Снежный шар

У всего есть конец. Их конец был предопределён с самого начала. Вонхо рвет и мечет. С гортанным рыком переворачивает стол, заставляя канцелярию распластаться на полу маленькими минами, а снежный шар, что они покупали вместе, в порыве истерики летит в стену, и осколки прозрачного стекла разлетаются во все стороны. Такие же хрупкие, как и то, что есть между ними. Такие же опасные и притягательные. Джухон тоже рвет и мечет, но только в своей, особой манере. Он заставляет собственный разум забыться, травя его веществами, которые отнюдь не всегда разрешены на территории страны. Он прячет за пеленой дурманящего дыма то, что осталось от него самого, заправляя собственное разлагающееся нутро терпким алкоголем и крепкими сигаретами. Вонхо пьёт кофе настолько крепкий, что невольно сводит скулы, но он не морщится, лишь глотает это растворимое недоразумение перед очередной тренировкой. Забываясь в спортивном зале, он переносит душевную боль в физическую, такую же ноющую и надоедливую. Физический труд изматывает настолько, что на умственный не остаётся сил, так что, приходя домой поздней ночью, он просто падает на кровать, не снимая свою странную цветастую майку. И ему снится прошлое. Мозг - забавная штука: заставляет тебя переживать то, что с радостью предпочёл бы забыть. Он видит первый день в университет, видит новых одногруппников, которым он радуется словно маленький щенок и видит две отчетливые ямочки на пухлых щеках, что заставляют сердце на секунду замереть, а затем вновь начать отбивать чуть ли не чечетку. Солнце играет в волосах, что выкрашены в цвет красного дерева, добавляя в них яркий и живой блик. Как, если бы, художник доводил до совершенства свою самую лучшую картину, написав ту собственной душой. В этом образе, в этих немного неуклюжих, ещё детских чертах Вонхо увидел Истину. Какую именно - известно лишь одному создателю, да только вот он ещё долго не мог выбросить из своего сознания тот образ, который он был готов возвести в икону. Парень никогда не был близок к искусству: уроки Художественной Культуры от беспощадно прогуливал, отправляясь на Физическую, но в тот день, он был готов поклясться собственной головой, он увидел то, что называют Музой. Музой Джухона являлась каждая вторая хоть немного привлекательная девушка. Он писал им стихи, рисовал под окнами признания в любви, ожидал возле дома с цветами и, добиваясь своего признания, переключался на другую, которая была по началу так же недоступна, как и предыдущая. Для него всё это было лишь веселой игрой, правила которой он менял сам. Каждая победа заставляла его ликовать, упиваясь чувством собственного величия, как, если бы, он каждый раз спасал мир. Но все было совсем наоборот. Каждый раз, с каждой новой партией, он в дребезги разбивал чужой мир, топчась на его обломках с уже новой пассией. А осколки чужой вселенной трещали так же тихо, как трещало стекло разбитого шара под новыми кроссовками Вонхо. Джухон всегда говорил Вонхо, что ему скучно. Скучно на парах, когда очередной занудный преподаватель рассказывает об основах журналистики; скучно вечерами на пьянках, когда толпы школьниц окружали его пестрой стайкой и просили прочитать свои стихи; скучно даже с ним, в парке аттракционов после заваленной летней сессии. Ему. Скучно. Жить. Вонхо же, напротив, никогда не было скучно. Он находил радости в мелочах окружающего мира, будь то котёнок, которого тот вытащил из канавы, или же новый проект по философии, в котором он непременно расскажет о пользе физических упражнений. Повседневная суета не давала ему времени думать о чем-то великом, о том кто мы и куда уйдём. Для него было куда важнее знать, что есть сейчас, прямо перед его глазами. А перед его глазами всегда был Джухон. Такой жизнерадостный и непринуждённый. Он видел все аспекты его тонкой душевной натуры. Они вместе смотрели комедии и фильмы ужасов, содрогаясь то от