Оскверненный разум

Пыльная мгла Пыльные бури заканчивались всегда одинаково, и песчаная мгла окутывала Деревню так же, как кутались в одежды приглушенных тонов шиноби Скрытого Песка. Яшамару говорил Гааре в детстве — взвесь в воздухе режет глаза и закрывает обзор дальше пары метров, оседает в легких, вызывая надсадный сухой кашель, конечно, это злит. Но гораздо больше следует опасаться того, что происходит с душой человека и с его мыслями. Когда Четвертый казекаге впервые подослал к сыну убийцу, подослал к нему Яшамару — на Песок как раз опустилась она. Боритесь с демоном, просил дядя раньше, не слушайте его шепот — но Гаара не видел в ту ночь ничего из-за пыльной завесы, он не слышал иных голосов, оглушенный взрывом. После смерти Яшамару на зубах еще долго скрипел песок с отчетливым железным привкусом, от не рассеивающегося полумрака болел лоб и очень хотелось спать. Уж лучше бы буря. В день инаугурации Гаары тоже все заволокло — тоже не повезло. Пекло еще, как в аду, и он почти задыхался, читая речь и давая клятвы. Темари шептала на ухо «еще немного». Канкуро стискивал зубы, зло улыбаясь. Лиловые полосы на его щеках успели размазаться, хотя в одуряющей клубящейся духоте никто наверняка не заметил. Военный совет, который много месяцев руководил Скрытым Песком, плотным кольцом обступал нового казекаге, а скромно притулившиеся за ним старейшины одни знали, почему Гаара становится Пятым. Только он и мог им стать после смерти отца — они ошибались на своем пути, но добились того, что он научился управлять Однохвостым. Кто в здравом уме осмелится пойти против Великой Деревни, которую защищает опытный джинчурики? Такая была мечта, такой был вызов. Даже отец мог хотеть этого. Канкуро говорил, что Гаара завоевал доверие жителей, но эти жители — рядовые и гражданские, которых заставили вылезти из прохладных глиняных домов в самую омерзительную погоду — щурились сквозь мглу почти с ненавистью и разве что отчаянно заклинали время идти быстрее. Гаара не держал обид. Он знал, что с поста казекаге проще будет добиться признания. Люди смотрели на него и скучали, думая, что он просто сын предыдущего казекаге. Немногие были в курсе, что за последнее время он улучшил контроль над хвостатым. Что он стал спокойнее. Темари, кажется, единственная из всех радовалась взаправду — она обняла его и хотела поцеловать в лоб. Он мягко вывернулся. Следующей ночью луна становилась полной, и Гаара знал, что наутро будет как одна из марионеток Канкуро, еще не оживленных нитями чакры — ведь Шукаку не разлюбил его доводить. Он нервничал от полнолуния, особенно во время песчаной мглы. Гаара привык. Кто-то из джонинов закашлялся в прижатый ко рту платок, а когда отнял его от лица, Гаара увидел на мятой ткани кровавые пятна — наверное, этот человек умирал. В горле пересохло, перед глазами зашевелилась зернистая чернота, тесно передавило в груди. Заскрежетало в мыслях знакомое: «Я хочу есть, есть, есть, хватит уже, перестань играть в хорошего мальчика и просто дай маме перекусить». Гаара старался держать лицо, пока старейшина читал священные слова с храмового свитка. Нательная одежда насквозь пропиталась потом. Он встретился взглядом с Темари — такой красивой, несмотря на потекшую от жары косметику, — и она все поняла. Ее узкая ладонь легла ему на плечо, сжала через ткань. Темари была похожа на маму, Каруру, и жалела его, даже когда он делал плохие вещи — даже очень давно. Жалость оказалась более короткой дорогой к любви, чем признание. — Продолжай, — шепнула Темари. Умирающий джонин скрылся за спинами товарищей — наверное, ему стало совсем тяжко. Гаара вновь посмотрел на людей, обращенные к нему серые лица и пустые взгляды, и вернулся к церемонии. Темари и Канкуро Гаара знал, что такое душевная боль, но он не умел испытывать обратное, не умел любить. Давно