Дневник Стеллинджера

Предмет, доставленный из «Эксерсайз» в плотном пластиковом пакете с пометкой «Дело №8-28» оказался толстой записной книжкой в дешевом переплете из искусственной кожи. Чтобы извлечь её из пакета, детективу пришлось натянуть латексные перчатки, из тех, что обычно используют криминалисты в работе с уликами – обложка книжицы была грязной и во многих местах оказалась заляпана чем-то, похожим на машинное масло, если бы машинное масло имело свойство гнить. Итак, записная книжка. Ширина – десять сантиметров, длина– двенадцать сантиметров, толщина – три сантиметра. Бумага – грязно-желтого цвета, хрупкая, выглядит старой, даже через перчатки можно ощутить, что она стала шершавой и неприятной на ощупь. Стеллинджер содрогнулся, представив, каково было бы касаться этой штуки без перчаток. Некоторые страницы слиплись, особенно в тех местах, где «масляные» пятна, такие же, как на обложке, невероятным образом забрались прямо через переплёт во внутренности блокнота. Детектив поморщился – казалось, что он держит в руках разлагающийся труп какого-то существа, давно умершего, но всё еще продолжающего гнить. Стоило об этом подумать, как у книжицы появился сладковатый запах... Стеллинджер немного подумал и натянул на лицо респиратор из всё того же комплекта для осмотра места преступлений. Итак, записная книжка. Грязно-жёлтого цвета бумага разлинована в клетку, крупную, явно больше, чем стоило бы делать клетку на страницах под беглую запись. Страницы не были пусты, их марали на удивление яркие строчки, выписанные синими чернилами, убористым, с наклоном влево, почерком, аккуратным и почти каллиграфическим. Детектив коротким кивком головы сбросив очки со лба обратно на переносицу, поправил их предплечьем. Ничего не трогать этими перчатками… «Запись 1. Без даты. Я не знаю, сможет ли это когда-нибудь кто-нибудь прочесть, да и пишу, по большей части, для себя, но будем знакомиться. Меня зовут Майк. Просто Майк. Привет, читатель! С тобой говорит Майк. Господи, я так нервничаю…» Несколько строк зачёркнуты, их фактически превратили в сплошную синюю полосу, старательно уничтожив все следы написанного. Даже при попытке разглядеть что-то на просвет детектив ничего не добился и вынужден был признать, что этот «Майк» был человеком целеустремлённым. Пару слов назад он сомневался в том, что этот дневник когда-нибудь кто-нибудь увидит, но затем скрупулёзно уничтожает написанное… Похвально. «Запись 1. Без даты, поскольку я её не знаю. Забудем о моём первом варианте вступления, к чёрту. Теперь только факты. Я пришел в себя в этом месте, которое постараюсь в дальнейшем описать как можно более тщательно, но сначала… Дьявол, я даже не знаю, с чего начать! Окей. Меня зовут Майк и я – менеджер среднего звена в какой-то там компании, бла-бла-бла. Утром я вышел из своего дома на Сильвер-стрит. Опаздывал на работу, не успел позавтракать, ключи от машины найти не удалось, так что «вышел» это еще громко сказано, я… Выбежал из дома, на бегу пытаясь проглотить сухой кусок хлеба для тостера. Смешно, но я помню, что вставлял его в эту грёбаную хрень, но он даже не нагрелся. Похоже, тостер сломался. В общем, я выбежал из дома. Не уверен, что захлопнул входную дверь, хотя теперь это, похоже, не так уж важно. Подбежал к остановке - мне повезло, автобус подошел спустя пару минут. Запрыгнул в него, нашел свободное место… Похоже, я уснул. А проснулся здесь. В этом… месте. То есть, мать его, я помню только то, как опустился на автобусное сиденье, откинулся на спинку, прикрыл глаза на секунду, а затем – РАЗ! И я здесь! Господи, пусть я сплю. Пусть всё это окажется сном, ради чего угодно, очень реалистичным кошмаром. Я ведь сплю, правда? Это всё просто сон. О-очень-очень плохой сон, который всё равно скоро закончится, стоит автобусу доехать до конечной. Меня разбудят и всё это закончится…» «Запись 2. Чуть позже. После того, как я успокоился. Кого я обманываю? Во сне не бывает запахов. Всё это слишком реально, хотя я не уверен, что воспринимаю «реальность» так, как должно… Левая рука болит – на ней скоро появится куча синяков. Щипал себя до тех пор, пока не начал плакать от боли. Боль в отметинах не стихает – напоминание о том, что я не сплю. Этот кошмар реален. Это… Комната. Кубической формы. Ровный куб, правильный куб. Четыре метра в ширину, длину и высоту. Он состоит словно бы из двух частей, как если бы куб разрезали пополам, а затем склеили. «Прослойка» между двумя половинками комнаты находится примерно на уровне моей груди и похожа на стекло. Стены, пол и потолок здесь из одного и того же материала. Он одновременно и твердый и мягкий, если это так можно описать вообще. Если просто прикасаться к полам или стене – они кажутся твёрдыми и жесткими, но если с достаточной силой ударить – материал слегка прогибается под силой удара. Честно говоря, всё здесь напоминает резину. Какую-то очень странную резину без пор, белого цвета. Всё белое. Всё, кроме этой «стеклянной» полоски, разделяющей куб на две половины. Нет окон. Нет дверей. Ничего, что хоть как-то выделялось бы из общей белизны. Сначала думал, что свет идёт из-за этого «стекла». Но, во-первых, это не стекло – оно такое же на ощупь, как и стены и пол. Во-вторых, провёл эксперимент. Подошел к стене, сложил из ладоней «колодец» и заглянул внутрь. Свет извне проникнуть не мог… Это стены светятся. И пол тоже. До потолка я так и не смог даже допрыгнуть, но, кажется, он светится тоже. Свет ровный, матовый, как от лампы дневного света. От него не укрыться, даже если закрыть глаза и прикрыть их ладонями, свет пробивается через них. Раздражает. Попробую кое-что…» «Запись 3. Чуть позже. Подошел к углу комнаты и, упираясь ногами и руками в стенки, кое-как смог подняться на высоту собственного роста. Дотянулся до потолка, потрогал. Всё то же самое. Что мне это дало? Не понимаю.» «Запись 4. Я не описывал свой внешний вид, понял, что это так, лишь прочитав последние записи. Так вот. Моей, ну, то есть, моей прежней одежды, нет. Вместо неё что-то, очень похожее на больничный халат, только это абсолютно точно не он. Похоже на пижаму даже скорее. Не могу понять, что это за ткань. Хотя одежда мне здесь не нужна – температура в комнате такова, что я без проблем могу обойтись и без неё. Кто-то переодел меня? Наверное, тот же больной ублюдок, что засунул меня в эту коробку… Быть может, это какая-то лаборатория или типа того? Закралась страшная мысль… Быть может, так оно и есть? У меня забрали одежду, документы, деньги, забрали портфель с бумагами, но оставили купленный вчера ежедневник и ручку. Неужели… Неужели они знали, что я буду вести записи?! Твою мать!» «Запись 5. Кричал до тех пор, пока не лишился голоса. Теперь могу лишь издать какое-то сиплое дыхание вместо слов. Горло болит и будто горит огнём. Сорвал связки. Требовал выпустить, угрожал, умолял, плакал. Никто не пришел. Никто не ответил. Ничего не изменилось в этой ублюдочной комнате, она всё такая же белая, яркая и непонятная на ощупь. Я начинаю ненавидеть белый цвет. Да, еще… После того, как я столько кричал, я, наконец, заметил. Воздух. Он движется. Он откуда-то поступает сюда, нагнетается. У него странный привкус, он… Слишком сухой. Знаете, как если бы вы перегоняли воздух из одной комнаты в другую при помощи кондиционера, в котором закончился хладагент. До отвратного сухой воздух, который сушит язык, если постоять с открытым ртом пару минут. Очень устал» «Запись 6. Пытался лечь и поспать немного. Ничего не вышло. На этом грёбанном полу невозможно улечься, абсолютно, совершенно никак! Он постоянно мешает. Он двигается, но остаётся статичным, он… Боже, я поднялся и начал ходить по комнате из стороны в сторону, лишь для того, чтобы не лежать на нём. Страшно сказать, но я просто ходил по комнате, из угла в угол, по кругу… И я не знаю, сколько это продолжалось. В голове было пусто. Я не думал вообще ни о чем. Я просто шел. Шаг, шаг, шаг, еще шаг. Угол. Повернуть. Шаг, шаг, шаг, еще шаг. Угол… Сука. Я думаю об этом и мне хочется подняться на ноги снова и идти, идти, идти. Я пишу сидя, но пол снова раздражает. Сложно сконцентрироваться на чём-то здесь, поскольку всё одинаковое. Только мой ежедневник выбивается из цветовой гаммы» «Запись 7. 250 шагов позже. Я не могу измерить время, но на этот раз, когда мне необходимо было подумать и нечего было написать, я снова ходил… И решил, что нужно считать шаги. Это станет хоть какой-то единицей измерения времени, пока я не пишу. С другой стороны, примерно прикинув скорость, с которой я заполняю строку в записной книжке, я смог соотнести её с количеством шагов, необходимых для того, чтобы покрыть тот же промежуток времени. Получается что-то около пары-тройки секунд, но пусть будет «4». Постарался успокоиться и соотнести число с количеством ударов сердца. Получается примерно равное количество, так что, похоже, теперь один шаг равен одной секунде, то есть я провёл на ногах… Что-то около пяти минут. Мне казалось, что прошло значительно больше времени. Или я просто не сосем верно посчитал шаги? Теперь, когда я об этом думаю…» «Запись 8. 