В доме тишина.
Я решаюсь первой нарушить эту полудрёму ночи, начав разливать вино в два бокала. Лунный свет пробивается через приоткрытую штору и, блеснув своим лучом по тонкому стеклу, вновь исчезает. Я улыбаюсь. Мне нравится эта атмосфера: спокойствие, тишина, блески лунного серпа и мерный шелест за окном. Всё это успокаивает. Хотя внешне я и так кажусь абсолютно умиротворённой. Чего нельзя сказать про тебя. Закончив разливать вино, я убираю бутылку на пол, и на кровати остаёмся только мы, два бокала прекрасного, ароматного вина и чаша с крупным виноградом, кусочками сыра и разрезанным апельсином, аромат которого так соблазнительно поднимается к нашим лицам и освежает комнату. Протянув один бокал тебе, я с улыбкой поднимаю свой: — За нас, — не переставая улыбаться, я протягиваю тебе сосуд, и по спальне раздаётся звук, характерный для соприкосновения двух тончайших стёкол. Ты шёпотом повторяешь мой тост (хоть я их и ненавижу, но в такой день без этого трудно обойтись) и мы вместе выпиваем вино до дна. Я снова наполняю бокалы, не давая тебе выполнить эту важную часть ухаживаний за девушкой, выполняет которую обычно человек, принимающий активную позицию в отношениях. Ты буквально видишь всё это на моём лице, и потому хочешь недовольно что-то начать бурчать, но, не желая портить момент, молчишь, спрятавшись за ладонями. Исподлобья взглянув на тебя, я с ухмылкой возвращаю тебе бокал. Кажется, ты готова снова осушить его в одну секунду от нарастающей нервозности, и да, милая, я тоже начинаю нервничать. После десятка минут пустых и лёгких разговоров, в результате которых сосуды вновь оказались пусты, я повторяю процедуру разлития красной жидкости, такой сладкой и дурманящей. Ты нервничаешь. Налив вино, я только мягко беру тебя за руку и отстраняю бокал от твоих прекрасных и пышных губ, оставляя свои пальцы на твоём подбородке. Устремлённый взгляд одних голубых глаз в другие должен успокоить, и, когда это срабатывает, я мягко целую тебя в щёку, не допуская большего и с улыбкой отстраняясь. Должна признать, ты возбудила во мне нервное ожидание. А я этого не хотела. Ловко подцепив пальчиками зелёную виноградинку, я аккуратно положила её в твой рот. Она, едва коснувшись зубов, лопнула прохладной мякотью, растекаясь во рту сладким соком. — Ты уверена? — снова спрашиваю я. — Чёрт возьми, я... — от этих слов ты, кажется, готова взорваться гневной тирадой, поэтому я тихо смеюсь, согласно кивая головой и прерывая твоё недовольное бухтение положенным на губы пальчиком. На нём было твоё кольцо, но я его сняла перед тем, как мы уселись на кровати. Снова этот контакт голубых глаз. Мои – тёмные, словно бездонные морские глубины моря – смеются, твои – чарующие, цвета прозрачного горного озера – воспаляются. Гораздо быстрее меня приходя в готовность действовать, ты придвигаешься ближе. Я не отстраняюсь, хотя и хотела потянуть наслаждение распития вина чуть подольше. Но, возможно, это же вино и становится ещё одной причиной к твоему резкому желанию действовать. Понимая, что удержать тебя уже будет трудно, я тут же, не отрывая от тебя зачарованного взгляда, допиваю свой бокал, и ты следуешь моему примеру, после чего быстро, нетерпеливо и резко убираешь сосуды на пол. В секунду ты оказываешься вплотную ко мне. Странно, нас разделяла чаша с фруктами и сыром... Ах, да, моё нетерпеливое чудо успело и её подцепить и оставить в одиночестве где-то там, на полу. Я усмехаюсь своим мыслям, с любовью смотря на тебя. Я не тороплюсь, у меня есть к тому свои причины. Но ты слишком долго ждала. Это выражается в твоём твёрдом, уверенном взгляде, устремлённом прямо в мои глаза, и под ним я даже немного тушуюсь. Мгновение – и ты оказываешься на моих коленях, уже не согнутых в позе лотоса от моих наклонов с бутылкой, пока я за тобой ухаживала. Я обхватываю лёгкий стан руками, притягивая к себе ближе и не разрывая зрительного контакта. Твои нетерпение и страсть передаются мне, я начинаю