забыл, как это. Он был бы рад любить брата и сестру, но с трудом представлял, как добиться этого: было даже не вытащить из раннего детства теплые воспоминания — отец с самого начала сделал так, чтобы Гаару воспитывали отдельно. Канкуро всегда носился со своими куклами и надменно задирал голову, Темари до шести лет почти не разговаривала и смотрела на всех волком. Им тоже было непросто, отец-то у всех троих один. Они родились из-за желания Четвертого создать идеальный сосуд. Раз не вышло, то в особом обращении они не нуждались и должны были служить только интересам Деревни. Пришлось учиться любить после возвращения из Листа. Проще сказать, чем сделать! Канкуро боялся, ждал рецидива, сильно злился после неудачи в чужой стране. Плакал из-за отца на самом деле — Гаара слышал эти странные, сдавленные и кашляющие рыдания из его комнаты, после того, как они трое узнали о теле, небрежно брошенном на скалах. Им его показали. Труп источал зловоние. А Канкуро, наверное, любил отца — или тогда ему просто стало страшно, потому что никто не понимал, будет ли война и что делать теперь Песку. Первые недели по возвращении были очень тяжелыми. Порой даже хотелось плюнуть на борьбу с демоном — да и Шукаку хитрил, изворачивался, нашептывая, что надо быть умнее, что он сам будет слушаться и вести себя хорошо, ты только поспи, Гаара! Предлагал разное. Гааре десятки раз хотелось сорваться и он почти возненавидел Узумаки Наруто, который потоптался у него в душе и лишил покоя, заставив желать быть похожим на себя. Постоянно стоял перед внутренним взором. Раскалывалась голова. Однажды Гаара пришел в оранжерею — как вор проник ночью, чтобы никого там не застать, потому что боялся людей теперь, боялся, что случайное слово, жест или взгляд снова спровоцируют его. Он искал траву от головной боли и увидел Темари, читающую длинный медицинский свиток. Они оба вздрогнули. — Что ты... — Мне нужно обезболивающее. Голова. Гаара молча ободрал соцветия солнечника, растирая между пальцами липкую пыльцу. — Надо давить, — осторожно сказала Темари, когда он начал резать их за столом. И поспешно добавила: — Так больше сока будет. Давай я покажу. Она не стала говорить, что втирания в кожу не помогут — голова трещит из-за истерик Шукаку и кошмарного недосыпа, — зато объяснила, как правильно давить маленьким керамическим пестиком. Стенки чашки измазывались ярким пахучим соком. Гаару неожиданно увлекло размеренное занятие. — Теперь надо втереть в виски, переносицу и сзади шеи, — Темари несмело улыбнулась. — Хочешь, помогу? — Отстань, — по привычке буркнул Гаара, но скривил рот. — Прости. Да, помоги. В груди снова была сосущая пустота. Он боялся находиться тут, но не мог уйти. Когда Темари попыталась коснуться его пальцами, измазанными в соке и масле, он отдернулся в сторону. Он не хотел. Песок зло шлепнул ее по руке и с шипящим звуком закружился вокруг его лица. — Гаара, — Темари прикусила губу. — Я закрою глаза? — странно скрежещущим голосом проговорил тот. — Так защита не... Получилось. Гаара сидел на стуле, крепко зажмурившись, а она массировала его виски и переносицу. В воздухе разливался пряный резковатый аромат. Правда становилось легче — пусть он сильно стиснул челюсть, и слюна во рту стала вязкой. — Спасибо, — с трудом сказал Гаара, когда она закончила и пошла мыть пестик и чашу. — Пожалуйста... — Почему ты со мной так обращаешься? Темари поняла вопрос, но лишь пожала плечами. — Ты мой брат, — она задумалась, пощипала подбородок. — Я маленькая много наблюдала и слушала. Я ведь почти не говорила. Мне было интересно ходить за людьми. — Я помню, — Гаара попытался улыбнуться. — Тебя считали странной. — Угу. Вот однажды я услышала от них... ну, от старичков, Чие и Эбизо, они обсуждали тебя. Тебе лет пять было, не больше. Они называли тебя драгоценным