смеха, то от крика. Они вместе ходили в столовую, и их рацион отличался настолько разительно, что видеть кучу овощей с рисом и промасленный хот-дог на одном столе было просто удивительно. Один всегда отговаривал другого не петь эти чертовы серенады под окнами очередной старшеклассницы, а второй, в свою очередь, каждый раз отмахивался, а вечером, после очередного почти что романтического перепихона, как ни в чем не бывало, звал первого на очередную сомнительную тусовку. Эта парочка была настолько контрастной, что в университете, да и просто на улицах, на них частенько оборачивались прохожие, за думается о том, что же свело их вместе. Такой статный и всегда элегантный Вонхо, и такой цветастый и всегда взъерошенный Джухон. Но ссоры разъедают ядом душу, постепенно перекидываясь на тело. У них изначально не было ничего общего, не будет и в будущем, кроме общих воспоминаний и обоюдной привязанности друг к другу. Джухон больше не появляется в университете. Вонхо отсиживает все пары и каждый раз приходит к другу домой, принося холодное пиво, чтобы тот меньше мучился от похмелья. Оба воспринимают это как нечто должное, как Солнце и Луну, что сменяют друг друга не небосводе. Вонхо видят на всех занятиях, Джухона - на всех тусовках. Один не знает меры, второй боится позволить себе нечто большее. Слова, брошенные при ссоре, разрывают разум не хуже гранаты. Оба они пытаются оставить это, не обращать внимания, но, к сожалению, мозг - забавная штука, которая заставляет вспоминать то, что с радостью предпочёл бы забыть. Гневные истерики одного и внешнее холодное безразличие второго. Но это только тогда, когда они вместе. По отдельности же, Вонхо скулит как раненный зверь, забившись в угол среди осколков ненавистного снежного шара, а Джухон - он всего лишь упивается всем, чем может, будь то что-то горячительное или же новая компания. Он смеётся громче всех, и смех его, надрывный и хрипловатый, больше похож на крик о помощи. Он уже не видит того, что вокруг, не замечает разбитый стакан из-под виски, что был сброшен со стола неловким движением, не замечает, что таблетки неестественного, кислотного цвета падают на язык в слишком большом количестве. Он видит Вонхо, его тёмные волосы и взгляд, полный осуждениях и разочарования. А Вонхо видит его, вновь взъерошенного и слишком пьяного. По своей душевной простоте, он не мог подумать на что-то ещё. В его наивном сознании никогда не было наркотиков, особенно рядом с эти ярким ребёнком. Пятна пролитого на футболку вина расходятся почти что кровью, будто бы Джухона подстрелили. У того закатываются глаза, и видны лишь белки, а судороги напряженного тела заставляют содрогаться самому. Пеня изо рта мешается с кровью. Или это вино? Уже не важно. Вонхо бьет его по щекам, шепчет что-то бессвязное, больше успокаивая себя, нежели взывая к рассудку Джухона. Он Обнимает его так крепко и нежно одновременно, что, казалось, в его руках сейчас находилась целая вселенная. Его собственная неповторимая вселенная цвета красного дерева. И самым поганым было не то, что Вонхо не успел, А то, что Джухон уже не видел, кто именно пытается его спасти. Хрустальный шар, однажды разбитый, уже не получится склеить вновь. Там, на грязном полу, залитым алкоголем и кровью, разбилось нечто большее, чем дешевая игрушка, купленная на новогодней ярмарке. Там разбился сам Вонхо. Внутренняя трещина прорвалась наружу, проступая на жилистых руках синяками и ссадинами. Ему потребовалось так много времени, чтобы понять, и так мало времени, чтобы решиться. Говорят, когда летишь с моста, то успеваешь передумать. Вонхо не передумал. Лишь на одно мгновение ему показалось, что кто-то взял его за руку, непринуждённо и нежно одновременно. Остатки хрустального шара лежали в луже его крови, что поблескивала в лучах уходящего солнца цветом красного дерева. У всего есть конец. И их конец был предопределён с самого начала.