чувствовать то же. Поэтому, прижимая тебя к себе, пробегаюсь носом по плоскому животу, втягивая в себя любимый запах. Твой. Ты громко выдыхаешь, не сдерживая себя в звуках. Ты знаешь, что я люблю слушать тебя. Подняв голову к тебе, я встречаю уже не испуганный, а как никогда уверенный взгляд блестящих глаз. Кажется, мы поменялись настроениями – теперь тушуюсь я. Однако ты не даёшь времени на раздумья, начиная приближать своё лицо к моему. Я вторю тебе, и мы сливаемся в нежном поцелуе. Милая, это наш первый поцелуй, и как же он прекрасен. Сладкий не только от эмоций и любви, но и от вина, он делает ситуацию безумно волшебной, почти невозможной для этого мира. Но это происходит с нами. Оторвавшись друг от друга, мы шумно выдыхаем. Ты передала мне свою уверенность через поцелуй – мои глаза горят теперь, как мне кажется, ещё больше, чем твои. Однако ты пытаешься продолжать лидировать, начиная мягко опускать меня спиной на кровать, в надежде, что я не замечу твоего хитрого плана. "Наивная" – думаю я с ухмылкой. Недовольная твоими попытками, я в одну секунду перекатываюсь, и вот уже ты лежишь на спине, а я нависаю над тобой с победоносной ухмылкой. Я могу прочитать разочарование в твоём лице, но, чтобы приободрить, мягко целую. Пока мои губы изучают твои, мы слышим всё тот же мерный шелест листвы. Он придаёт уверенности, чарует и убаюкивает. Я бы хотела, чтобы этот момент продолжался вечно. Оторвавшись, я с улыбкой опускаюсь ниже.Шея.
О, я знаю, чего ты хочешь. Губы, язык и зубы вперемешку гуляют по нежной коже, заставляя тебя извиваться и шумно, громко выдыхать, начиная местами даже тихо стонать. Не удержавшись, я оставляю слева лёгкий засос, тут же смягчив его поцелуем и языком. Ты бы могла недовольно побухтеть насчёт этого, но тебе мешает сбивчивое дыхание и то, что мои губы опускаются ещё ниже.Ключицы.
О да, дорогая, я собираюсь изучить каждый миллиметр твоего прекрасного тела. А ещё мне мешает твоя яркая и красивая, но такая лишняя сейчас майка. Поэтому я с наслаждением покусываю и изучаю языком выступающие косточки, понемногу спускаясь всё ниже. С удовольствием слышу и чувствую твоё неровное дыхание, сердце, громко и часто стучащее в груди; вижу некогда чистый взгляд, затуманенный поволокой страсти. Осознав, что терпеть нет сил, я приподнимаюсь над тобой, в мгновение стаскиваю майку и отбрасываю её куда-то назад, туда же, где сегодня, видимо, окажутся все наши вещи.Грудь.
О, я готова податься в религию, если молиться нужно будет на это. На твою прекрасную, пышную грудь. Упс. Кажется, я произнесла это вслух. Ты смеёшься, и я неловко на это улыбаюсь. Однако слова тут же подтверждаются действиями – я припадаю к тебе так стремительно, что ты невольно охаешь. И, о, в каком виде повторяется этот звук, когда мой язык касается самого сладкого места! Стон вырывается из твоей груди, ты вжимаешься в кровать, и серебристый свет Луны пробегает по твоему покрасневшему, прекрасному лицу, озаряя взгляд, полный страсти. Я невольно любуюсь открывшимся мне видом. Снова ловлю себя на мысли о том, какая ты потрясающая. Такая красивая, такая пылкая, нежная, робкая, уверенная и смешная – всё это в удивительном слиянии одновременно сейчас отразилось на твоём лице. Мне стало жаль, что эту картину нельзя запечатлеть на фото. Да, нельзя. На ней не будет этого ослепительного, серебристого блеска Луны, пробивающегося через штору и ласкающего своими холодными лучами взгорячённые тела; не будет шороха листьев, словно просящихся внутрь; не будет этого дурманящего сочетания запахов красного вина и цитруса, не будет совсем ничего из того, что делает атмосферу этой ночи. Моя память будет моим объективом. Я буду помнить этот запах, я буду помнить этот вкус, цвет и звук, и они навсегда будут связаны с тобой, моя дорогая. Ты касанием руки возвращаешь моё внимание к себе, и я с робкой улыбкой целую тебя в губы, словно в качестве извинения за то, что позволила себе отвлечься на мысли.Живот.