сосудом... я не поняла тогда. — Ты поэтому так?.. Из-за «него»? — вырвалось у Гаары. — Нет, — Темари покачала головой. — Ты перебиваешь меня. Они сказали, что ты — боль и любовь этой Деревни. Я тогда еще больше не поняла. Но теперь я стала взрослее и вроде бы до меня начинает доходить, что это значит. Он ничего не ответил. Ответ не был нужен. Темари сказала, что пойдет спать, а он попытался представить себе ее смерть — что он почувствует, станет ли ему больно? Ему было все равно. Но почему-то именно в тот день он впервые подумал, что так будет не всегда. Он научится. Разбитый сосуд Великая Пустыня была загадочным местом, даже казекаге не знали всех ее тайн. Однажды там пропал Третий — после сражения с вернувшимся Сасори Красных Песков стало понятно, куда, но все еще не было понятно, как. Деревня тоже хранила много тайн. Гаара и не подозревал, что в старых свитках и чьей-то памяти спрятан секрет воскрешения мертвых. Пока сам не умер. На похоронах Чие кто-то сказал — хорошо, что эта великая тайна ушла в землю, слишком она опасна. Гаара ощущал в себе чакру Наруто — срезонировались, когда тот помогал старухе с техникой — и не ощущал Шукаку. Больше внутри будто не осталось ничего. Было странно умереть и вернуться. Хорошо, что человеческая память милосердна. Потому-то после случившегося все естественным образом стали говорить «господин казекаге был в коме», «если бы не эта добрая женщина, он бы так и не пришел в сознание» и даже — «жаль, что она потратила слишком много чакры и умерла, но зато казекаге снова с нами!». Сложно вот так уложить в голове, что кто-то может погибнуть, а потом встать на ноги, отряхнуться и идти дальше — таким же, как прежде. Гаару преследовало чувство пустоты. Наверное, дело было не только в потере Шукаку, но ему начало не хватать голоса в голове, самому не верилось. Не потому что слишком привык, привязался, полюбил. Гаара думал, что наконец-то он будет спать крепко, как обычный человек. Он даже не понимал, сколько раньше сил и времени уходило на диалоги с монстром внутри, не понимал, что возражать Шукаку в десятки раз проще, чем своему внутреннему голосу. Голос совести не был порожден Шукаку. Не Шукаку заставлял его постоянно возвращаться мыслями к детству и ранней юности. Раньше Шукаку говорил — вспомни, сколько плохого ты натворил, и Гаара отвечал — ты заставлял меня, пугал меня, угрожал мне, ты и наша Деревня, сам я не хотел этого. Теперь монстра не стало, и Гаара вспоминал о многочисленных убийствах. Не Шукаку наслаждался криками жертв Песчаной гробницы, не он жадно вдыхал запах их крови. Не только он. Это не Шукаку выбрал после убийства единственного близкого человека стать воплощением ненависти. Стать оружием. Позже Гаара понял, отчего монстры так ненавидят джинчурики. Казалось, что шиноби портят все, на что падает их взгляд, к чему прикасаются их руки. Очень часто джинчурики делали выбор, сходный с выбором Гаары, и превращались в бездушных разрушителей. В общем-то, как и все ценные шиноби — но сила многих не столь велика, поэтому и спроса с них меньше. Меньше ответственность. Гаара не мог перестать думать о Наруто. Наруто был наделен какой-то странной и даже пугающей силой, чьи истоки лежали в слабости. Той самой, отзвук которой начал слышать Гаара, когда все же научился и стал смотреть на сестру и брата, испытывая щемящий страх за них. Любить было больно. Но необходимо тоже — слабость становилась силой, когда ночью он вновь погружался в тяжелые мысли и воспоминания. Любовь помогла собрать разбитый сосуд из осколков. Гаара думал о Наруто, думал о своей Деревне и надеялся, что однажды любовь заполнит этот сосуд до краев и вытеснит горечь за прошлое. Потом началась война. Шукаку, демон пустынного ветра «Ты простил отца, да? — спросил Шукаку после Четвертой войны, прежде чем скрыться в песках на