300 шагов спустя. Опять ходил. Без остановки. Дольше, чем в прошлый раз, сбился со счета где-то в районе трёх сотен, так что будет пусть шесть минут. Затем обследовал стены. Медленно осмотрел каждый сантиметр или дюйм, как хотите, мне насрать. Я был очень внимателен. Ощупал, осмотрел, обнюхал, попробовал на вкус… Простукивал, ища полость или скрытую дверь. Ничего подобного. Никаких отличий. Никаких изменений. Везде, куда я только смог дотянуться, белое дерьмо оставалось белым дерьмом, неизвестно из чего сделанным. В какой-то момент сорвался и принялся колотить по стене кулаками. По «стеклу» тоже. Никакого результата. На что я надеялся? Я не пишу об этом, чтобы при прочтении после не напоминать себе лишний раз, но мне страшно… Очень страшно» «Запись 9. Болит голова. Хотелось спать, но заснуть я не смог. Долго пытался, но чёртов свет не даёт этого сделать. И пол тоже. Пытался спать сидя – не смог. Не выдержал и, разбежавшись, врезался головой в резиновую стену. Надеялся, что потеряю сознание, но просто остановился на месте, как вкопанный, будто и не было никакого удара вовсе. Похоже, материал стен пропускает импульс через себя или что-то типа того. Спасибо Фэйсбуку за эти НЕВЕРОЯТНО ПОЛЕЗНЫЕ СВЕДЕНИЯ МАТЬ ТВОЮ. Хочется спать…» Постепенно, страница за страницей, синие чернила начинали выцветать, а в манере письма и в почерке Стеллинджер видел признаки… деградации? Каллиграфический почерк стал неровным и неряшливым, «Майк» перестал беречь место на страницах, писал размашисто, царапая бумагу наконечником стержня шариковой ручки, наклон влево исчез… Точнее, стал абсолютно хаотичным. То, что ручка была шариковой, детектив знал, потому что то, что от неё осталось, лежало сейчас в пластиковом пакете из «Эксерсайз». Треснувший кусочек пластика, сплющенный и с пустым стержнем внутри. Вернее сказать, чернила в стержне закончились, но их заменило нечто иное. Бледно-розовое, оставшееся на стенках… Детектив знал, что это такое. Читал отчёты. Слюна и кровь, с одинаковой ДНК. «Запись 18. По самым грубым прикидкам прошло около суток. Я не испытываю голода, не чувствую жажды, даже сонливость, которая не исчезает, но и не проходит, перестала меня мучить. Я всё еще хочу спать – ПОСТОЯННО хочу спать, но, наверное, это не такая уж и большая проблема, верно? Есть кое-что похуже, требующее моего внимания. Желание… Искать. Желание… Двигаться. Мне стало сложно долго оставаться на одно месте. После того, как я понял, что могу просто постоянно идти, а мои ноги не устают, как и спина, я предпочитаю стоять. Сидеть… Зачем мне вообще касаться этого проклятого пола, если от этого у меня больше проблем? Так как всё тут одного цвета, мне начинает казаться, что я утратил понимание того, где верх, а где низ. Единственными моими ориентирами в этом белом безумии остаются правая и левая рука. И, возможно, шаткая вера в то, что под ногами у меня всё еще «пол», то есть, «низ», а на меня еще действуют законы гравитации… Двигаться. Должен двигаться» Это была последняя запись, которую «Майк» пытался хоть как-то удержать в системе, маркируя их по порядку. Все последующие были лишь слегка отделены от других небольшими линиями, грубо и резко начерченными размашистым движением. Записи становились всё менее связанными друг с другом. Чем больше читал детектив, тем меньше ему нравилось то, что он читал. Заметки в дневнике отражали то, как их автор медленно, но верно терял способность трезво мыслить. «Майк» всё больше сомневался в том, что эта «реальность» всё же реальна, и чем больше он об этом думал (и писал), тем глубже его разум увязал в болоте безумия. Одно предположение касательно происходящего было ужаснее другого, рассудок человека постепенно уступал место чему-то иному, болезненному и расстроенному, очень далёкому. Появились признаки расстройств, такие, как рисунки на полях, буквы, выделяющиеся из текста, потому что их выводили раз за разом, до тех пор, пока на фоне тускнеющих чернил они не превращались в жирную кляксу. Например, как эта «Р». Стеллинджер нахмурился, уставившись на эту букву. Перевернул страницу в дневнике, вернувшись к предыдущей… Здесь тоже была еще одна такая. На этот раз «Е». Ей предшествовала «Ж», правда, она выделялась не столь заметно… Детектив дотянулся до собственного блокнота, взял ручку из стаканчика с канцелярскими принадлежностями и, не глядя, принялся переносить «выделяющиеся» буквы на листок, не глядя, выискивая их в записной книжке безумца. Затем, поняв, что их больше не будет, почти вернувшись к тому месту, где рассудок «Майка» был еще по ощущениям более-менее цел, мужчина взглянул на листок. «С Т Е Л Л И Н Д Ж Е Р» - кричали буквы, нацарапанные его собственным неряшливым почерком, какой вырабатывается у всех студентов полицейской академии со временем, проведённым над составлением отчётов. Пару минут в кабинете царила тишина, нарушаемая только гудением вентилятора где-то под потолком. Затем к этому звуку добавилось шуршание бумаги – детектив спешно пролистывал дневника обратно. Вот она, восемнадцатая запись…