Не стыдно

Чтобы понять, чего хочешь, достаточно порой украдкой брошенного взгляда. Обрывка мысли или… скрученного как попало косяка. Чтобы понять, чего хочешь, достаточно порой просто зацепиться за это самое «хочешь» обрывком мысли, да так прочно, что тут же собираешься попробовать. Раскусить то, о чём подумалось, и проверить, как оно на вкус. Проверить прямо сейчас, и, не придумав ничего лучше, хватаю за руку первое же, неуклюже подвернувшееся тело и тащу к выходу из клуба. Бросаю что-то про курево, понимая, что никто даже не слушает, и, затупив, пытаюсь открыть дверь не в ту сторону. Нервозно, крыша немного едет, пальцы плохо слушаются, и ничего, совершенно ничего не соображает в моей голове. Всё, что там есть, будто в сонной коме или парализовано дымной дурью. Вываливаюсь на улицу всё-таки и едва не со ступенек. Вываливаюсь на улицу, буксируя за собой совершенно не сопротивляющееся расслабленное тело, что выделяется на фоне грязных стен своей белой майкой. Белой, обтягивающей и почти такой же, как была на Рене, что уже вовсю барагозит с голым торсом. Почти такой же, как на Рене, который наверняка наворотит каких-нибудь дел к утру, но да хуй с ними, пусть об этом болит голова у его плешивой няньки. Оборачиваюсь, отплёвываю вылезшие из почти совсем развалившейся небрежной херовины на затылке волосы и оглядываю наконец свою безучастную добычу, которой оказывается обдолбанный ещё больше моего Сайрус. Сайрус, который и не одупляет, где находится и почему стало холоднее. Который липнет на стенах, на очертаниях виднеющихся мусорных баков и почему-то моего кармана, в которой небрежно затолкана пачка сигарет. Пустая пачка. Сай, значит, да?.. Оглядываю его скорее деловито, нежели заинтересованно, кошусь на крашеные патлы, что немногим сейчас короче моих и так же торчат, на угловатые плечи и подрагивающий кадык. Парень и парень, ничего особенного или женственного. Парень и парень. Сойдёт. Сойдёт и для эксперимента, и на случай, если решит набить мне морду. Довольно миролюбивый, да и тощий. Удержать, если что, будет проще. Удержать или спасти свою челюсть. Делает шаг вперёд, неуклюже шагнув с последней ступеньки, и тянется к моему карману. Я — к горловине его майки. Интерес, что смахивает на тот канонный, скучно-научный, зашкаливает. Интерес и, наверное, предвкушение?.. Пиздюлей или какого-то чуда. Радуги. Извержения возникшего в канализации вулкана. Приступа отвращения. Подтаскиваю поближе, вглядываюсь в мутные красные глаза, и… абсолютно ничего из этого. Ни возбуждения, ни желания блевануть. Тогда подтаскиваю ближе, перехватываю за лямки обеими руками. Тащу вверх, и Сай медленно хмурится, не догоняя, что я от него хочу. Хмурится, одновременно с этим пытается утащить пачку из моего кармана и, выполняя сразу два таких сложных действия, виснет. Буквально замирает в пространстве и даже не моргает. Так и стоит, вытянутый моими руками. Так и стоит и даже не шатается, несмотря на то что на носках. Так и стоит, и это очень и очень хорошо. Это удобно. Наклоняюсь, прислушиваюсь к своим ощущениям снова, больше, правда, к фоновому шуму, долетающему из-за неплотно прикрытой двери, и неуклюже, будто опасаясь быть покусанным его блохами, клюю в губы и тут же выпрямляюсь. Не ощущаю ничего нового внутри, хмурюсь и, проведя языком по сухим губам, пробую ещё раз. Отлипает только после того, как распрямляюсь снова, и, пару раз моргнув, вопросительно приподнимает брови. Не то говорить сейчас сложно, не то опасается, что слова, вырвавшиеся из его рта, превратятся в утят или