необозримых просторах Страны Ветра. — Считаешь, это — твоя новая сила?». «Я готов простить и тебя, — ответил тогда Гаара. — Ты не виноват в том, что с нами случилось». После войны Совет Альянса решил дать им свободу выбора. В итоге получилось так, как все и ожидали: Девятихвостый и Восьмихвостый остались со своими джинчурики, семеро вернулись в привычные места обитания. С ними даже подписали союзные договоры. Шукаку смотрел на Гаару с высоты своего роста, и в его маленьких глазках просвечивала злоба. А еще нечто, похожее на вопрос. «Такое маленькое тело, хотя ты казекаге и герой войны, большой военачальник, говорят, — презрительно выплюнул он. — Как это тощее тело могло быть вместилищем всего великолепия моей чакры?! Вот у Восьмихвостого джинчурики — ты видел?.. Он больше блохи, да и мяса в нем больше. На тебя и смотреть жалко». Гаара не сразу нашелся с ответом, но почему-то улыбался, когда получилось наконец: «Шукаку, ты же знаешь, что размер и количество не так важны. Ты же сам постоянно споришь с Лисом, что его девять хвостов не означают, будто он сильнее тебя, хотя ты всего лишь с одним...» Уж конечно, такого Шукаку не выдержал. В гневе он изрыгнул мощный поток горячего ветра, и тот успел обжечь Гааре лицо, пока абсолютная защита его матери не среагировала. Гаара кашлял, пытаясь подняться на ноги, а Шукаку кричал: не шути со мной, сопляк, кем ты себя возомнил, да где бы ты был, если не я? — и прочее в том же духе. Гаара слушал и не злился. Просто ждал, когда закончится истерика и можно будет продолжать диалог. «Тебе хорошо нынче спится, Гаара? — издевался Шукаку. — Или ты, может быть, желаешь, чтобы я, как ручной енот, вновь был запечатан и смирился с прозябанием внутри твоего тела? Вместо того, чтобы властвовать над песками всего мира — как раньше?.. Получать почести, коих заслуживаю, и быть свободным, как ветер в пустыне?» Гаара отряхнулся, подождал, пока песок с тихим шелестом уляжется внутри сосуда, и только после этого разомкнул пересохшие, закровившие губы: — Ты что, хочешь вернуться ко мне, Шукаку? Он поселился в мертвом оазисе у заброшенного храма — храма того древнего учения, которое действительно называло Шукаку своим богом и отцом. Гаара следил за его судьбой и знал, что некоторые пыльные бури и другие природные явления вызывает именно он. Шукаку ненавидел песчаную мглу, но она как дурная примета сопровождала любое его явление человеческому роду. Прошло два года, и на юге, который отныне принадлежал Шукаку, стало вновь беспокойно. Пропадали люди — и два специальных отряда, отправленных Скрытым Песком установить истину, пропали тоже. Позже в Деревне оказалось тело одного из связных. Над трупом явно покуражились, на спине его даже были вырезаны кандзи со значением «песок» и «вкус крови». — Что этот Шукаку о себе возомнил? — бешено ходил по залу для совещаний Канкуро, и полы плаща гневно взметались вслед его перемещениям. Темари подошла к окну, к Гааре, который не мог отвести глаз от ржавой и круглой луны, заключенной в рамку слюдяного иллюминатора. — Мне кажется, он пытается привлечь твое внимание, — сказала она. — Иначе зачем писать послание? — Будет очень жаль, если не удастся договориться. Я отправлюсь туда. — Не стоит, — вмешался уже успокоившийся Канкуро. — Он этого и добивается. Что, если он готовит тебе ловушку? — Кто сказал, что я сам не хочу пообщаться с ним? Больше двух лет прошло, — подумав, ответил Гаара. В груди была сосущая пустота — дыра, которая однажды могла затянуть самого Гаару. Он знал, что повторное запечатывание, даже если и не убьет его ослабевшее извлечением тело, даже если получится, не способно излечить сердце и оскверненный прошлым разум. Отличие Гаары от тех, кого Наруто в конечном итоге заставил прислушаться к себе, заключалось в единственной простой вещи: он не умер. Он продолжил