***
Гарри заснул за столом с кружкой остывшего кофе. На самом деле, день выдался не таким уж и тяжелым, чтобы заснуть еще в девять часов вечера. Вот только уже ставшей знакомой Мордредова слабость вгоняла в сон не хуже маггловского снотворного, которое ему однажды «посчастливилось» попробовать в детстве. Он вздохнул и равнодушно обвел взглядом окружающее. Подметил, что на этот раз «хозяин» этого места решил не церемониться. Со слов как раз элегантно стоящего возле дерева человека, тот просто не мог не поделиться красотами природы с великим героем, победившем самое страшное зло. Поттер вновь вздохнул и устало потер переносицу. Сил злиться, плеваться ненавистью уже давно не было. Можно сказать, Мальчик-Который-Выжил сдался и решил плыть по течению. Тем более, увы, Гарри не мог не признать, что в этих странных встречах что-то есть. Пусть и выдуманный для него мир сна подчиняется лишь одному конкретному ублюдку, как будто это он каким-то способом пробрался в голову своего врага и ничего не может здесь сделать или изменить. А Том может. Еще как может что угодно изменить и создать. Воспоминания об огромном бесконечном море без единого острова до сих пор свежи. Как, впрочем, и привкус соли на языке. Неудивительно, что Риддл в данный момент широко ухмыляется, словно читает его мысли, являя на обозрение белые зубы. Аристократическое лицо с бледным цветом кожи. Высокий рост, широкие плечи, по-девичьи тонкие запястья и длинные пальцы пианиста — у Гарри было достаточно времени и возможности как следует увидеть это, тем более, что один конкретный субъект знать не знает, что такое личное пространство. С его стороны, совершенно нормально было подойти к Поттеру во время разговора, который старался в такие моменты оказаться как можно дальше, вот только холодная рука ложилась на плечо и крепкой хваткой притягивала к себе. С какой-то стороны собственнические касания, которые Гарри ненавидел так особенно сильно и долго, больше не приносили жгучей ненависти и злости. Для него они теперь ощущались просто никак. — Как прошел твой день, Гарри? — заинтересованно спросил Том, оттолкнувшись от дерева и направившись к нему. Из-за отсутствия таких обыденных звуков природы — потому что здесь живо лишь одно — Поттер прекрасно слышал шелест чужой мантии. В каком момент ненависть уступила место безразличию? В какое мгновение убийца близких, родных и просто незнакомцев перестал быть таковым? — Прекрасно… было до того момента, пока не появился ты, — закатил глаза в ответ он. Риддл на его колкие и ставшие обыденностью в их беседах слова лишь улыбнулся еще шире, наконец приблизившись к нему достаточно для того, чтобы тут же положить ледяную ладонь на плечо. Гарри скосил на нее уставший взгляд и вздохнул. Ничего не меняется. Марволо, как-то жадно впившись в него взглядом алых глаз и найдя что-то одно ему известное, вдруг запрокинул голову и хрипло рассмеялся. Его холодный смех звучал в полной тишине громко, впиваясь в барабанные перепонки и будто отражаясь от невидимого купола. Поттер, не отрываясь, смотрел на адамово яблоко и где-то далеко у него внезапно возникло темное желание положить руки на горло, как можно сильнее сжать и… — Как же мне нравится эта твоя новая черта, — наконец проговорил Риддл, с умилением рассматривая его с головы до ног, но Поттер физически ощущал, как тот особое внимание уделяет именно шраму, сделавшему его знаменитостью. Удивительно знать, что молния на лбу теперь лишь пустышка и напоминание о прошлом. Гарри мысленно фыркнул, чувствуя надоевшую усталость. Иронично, что во сне. — Расскажешь мне что-нибудь интересное? Мне здесь ужасно скучно, — фальшивый смех и очередное касание к плечу. Рука не задерживается на нем долго, паутиной соскальзывает все ниже и ниже, пока не останавливается на талии. Крепко хватает, почти до фантомной боли, будто хочет проткнуть кожу насквозь. Гарри чувствует раздражение и безумную усталость, но позволяет Риддлу вести себя сквозь зеленый лес и кусающие лицо ветки. В такие моменты Марволо выглядит как жадный до простого разговора ребенок. Гермиона говорила, что чем меньше веришь во что-то, тем меньше оно будет надоедать и, в конце концов, исчезнет. Гарри и не верил, думать забыл, похоронил воспоминания глубоко на дне, в воображаемом пыльном шкафу под лестницей. Однако, похоже, в него вцепились не хуже клеща. Поначалу, конечно, он с этим боролся — ночами и днями сидел в библиотеке, путешествовал по многим местам в поисках спасения и многое-многое другое. Ничего не вышло. Все осталось, как и прежде. Как и прежде Том Марволо Риддл каждую ночь в его снах по-человечески смеется, до безумия часто касается холодными руками, словно ему жизненно необходимо это делать. Говорит, слушает — иногда, потому что Гарри вообще не любитель вести светские беседы с убийцей — смотрит алыми глазами так знакомо. Поттер ненавидит в новом (или старом?) облике больше всех именно их. Потому что они напоминание. О боли, крови и войне. Но сейчас герой нашел спасение. Просто нужно совсем немного подождать. — Я встал в шесть, поел, ушел по своим делам, вернулся вечером и вновь поел, точнее, попытался, потому что кое-кто помешал, — Гарри скашивает глаза на Марволо — тот идет