единорогов. Со мной такое было как-то по приходу. Со мной и не такое было. Со мной сейчас не такое, блять, господи. Я сейчас раздумываю о том, что, может быть, сам не такой. И Сай тоже хорош. Хоть бы сказал что-нибудь или перестал изображать по недоразумению сохраняющее вертикальность бревно. И Сай тоже хорош… Надо было выбирать Рупса для сомнительных экспериментов. Или вызвать мальчика из доставки мальчиков. Надо было… Пошатывается и тем самым отвлекает меня от текущих явно не в ту сторону мыслей. Пошатывается, переступает с ноги на ногу, сглатывает, промаргивается, забрасывает повисшую плетью руку на моё плечо и пытается надавить на него и шею. Замираю, понимая, что это тело слишком в прострации, чтобы осознавать, с кем собирается любиться, и, ощутив вдруг, как мокнет спина, наклоняюсь снова. Медленно и каждую секунду прислушиваясь. Надеясь, что вот сейчас… Сейчас потянет назад. Сейчас дёрнет, и я сам отпихну его. Сейчас… Вот сейчас… Расслабляет рот, и я отчего-то смотрю только на него, вдруг осознав, что страшно ссу встретиться с ним взглядами. Расслабляет рот, и я отчего-то смотрю только на тонкие трещинки на его нижней губе и никуда больше. Сейчас… Закрывать глаза не хочется вовсе. Пробую по новой, только не дёргаюсь на этот раз. Не спешу разрывать контакт, и какое-то время просто стоим, соприкоснувшись губами. И какое-то время он едва ощутимо моргает, а после расслабляет челюсть, и если захотеть, то можно… Понимаю, что хочу зайти ещё дальше. Понимаю, что мне позволят это, и язык будто бы сам. Тянется вперёд, куда опасливее, чем в первый «первый раз», проталкивается между расслабленными губами и, коснувшись зубов, находит кончик другого. Пробую больше на вкус, чем на ощущения. Пробую сначала на вкус, а уже после на ощущения. И это похоже на… разочарование. Это похоже на просмотр дрянного ужастика, над которым если и удастся поорать, то вовсе не от ужаса. Пробую, и это похоже на обычный расслабленный поцелуй, а не на самое трешовое, что я делал хотя бы за последний год. Это приятно и даже немного заводит. Это приятно и лишь немного острее из-за того, что могут застукать и бурно отреагировать. Это приятно и как-то неожиданно слишком… просто?.. Отстраняюсь весьма озадаченным и, не удержавшись, касаюсь своих губ пальцами. Наблюдает за мной, прищурившись, будто страдает близорукостью, и момент вышел бы ебано неловким, если бы он не шагнул вперёд. Момент вышел бы ебануто неловким, если бы уже он не схватил меня за футболку и, напирая, не оттеснил к стене. — Что ты делаешь? — спрашиваю я, хотя должен бы он и минут пять назад. — Сай, детка, тебе плохо? Воркую, как обычно с Реном, который страшно от этого бесится. Воркую и не спешу избавляться от его рук, понимая, что снова становится весело. Становится весело, как-то быстро всё, и снова хочется… экспериментов. Хочется убедиться, что не приглючилось, и потому, когда тянется, так и не ответив, тянется ко мне сам, охотно подставляюсь. Подставляюсь, обхватываю за плечи, и вот теперь это похоже на попытку вертикального искусственного дыхания. Теперь это… как надо. У него нет груди, за которую можно было бы ухватиться, или округлой задницы, которую хотелось бы погладить. В нём ни на каплю ни кокетства, ни мягкости, и вот это по-настоящему ново. Волосы жёсткие, пережжённые. Пальцы загрубевшие, с короткими ногтями, которыми и не оцарапать. Он не кокетничает, как девчонка, а напирает, и от этого гладить его язык своим, выпихивать из своего рта и тут же забираться в его, как минимум… прикольно. Занятно настолько, что, пожалуй, я