жить даже тогда, когда его путь как джинчурики был окончен. Никто не жил после трудного и болезненного исцеления, какое дарил Наруто, отыскивая даже в самой темной душе отблеск света — или давая собственный свет. Наруто был истинным воплощением Мудреца Шести Путей, подарившего людям ниншу, учение о понимание сердец других людей — но даже Мудрец не научил бы Гаару раз и навсегда забыть о прошлых деяниях. Не только быть, но и ощущать себя хорошим. — Делай как знаешь, — рассерженно отозвался брат. — Но я отправлюсь с тобой. — Нет, тебе лучше остаться вместо меня в Деревне, — слабо улыбнулся Гаара. — Тебе нужна защита и сопровождение, Гаара, — встревожилась Темари. Он обернулся. Посмотрел прямо в ее глаза, так похожие на мамины, и медленно проговорил: — Кажется, я знаю, кого можно позвать. Гость Почти никто не выживал после спасения, однако помимо Гаары был еще один такой человек. Какими-то очертаниями судьбы тот напоминал ему самого себя. Даже насмешка почти: Гаара ведь уже говорил об этом. Еще до Наруто, до всего. Просто увидел тогда его глаза. Прошли годы, изменилось абсолютно все — но это осталось. Учиха Саске, который давным-давно встретил в горах Листа его взгляд своим, полным ненависти и боли, два года назад слушал вынесенное ему военным судом Альянса Пяти Великих Стран решение. Гаара знал, что они до сих пор похожи, потому что в ответ на «оправдан» в этих глазах не появилось ничего. Ни радости, ни торжества, ни насмешки. Саске просто чуть наклонил голову, принимая как данность, и вновь будто обратился вглубь самого себя. Гаара знал — он тоже пустой внутри. Просто человеческая природа такова, что не позволяет оставить попытки что-то найти. Или обрести вновь. Саске странствовал много месяцев, с равнодушием принимая неизбежное наблюдение представителей Альянса. Он больше не совершал сомнительных поступков, и в итоге ему разрешили встретиться с Орочимару, чей статус вызывал еще больше вопросов и был куда менее легален, и начать совместную работу. Но Саске — Гаара знал, почему, он понимал — не мог оставаться на одном месте долгое время. На войне он потерял руку и трофеем (или проклятьем) получил риннеган; все предыдущие владельцы додзюцу обладали неким знанием о риннегане, которое в конечном итоге привело их к выбору ложной цели. Саске поставил себе задачу собрать информацию о великой силе Мудреца Шести Путей из иных источников, и путь его начался с Великих Деревень. Об этом он говорил в своем сухом отчете в Лист, копии которого получили остальные четверо каге. Гаара первым дал согласие на допуск Саске в архивы Песка. Так, к третьему году от окончания войны в лабиринтах узких улиц и бесконечных наземных переходов Деревни появился чужак. Для Гаары он был — гость. Гаара предложил Саске начать с Песка не только потому, что поддерживал Наруто и понимал, насколько этот человек для него важен, и не потому, что уже заслужил славу юного каге, который меньше других боится нового. Нет, он действительно до сих пор ощущал сильную душевную близость с Саске. Они были похожи даже несмотря на то, что Гаара теперь оказался на солнечной стороне и тьму, которая жила внутри, у него забрали, а Саске получил прощение и открыто поддерживал Альянс, но все равно остался там, где управляет событиями лунное начало — пусть его нынешняя тьма напоминала скорее сумерки и тихие лесные тени. — Что тебе нужно? — спросил Саске. Он уже спрашивал раньше, когда Гаара невольно останавливал на нем взгляд, слишком глубоко погрузившись в собственные мысли. Должно быть, тоже чувствовал сходство. Никак не мог забыть, что единственный в их жизни бой остался незаконченным, остался ничьим. Гаара изложил свой план. Саске стоял у окна библиотеки, кутаясь в потрепанный плащ, который редко снимал, и по его бесстрастному лицу ничего нельзя было понять. — Я прошу