О, с твоей волшебной грудью я наигралась предостаточно. Хочешь уточнения? Ты просила меня перестать тебя мучать. Да, милая, я знаю, что ты давно уже мокрая, и мои игры только заставляют тебя ещё сильнее возбуждаться и недовольно стонать от невозможности получения желаемого. Но что поделать, я хочу изучить тебя полностью. Это извинение я выражаю поцелуем, который, снова преодолев дорогу из шеи, ключиц и груди добирается наконец до живота. Но прежде я уделяю внимание своей любимой родинке на твоих ребрах, слева, под грудью. Ты знаешь, что у меня тоже есть такая? Конечно, знаешь. Но тебе ещё только предстоит изучить моё тело, и я уверена, ты воспользуешься этой возможностью на максимум. Тебе щекотно, тебе приятно, тебе мучительно. О да, я собираюсь устроить тебе настоящие пытки, дорогая, и ты понимаешь это. Извиваясь, словно змея, смеясь иногда и шумно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, ты пылаешь под моим языком, подо мной. Я вновь возвращаюсь к груди. Я использую всё: пальцы, губы, язык, ладони, зубы – всё, чтобы доставить тебе наслаждение. И ты стонешь. Нетерпеливо, мучительно, уже громче. За окном поднялся ветер, и листва, вторя нашей разгорячённости, зашелестела ещё громче. Я опускаюсь ниже. Рука касается края шорт, и я кидаю вопросительный взгляд на тебя. Ты, кажется, готова убить меня за это, и, прекратив гневную тираду заранее, я опускаю свои губы на твои. В это время шорты летят куда-то вдаль. Ты остаёшься почти голая, в одних трусиках, и тебя не устраивает тот факт, что я всё ещё одета. Это явно возмущает твоё желание лидировать, и я вижу это в изменившемся выражении твоего лица. О нет. Кажется, я разбудила недовольное солнце. И теперь это самое солнце, освещаемое бликами Луны, в секунду хватает меня за плечи. Контакт глазами. Пыхтение. Минута борьбы, и... И ты снова оказываешься надо мной. Я лежу на спине, крайне недовольная твоей активностью, а ты, счастливо улыбаясь, сидишь на моих бёдрах. Тебе мешают мои косточки, поэтому ты ищешь положение получше, и, найдя его, припадаешь к моим губам в качестве извинения за возвращение себе активной позиции. Я что-то недовольно бурчу, отворачивая голову и не желая, чтобы ты меня раздевала. Ты знаешь, что я хочу остаться в одежде. Но ты ведёшь себя как истинный актив и джентльмен (что в иной ситуации заставило бы меня прыснуть от смеха), возвращая за подбородок мою голову обратно и устанавливая между нами контакт глазами. Ты что-то говоришь о том, какая я красивая, но я тебя почти не слышу. Пока ты не касаешься губами моей шеи. О, дорогая, это было то, что нужно. Все дурные мысли в секунду улетают, и я тут же издаю громкий звук, похожий не то на вдох, не то на стон. Да, нам определённо ещё предстоит выяснить, кто из нас распаляется быстрее. Вот летит на пол мой чёрный топ, за ним – шорты, и в комнате становится по-настоящему горячо. Ты пытаешься отвлечь моё внимание от того факта, что ты всё ещё сверху, активными поцелуями и засасыванием кожи везде, где можно и где нельзя. Ты знаешь, что я буду любоваться на эти отметины, оставленные тобой. Но и моё внимание не дремлет, поэтому я мягко, слившись в поцелуе, переворачиваю тебя на спину. Победа играет на моём лице, и ты признаёшь поражение, хотя недовольство всё ещё сидит в твоих ясных голубых глазах. Но я отвлеку тебя от этого, не волнуйся, милая. Я опускаюсь ниже. Ты помогаешь мне, расставив свои прекрасные гладкие ножки так, чтобы я могла поместиться между ними. Прямо напротив моих глаз – красная ткань – единственное, что остаётся на тебе. На мне – чёрная кружевная, как ты любишь. Ты не отрываешь от меня зачарованного взгляда. Моя левая рука мягко скользит по твоей ноге, но не по внутренней её стороне. О да, дорогая, я буду тебя мучать. Долго. Нежный