мог бы делать это довольно долго, увлекаясь и играя. Я мог бы делать это долго, просто потому что затягивает, но вдруг дёргает меня за волосы, хватает за выбившиеся пряди и, потянув, начинает ржать. Смеётся прямо так, рядом с моим лицом, после складывается напополам и даже приходится придержать, чтобы не скатился на асфальт. Приходится придержать и, когда приходит в себя, вдруг предложить пойти пожрать. Просто ляпнуть и, когда кивает, обхватить поперёк торса, как делал не один десяток раз, и потащить в сторону мигающей по другую сторону улицы вывески. *** Это, оказывается, не мерзко, не страшно и ни капли не противно. Мужские губы на поверку мало чем отличаются от женских, и разве что подбородок жёстче. Разве что кожа плотнее и язык требовательнее. Это, оказывается, не мерзко, не страшно и ни капли не противно. Напротив, это, оказывается… интересно. Пугающе самую малость, но от этого только любопытнее. А что будет, если коснуться немного иначе? Что будет, если отвести волосы, что лезут везде без разбору, чуть в сторону и коснуться лица? Что будет, если вторую ладонь опустить на узкое, костлявое, как у самой тощей девчонки колено, и сжать? Что тогда? Проверяю, тут же просунув руку под хлипкий, шириной не больше тридцати сантиметров стол, через который было так легко перегнуться, и ногтями прохожусь по давно размахрившейся дыре на дениме. И тактильно это почти восторг. Почти эйфория от одного только прикосновения. Потому что оно первое. Потому что до этого только кончиками пальцев и чуть колючего подбородка. Потому что до этого ни единой мысли о подобном не было. Потому что дело случая и скорее на спор, чем потому, что прижало настолько, что готов наброситься на любого без разбора. Стол между нами отвратительно узкий, стулья почти без спинок и высокие. Над головой мигает одна-единственная лампочка, и в этой рыгаловке, куда нас, обдолбанных, занесло пожрать, больше никого нет. Даже официанток в маленьком зале. Даже бармен свалил, хотя, кажется, только что был за стойкой. Стрекочет радио, на губах всё ещё что-то отдающее кислым, глотку дерёт от выкуренного, и пальцы всё никак не успокоятся, всё никак не перестанут драть эту дырку на чужих штанах. Это, оказывается, не мерзко, не страшно, а просто… просто оказывается желанием попробовать чужой газировки. Это оказывается навязчивой мыслью, что многократно усиливается принятым внутрь, и воспалённый мозг просто не находит другого способа урвать последний глоток. Его остатки. Потянуться оказалось легче, чем задержать дыхание. Потянуться спонтанно, неожиданно для сидящего напротив, и вместо ожидаемого удара кулаком получить ответную реакцию. Получить расслабившиеся губы и горячий язык, на котором всё ещё осталась эта треклятая, абсолютно дрянная газировка. Но лёгкие, эти проклятые предатели, дают о себе знать куда раньше, чем я надеялся. Но лёгкие, прокуренные и далеко не самые здоровые, начинают требовать кислорода, и приходится повернуть голову. Приходится дышать, всё ещё касаясь губами уголка других приоткрытых губ. Изогнувшихся, подрагивающих, явно желающих сказать что-то или же продолжить. Подрагивающих, как и весь пребывающий в нервном возбуждении крошка-Сай, патлы которого откинуты назад и торчат подобно гриве ощипанного льва. — Что ты делаешь? — интересуется и, кажется, сдерживает смех. Интересуется, а мои пальцы всё ещё теребят его штаны. Моим пальцам удобно, и длинная распустившаяся нитка вызывает тактильный восторг. Её можно накручивать на фаланги и тянуть. Её можно накручивать, проводить по ней