его. Он с ужасом осознаёт, что демон победил, и Тайга оказался полностью в его власти.       Но самобичевания Кагами не продолжаются слишком долго. Тайга резко вскидывает голову и замирает, когда чувствует, как чужие руки разводят его ягодицы. Если предыдущие действия демона он ещё мог выдержать, то от осознания того, что Аомине собирается сделать, Кагами бросает в холодный пот. Дайки тут же реагирует на изменения, и заводит одну руку Тайги ему за спину, выворачивая её. Кагами шипит, но эта боль ничто по сравнению с той, что доставляет ему Дайки: тугие мышцы ануса сжимаются, не давая демону ввести палец дальше одной фаланги.       — Тайга, расслабься. Ты делаешь себе хуже.       — Нет! — кричит Кагами, дергая бёдрами в стороны, чтобы уйти от боли. — Лучше убей меня! Господи, лучше убей меня!       — А ну, заткнись! — Дайки отпускает руку Тайги и хватает его за горло, приподнимая к себе. В карминовых глазах блестят слёзы от недостатка кислорода. — Не смей звать его когда, — тут демон резко добавляет второй палец, — мои пальцы трахают твой зад!       Он резко отпускает Тайгу. Тот кашляет, но уже не сопротивляется. Кагами стискивает зубы, и глухо мычит от разрывающей нутро боли. У него ощущение, будто в зад ему вставили горящие палки. Аомине мягко ощупывает стенки ануса, и добавляет третий палец, растягивая дырочку еще сильнее. Он быстро находит точку простаты и самодовольно усмехается, когда Кагами начинает реагировать. Тайга замирает, стоит Дайки задеть какую-то точку внутри него. У священника перед глазами расплываются разноцветные круги, а бёдра непроизвольно начинают насаживаться на длинные пальцы. Стекающий смазкой член трётся о ребро престола, добавляя невероятные ощущения от проникновения сзади и стимуляции спереди. Аомине резко вынимает пальцы, и Кагами разочарованно всхлипывает. Помутневшее сознание Тайги рассеивается, стоит ему услышать звук расстегивающейся молнии. Он не успевает среагировать, когда Аомине забрасывает его нижнюю часть тела на престол и сам забирается сверху. Он приподнимает зад Кагами, заставляя его упереться в локти.       — А теперь, кричи, Тайга. Кричи так, чтобы тебя слышали на небесах.       Кагами хочет ответить, но не успевает — крик застревает в горле от ощущения чего-то гораздо большего, чем пальцы демона. Горячий член Дайки резко, и до самого конца, входит в Кагами. Ногти Тайги впиваются в кожу ладоней. Он опускает голову, чтобы не закричать. Позади него блаженно закатывает глаза Дайки. Он даёт Кагами несколько секунд, чтобы привыкнуть к ощущениям и начинает двигаться в нём. Движения Аомине широкие и размашистые, а темп неспешный. Он плавно вводит член до самого конца и практически полностью, достаёт, чтобы потом снова войти в узкую и горячую дырку. Тайга поднимает глаза на большое распятие Иисуса, и к нему приходит понимание того, что это его окончательное поражение. Демон оказывается прав — Тайгу никто не спасёт, он оказался слишком слаб, чересчур подверженным человеческим слабостям, раз его так легко удалось сломить. Его тело чуть качает в такт толчкам. От Кагами остаётся лишь пустая оболочка, вера, что казалась ему незыблемой и несокрушимой, рассыпается как карточный домик. Жизнь у Тайги и вправду выдалась паршивой, что одна, что другая. Есть ли вообще хоть что-то, ради чего ему жить на этом свете после подобного позора?       — Эй, Тайга, — Аомине мягко проводит пальцем вдоль позвоночника Тайги, привлекая его внимание, — взгляни сюда.       Он приподнимает голову Кагами за подбородок.       Перед ними алтарь с иконой. В ней, и в отражении двух позолоченных канделябров, Кагами отчётливо видит над собой рогатое чудовище. Оно усмехается, глядя прямо в отражение. Под ним распластался сам Тайга: зад бесстыдно оттопырен кверху, а из его лопаток раскинулись большие белоснежные крылья. Кагами изумлённо смотрит на своё отражение и не может поверить в то, что видит. Чёрные глаза Аомине насмешливо сужаются, когда он попадает по точке простаты. Кагами вскрикивает от удовольствия. Когтистая рука ложится на бедро Кагами.       — Смотри, Тайга, смотри внимательно, — шепчет он в ухо священника.       Белоснежные крылья, с каждым толчком Аомине окрашиваются в чёрный цвет. Перо за пером, начиная с самого края, они постепенно, будто на них кто-то медленно льёт краску, превращаются в угольно-чёрные перья Падшего.       