поцелуй обращается к внутренней стороне твоей правой ноги, где-то в середине между тазом и коленкой, так далеко от заветного места, уже долго томящегося в ожидании. Я улыбаюсь, а ты недовольно стонешь, нервно двигая тазом по кровати. — Тс-с, — я шепчу успокаивающе. Ты ведь знаешь, что это будет продолжаться долго, да, милая? Конечно, знаешь. Поэтому и вопросительно-умоляюще смотришь на меня, призывно приподнимая бёдра, но в ответ я лишь отрицательно качаю головой, ухмыляясь. И целую. Уже ближе. Обе ладони протягиваются к узкому стану, пробегая по бокам мучительно медленно и тут же начиная выводить узоры по плоскому животу. Целую снова. Губа пробегается опасно близко, но вновь возвращается на прежнее место – в середину пути до заветной точки. Я ухмыляюсь, ты – недовольно стонешь. Я перехожу на другую ногу, целуя, но уже ближе, бархатную кожу. — Ты прекрасна, — выдыхаю я очарованно, утыкаясь носом в внутреннюю часть бедра и вдыхая носом запах твоей кожи. Ты вся пахнешь по-особенному. Тем временем я подбираюсь всё ближе, и всё мучительнее и протяжнее становятся твои просящие стоны. Сколько прошло времени? Полчаса, час, сутки? Я не знаю. Говорят, счастливые часов не наблюдают. Вот и для меня время становится чем-то далёким, чужим и ненужным рядом с тобой. Только светящая Луна за окном ещё свидетельствует о ночи. Она – мой проводник. Посылаю ей добрый, дружеский взгляд и закрываю глаза, вдыхая носом тот же любимый запах и внимая ушами шёпоту деревьев. Мягкий, терпеливый поцелуй снова опускается на кожу, и ты, кажется, готова взорваться от нетерпения. А я предупреждала. Я улыбаюсь. Но тебе не до смеха. Ты хочешь получить разрядку, ты хочешь меня, а я не даю желаемого. Улыбаясь своим мыслям, я всё же решаю воспалить тебя чуть больше. Хотя куда ещё? Взгляд натыкается на горящие алым огнём щёки, закушенные губы, сведённые вместе брови и нетерпеливое, едва ли не хнычущее от досады выражение лица, какое бывает у ребёнка, когда ему не дают желанную игрушку, но крутят ею перед лицом, и он вот-вот готов разреветься. Этот вид жалостит меня, и я подбираюсь к твоему лицу, мягко касаясь своими губами твоих. Я извиняюсь за то, что так мучаю тебя. Однако встречают меня не податливые пухлые губы моего чуда, а нетерпеливый, страстный и яростный поцелуй. Ты поднимаешься на кровати, обхватывая меня руками, притягивая к себе и крепко прижимая. Ты не просишь, ты требуешь своего, и взгляд источает такую твёрдость намерений, что я понимаю: ещё чуть-чуть, и ты разозлишься. Я улыбаюсь и отвечаю тебе мягким и нежным касанием губ. Оно обещает "то" долгожданное. Нам не нужны слова, и ты понимаешь меня, потому что глаза твои загораются блеском и ты, словно успокоившись, ложишься обратно, не то побеждённая, не то победившая. Улыбка не сходит с моего лица, когда я сажусь между твоих полусогнутых ног и приближаю лицо к заветному месту. Губы касаются внутренней части бедра – точки, граничащей с краем ткани, прикрывающей тебя. Твоя грудь вздымается, и ветер за окном уже бушует, ревёт и рычит, неся на себе сорванные откуда-то два листика молодой берёзы. Их полёт похож на танец, и они действительно пляшут, лаская друг друга под светом Луны. Полоска её блика ложится на твои рёбра. Ты не замечаешь этого, не замечаешь ничего, кроме меня у своих ног, но я вижу произведение искусства. Я вижу то, на что готова смотреть вечно: спутанные волосы; горящие губы, взгляд, щёки, тело, освещаемое во мраке серебристым светом, исходящим от моего давнего друга – Луны. Я хочу запечатлеть эту картину в памяти, как и всё, что происходит сегодня, и в тысячный раз жалею, что возможности мозга человека так сильно ограничены. Но я решаю прекратить пытку. Губы в поцелуе сквозь ткань касаются тебя в самом заветном месте.И тишина.