средним пальцем, как по струне, и ощущать, как обвивается вокруг указательного. Просто ёбаный восторг. — Сейчас или тогда?... — Когда «тогда»? — спрашивает и всё никак не уймёт дебильное хихиканье, что так и царапает его глотку. Глотку, которую и промочить нечем. Выдул всю бутылку в одно рыло, придурок. — Ну… тогда… — Смотрю на него, как безумная муха, которая всё крутит головой, прижимаясь носом к крылу его носа, и думаю, не слишком ли стрёмно будет, если я попробую ещё раз. Газировку, конечно же. Газировку, что на его показывающемся языке. — Секунд или минут назад? — Ага… где-то там. Смех так и рвётся наружу. Смех, что прерывается задумчивыми паузами и попытками прийти в себя. Смех, что пиздец какой ненормальный. Смех, по которому легко вычислить тех, кто чем-то долбится. Долбится, а после жрёт в сомнительных забегаловках. Заливает жирные бургеры сладкой колючей хренью в высоких стаканах. — Мы… Замираю, ожидая, что спросит о том, что мы только что сделали, или, очухавшись, пихнёт меня в плечо и свалит блевать. Замираю, испугавшись на секунду, что его уже отпустило, но моргает так, будто с трудом удерживает мысль, и, щёлкнув пальцами, всё-таки договаривает: — Пойдём назад? И правда, пойдём ли? Вернёмся в клуб через дорогу, где и накидались? Вернёмся к остальным или?.. Медленно мотаю головой и касаюсь пальцем его опустевшего стакана с шипучкой. Провожу по влажному ещё ободу и предлагаю повторить. Кивает и, неуклюже спустившись со стула, бредёт к автомату в конце зала. Роется в карманах в поисках мелочи и, дрянь ёбаная, берёт колу. И мне тут же хочется и её попробовать. Вдруг не такая, как я привык? Вдруг?.. Указательный палец так и водит по пустому стакану, пока не возвращается. Вторая ладонь, что под столом, беспокойно барабанит по оборотной стороне пластиковой поверхности. Ей не терпится вернуться на торчащее из разреза, что пополз ещё хер знает когда, колено. Тактильно, просто восторг. Просто… пиздец. Но об этом болеть будет завтра, а пока можно и побаловаться. Пока можно сделать вид, что не отпустило ещё, и накрутить нитку на палец ещё раз. *** Утром ожидаемо стрёмно, и это привычно настолько, что даже головная боль воспринимается фоново, а пальцы сами тянутся к ящику и ищут припрятанный аспирин. Таблетка, горячий душ — и почти как новенький. Таблетка, горячий душ, попытки вспомнить вчерашний вечер и робкие надежды, что никто не свернул себе шею и не присел лет на пять. Надежды, что оказываются вполне оправданными, когда один из первых приезжаю в студию ближе к ночи даже, а не к вечеру. Обхожу помещение, зажигаю везде свет и думаю сгонять за кофе и купить чего пожрать на вынос. В дверях сталкиваюсь с Рупсом, солнечные очки которого безумно в тему в девятом часу вечера. Молча пожимает мне руку, бурчит что-то себе под нос, пропускает вперёд приехавшего вместе с ним Эрика, и я выхожу на улицу, пытаясь вызвонить Рена, который наверняка ещё не воскрес. Утыкаюсь в телефон и налетаю на вытаскивающего наушник из уха Сая. Скомканное «бля» заменяет «прости». Сталкиваемся взглядами и, кивнув друг другу, расходимся. Окликает меня спустя несколько секунд и, передумав торчать в студии, нагоняет, решая помочь с доставкой кофе. Треплется о пробках и том, что его любимым кроссам пришёл пиздец. Я в ответку жалуюсь на забившийся сток в душе, и мы сходимся на том, что Ларри — тот ещё козёл. Треплемся всю дорогу туда и обратно. В кофейне и в забегаловке, что стоит чуть поодаль, на углу. Треплемся и постоянно сталкиваемся взглядами — и ничего. Неловкости нет. Не стыдно.