с идеально выпрямленной спиной, не перестает всем и всему улыбаться и, кажется, с каждым разом притягивая его все ближе к себе. Ему не нравится все это, потому что могильный холод пробирает до самых костей. — Прискорбно, что герою не дают покоя даже в собственном доме, — огорченно качает головой, наклоняет голову и по какой-то причине вновь впивается взглядом в шрам, будто хочет его прожечь насквозь. — Скажи мне, как малышка Джинни? Твой рыжий друг Уизли? Та заучка? Он не спрашивает. Выпытывает и требует, ведь привык и по-другому не умеет. Жадный до любой крохи важной и неважной информации человек вызывает в нем легкий укол жалости. Дамблдор говорил, что даже монстр заслуживает жалости. Гарри ему верил. До определенного момента — сейчас лишь пустота и раздражение. Сил на злость или на что-то иное не было. — Разве ты не видел все это в моей голове? — неожиданно для самого себя спрашивает он, резко останавливаясь возле огромного по высоте и ширине дуба. Почти лишенного листвы и жизни. Гарри не поворачивается, чтобы увидеть выражение лица так же внезапно по инерции остановившегося. Он лишь всем телом чувствует чей-то как на последнем издыхании едва слышимый вздох, дрожащие пальцы на собственном плече — они сжались еще крепче, словно боясь хоть на мгновение отпустить. Почему-то он почти на сто процентов уверен, что в алых нечеловеческих глазах появилось отчаяние. Поттер не видит всего этого, но связь, даже спустя большое количество времени, не исчезает. Наваждение уходит так же быстро, как и многовековой дуб теряет все свои листья — внезапно холодный ветер подхватывает те в последний момент, не давая дотянуться до двух стоящих людей. Один из них, сгорбленный и стоявший позади другого, будто на мгновение становится прозрачным. Хочет пропасть пеплом, который по зеленому лесу разнесет ветер. — Увы, нет, Гарри, — доносится до него. Он вздрагивает больше от неожиданности, чем от отвращения, когда чужая грудь касается его спины, а рука обхватывает поперек собственной груди. Гарри вздыхает и устремляет взгляд на полностью оголенный, отвратительный дуб. — С последней нашей встречи ты стал сильнее, а я несколько устал, чтобы пытаться. Понимаешь? Темные Лорды тоже устают. Даже после всего не признает, что чего-то не умеет. Волдеморт всегда есть и будет Волдемортом — великим Темным Лордом, находящимся на грани столько раз, что готов соперничать с самим Мальчиком-Который-Выжил. Даже когда в учебниках, где его называли тем, кем он был сейчас, не будет его имени. Даже когда все доказательства его существования рассыпятся пеплом боли, страха и ненависти. Даже когда исчезнет последнее воспоминание о том, кто отчаянно цеплялся за свою хрупкую жизнь до самого конца. — Боишься, Том? Шрам, с некоторых пор ставший лишь напоминаем, резко колет болью. Гарри ежится, предпринимая слабую попытку вырваться больше от скуки, чем от реального желания освободиться. Сейчас из-за его действий чужая рука наверняка обыденно еще сильнее сдавит и… — Боюсь чего? — Поттер не ожидает, что его развернут к себе лицом, а холодные пальцы мертвеца вдруг больно схватят за подбородок. Гарри широко распахивает зеленые глаза, в которых впервые за все их встречи промелькает хоть что-то, помимо сначала ненависти, затем вечной скуки и раздражения. В них проносится искра былого упрямства, бесстрашия и сумасшедшего желания жить. То, чем Том Марволо Риддл так дорожил и что отчаянно боялся потерять. Темный Лорд готов выть внутри от тоски. — Потеряться. Забыться. Исчезнуть и больше не вернуться, — его слова как лезвие ножа, но Том улыбается. Холодно и разбито. С безумной надеждой на дне пустых алых глаз, лишенных самого бесценного — жизни. — Я боюсь… Боюсь исчезнуть?.. Боюсь пропасть, сойти с ума в этом месте без тебя. Боюсь в один момент осознать, что меня нет… Нет, Гарри! — с придыханием. — Я боюсь, что Гарри Поттер, моя последняя нить, меня забудет! Гарри не успевает как следует осознать смысл всего сказанного, потому что в его губы впиваются с таким отчаянием, рвением и бессильной злостью, что жаль, жаль, жаль бьется в голове впервые невыносимо сильно. Том сминает губы, рычит, кусает почти до крови, когда нет абсолютно никакой реакции. Притягивает к себе так близко, что Гарри чувствует на какое-то мгновение стук несуществующего чужого сердца. Или это был лишь его?.. Он осторожно кладет руку на лопатку и тихо хлопает. Как в поддержке. Как в прощении и прощании. Когда Том отрывается, тяжело дышит, но ни на какое мгновение не отпускает, Гарри поднимает взгляд, полный сострадания. Ему пора. — Не смей, Поттер! — злость, страх и что-то странное, безумно напомнившее привязанность. Его хватают и вжимают в себя настолько сильно, насколько это вообще возможно. — Я не отдавал приказа. Я ничего не говорил. Так что не смей исчезать! Гермиона все-таки сделала то зелье — он даже чувствует привкус во рту. Улыбается в чужую грудь, в дрожащего человека. Холодно. — Надеюсь, в следующей жизни тебе повезет больше, Волдеморт. Надеюсь, мы больше никогда не встретимся. Гарри Поттер рассыпается пеплом на руках, который вскоре унесет ветер, закрыв глаза и облегченно улыбаясь. В полной тишине и одиночестве кто-то отчаянно и громко кричит.***