Ревущие порывы ветра внезапно утихают, и не слышен даже шорох листьев. Стон. Язык. Луна. Я в течение пары минут ласкаю тебя губами через ткань, и ты сходишь с ума от моих действий, извиваясь на кровати и цепляя пальчиками простынь, сжимая её в кулак и закидывая голову в стоне. На полу оказывается маленькая красная вещица – последнее, что нас отделяло – и я сажусь, взглядом пытаясь уцепить всё, что вижу. Уцепить, запомнить, воспеть. Ты неловко тянешься ко мне, смущаясь, но я уверенно, резко беру тебя за белоснежный стан и притягиваю к себе, страстно целуя. Ты поддаёшься мне беспрекословно. Ну наконец-то. Но вскоре я снова отрываюсь от тебя (не без труда) и лёгким движением укладываю обратно на кровать, опускаясь ниже. Мягкий поцелуй в лобок становится причиной тому, что твои бёдра резко подлетают вверх, едва не задевая меня. Я ухмыляюсь. За первым поцелуем губам подвергается вся поверхность кожи, скрытая до этого за трусиками. Вся, кроме самого заветного участка. Но наконец кончик языка касается мокрого бугорка. Кажется, небо содрогается от этого разряда, пробежавшего между нами, и Луна особенно ярко светит, озаряя серебром озёристые глаза моего чуда. Я не могу на тебя не смотреть, и ты это знаешь. Уж прости. Язык начинает гулять по сладкому месту моей любимой, впитывая все соки. До ушей доносятся громкие, протяжные стоны, ласкающие слух. Я пытаю, мучаю, доставляю удовольствие и не даю желаемого одновременно. Ты сходишь с ума. Я вместе с тобой. Сейчас нам не нужен разум. Нам нужны чувства. И секс. Большой палец играет с твоим лоном чуть ниже, слегка надавливая на вход и игриво проникая внутрь лишь самым кончиком. Тебе не терпится получить всё и сразу. Об этом свидетельствует твой взгляд, направленный на меня с выражением мольбы в увеличенных зрачках. Пульс шалит. Ты тяжело дышишь. Я с удовольствием отвечаю на твою просьбу, медленно вводя внутрь большой палец левой руки. Правая лежит на твоём бедре, иногда подкрадываясь к груди и лаская розовый затвердевший сосок. Ты стонешь, сводя вместе ноги и закидывая голову. Я улыбаюсь, не отрываясь языком от твёрдого клитора и начиная только активнее ласкать тебя. Палец внутри начинает неспешно двигаться, и обилие чувств, должно быть, сводит с ума ещё больше, потому что ты как не своя мечешься по кровати, сжимая в кулачки простынь и громко, громко дыша сквозь сбивчивые стоны. Их не может заглушить даже снова поднявшийся ветер, играющий с деревьями и заставляющий их возбуждённо шелестеть листвой. Последние блики серебра блестят в твоих светлых глазах, пока я подвожу тебя к финалу. Убрав палец от твоего входа, я ласкаю языком всё возле него: приближаясь с каждым движением всё ближе, проникаю внутрь, двигаясь чуть глубже с каждым новым витком. Снова распаляю тебя. Но язык заменяет палец, а я припадаю губами к твоему клитору. Твои стоны заглушают всё, даже мысли. Ты очень близка, и я вижу это. Поэтому особенно старательно впиваюсь губами в клитор, вновь вводя в тебя палец и уже быстрее начиная им двигать. Ты стонешь, почти кричишь, изгибаясь в спине вверх, словно к небу, к Луне, и тебя, извивающуюся в невероятном экстазе, я довожу до пика, до наивысшей точки наслаждения. Ты дрожишь всем телом. Издаёшь безумно эротичные звуки, явно сейчас позабыв обо всём в мире, и я наслаждаюсь этим видом как истинный ценитель. Жаль только, что Луна уже не освещает тебя серебристым светом. Когда пульсации прекращаются, я медленно вытаскиваю из тебя свой палец, отчего ты вздрагиваешь всем телом, и ложусь рядом с тобой, слева, обнимая мокрое, взгорячённое тело за тонкую талию. Твои волосы прилипли ко лбу, ты всё ещё дрожишь, щёки горят огнём, как и истерзанные твоими же зубами губы, и это самая эротичная картина, которую мне доводилось видеть в своей жизни. Я нежно целую тебя в вспухшие губы и улыбаюсь, любуясь тобой. Ты тяжело дышишь, вздымая грудью, пытаешься что-то сказать, но я качаю головой, беря твою ладонь в свою и целуя тонкие пальцы. Ты понимаешь меня и умолкаешь. За окном рассветает. Румянится заря, и медовые, сладко-розовые полоски света ложатся на наши оголённые, вспотевшие тела, дышащие цитрусом и вином. Ещё недавно мрачное, синее небо светлеет и холодеет; звёзды то мигают слабым светом, словно прощаясь, то исчезают; сыреет утренняя земля, готовясь к новому дню, потеют листья берёзы; кое-где начинают раздаваться живые звуки трели соловья или жаворонка, и жидкий, ранний ветерок уже начинает бродить и порхать над землёй, сменившись с ночного и необузданного на утренний, паточный и нежный.