Кагами закатывает глаза. Дайки ускоряет темп, врезаясь в его тело всё быстрее и быстрее, приближая себя и Кагами к долгожданной разрядке. Тайга чувствует, как ему на плечо опускается голова демона.       — Тайга, — тихо говорит он, не прекращая двигаться, — тебя больше никто и никогда не тронет. Никто не обидит. Я всегда буду рядом с тобой.       Кагами приоткрывает глаза и как в дымке видит, что его крылья уже на половину чёрно-белые.       — Я единственный, кто реален. Единственный, кто не предаст, не покинет тебя. Тайга, — выдыхает Аомине, — прошу, останься со мной. Будь моим.        Кагами больше не волнуют ни его крылья, ни его Бог. Его глаза оживают. Он словно делает глоток воздуха в задымлённой комнате, как когда-то пятьсот восемьдесят три года назад. Теперь уже разделения на жизни не существует. Для Тайги жизнь того убитого мальчика становится его собственной. Он наконец-то ощущает единение, и целостность. И вместе с тем, как чувства и воспоминания мальчика становятся его собственными, к нему приходит осознание того, что демон, это тот же самый синеволосый ребёнок, с которым Кагами когда-то проводил своё свободное время. Друг, опора и защита. Его не надо боятся и избегать, ведь кто, кроме него, оставался верен Тайге.       — Дай мне увидеть твоё лицо, — тихо стонет Тайга.       Аомине резко останавливается и выходит из Кагами. Тот издает разочарованный стон и в последний раз бросает взгляд на практически полностью, покрытые чёрными перьями, крылья. Его тело резко, но бережно переворачивают на спину. Кагами встречается с тёмно-синими глазами и видит в них столько нежности и искренности, что ему кажется, будто он за свою жизнь не видел столько доброты, направленной именно на него одного.       — Ты спросил у меня, есть ли хоть что-нибудь хорошее, что дал мне Бог, — Кагами проводит пальцем по щеке Аомине.       Тот молчит, беспокойно глядя в карминовые глаза, и Тайга хочет закричать на него, потому что в глубокой синеве плещется сомнение.       — Я встретил тебя, Дайки, — усмехается Кагами и чувствует, как слезы снова текут по его щекам, но только уже не от боли.       С каким-то странным выражением Аомине склонятся над ним и зарывает лицо в ключицу Кагами. Тайга обхватывает его шею руками, а ногами прижимает бёдра демона к себе. Аомине повинуется его молчаливому жесту и мгновенно входит в Тайгу, возобновляя фрикции. Теперь он постоянно попадает по простате, вызывая у Кагами непрерывные стоны. Он уже не сдерживает голоса и откровенно подмахивается, шепча Дайки, чтобы он двигался быстрее. Кагами чувствует приближение скорого оргазма, ему не хватает совсем немного. Он откидывает голову назад, обнажая шею. С утробным рыком Аомине хватает зубами нательный крест Тайги, и как только он срывает его, Кагами с головой накрывает мощный оргазм. Его крик превращается в хрип. Тягучий и яркий экстаз пронзает тело, и на секунду Кагами будто вовсе отключается. Стенки ануса сильно сжимаются, и Аомине кончает вслед за ним, заполняя нутро Кагами горячей спермой.       Они так и остаются лежать на престоле. Кагами лениво перебирал волосы Аомине, получая удовольствие от чувства наполненности в прямом смысле этого слова. Сперма Дайки медленно стекает по его бёдрам и ягодицам. Разгоряченные тела начинают остывать и Тайга вздрагивает. Аомине крепче обнимает его.

***

      — Уверен, что это здесь?       Аомине молча выдыхает сигаретный дым и кивает.       Кагами снова смотрит себе под ноги. Они стоят в небольшом, поросшим травой и кустарниками, овраге. Вокруг на несколько сотен метров чистое поле травы с редкими деревьями. Тайга вытягивает руку, держа на цепочке свой нательный крест. Склонив голову набок, Кагами наблюдает, как он крутится. Где-то здесь, в земле, лежит то, что осталось от мальчика жившего тут пятьсот лет назад. Дайки похоронил его на месте озера, после того, как вся ближайшая территории вместе с лесом была им же выжжена дотла. От мысли, что под ногами лежат останки его же тела Тайгу охватывает озноб.       Он разжимает пальцы, и крест падает в траву.       — Я исполнил клятву, — улыбается он, поворачиваясь к Дайки. — Я вернулся к тебе.