только подстраховать меня, — объяснил Гаара, — потому что считаю, что в случае необходимости сам справлюсь с Шукаку. Важнее то, что ты выступишь со мной как легальный представитель Альянса. Можно сказать, я стану твоим входным билетом в нормальное общество. — Меня не интересует их отношение ко мне. — Понимаю. Но, как казекаге и один из лидеров Альянса, я не могу оставить эту ситуацию в том виде, в каком она есть сейчас. Саске, тебя полностью признают только Лист и наша Деревня. Остальные до сих пор видят в тебе скрытую опасность. Я подозреваю, что тебе все равно, но это не нормальное сотрудничество. — Сотрудничество? — в отрешенном взгляде Саске появился намек на интерес. — Своими действиями я покажу наблюдателям из других Деревень, что доверяю тебе. Простая политика, но я уверен, что Наруто хотел бы этого. У Саске дернулся уголок рта. Он облизал обветренные губы и сделал пару шагов навстречу. Гаара спиной ощутил, как зашелестел, скручиваясь, в его сосуде песок. Рефлекторно. — Я намеревался убить тебя и остальных каге, — сказал Саске негромко, — тогда, во время войны, когда вы пятеро тоже все были под действием Вечного Цукуеми. Ты знал? Усилием воли Гаара прекратил движения своего песка и перевел дыхание. — Нет, не знал. И я не думаю, что другие каге должны знать это, но спасибо за доверие. Обдумай мое предложение до завтра. Доброй ночи. Уходя, Гаара ощущал спиной тяжелый взгляд, и понимал — уж его-то сегодняшняя ночь точно не начнется раньше, прежде чем он перестанет думать о глазах, в которых раньше было пламя мести и ненависти, а теперь остался только пережженный пепел. Хотя, быть может, не ему одному суждено было нынче страдать от бессонницы. Саске Саске принял его предложение, и они отправились на юг. Шукаку нисколько не изменился. С обидой и гневом спросил, что здесь делает мерзавец с риннеганом. За переговорами, плавно переросшими в вялую схватку, наблюдали не только люди из личной гвардии казекаге, но и представители Скрытого Камня и Скрытого Облака. — Буду краток, — сказал Гаара, обвив тело Шукаку песочным доспехом, и легко вспрыгнул к нему на морду. — Если я не получу вразумительного ответа на вопрос, почему ты трогаешь людей, тем самым нарушая мирные договоренности между хвостатыми и шиноби, то мне придется воспользоваться силой риннегана и ставить вопрос об определении твоей дальнейшей судьбы. А ты знаешь, к чему это может привести. — Заткнись, заткнись, заткнись, — визжал Шукаку, но Гаара видел искрящийся смех в его глазах. Возможно права была только Темари, и Шукаку действительно просто хотел привлечь внимание людей. Внимание своего бывшего джинчурики. Жизни хвостатых оказались связаны с шиноби крепче, чем они сами думали, томясь в темницах человеческих душ. — Я раздавлю тебя, — пообещал Шукаку почти кокетливо, — как маленького таракана. — Что ты сделал с людьми, Шукаку? — повысил голос Гаара. — То были не люди, а сволочи из храма, — с яростью заговорил тот и, рассердившись, дернулся из крепких песочных пут, — довожу до твоего сведения, маленький казекаге, что их секта пыталась вновь запечатать меня. Даже не в человеке, а в бутылке! Разумеется, я их уничтожил, что, ты предлагаешь ждать, когда меня засунут куда-то и сверху заткнут пробкой?!.. — А мои отряды? — Они показали свое неуважение, — рявкнул Шукаку и затряс головой. Гааре пришлось отпрыгнуть на песочный щит. Он испытывал облегчение. После окончания «переговоров» он пообещал, что штаб тщательнейшим образом расследует это дело. Разумеется, люди, о которых говорил Шукаку, были не правы — но не слишком ли рано тот наплевал на условия драгоценного мира, не слишком ли охотно ухватился за предлог? Остальные сомневались, но Гаара ощущал странное чувство, похожее на близость, когда его лицо обжигал горячий ветер Шукаку. Он не знал, как долго продержится это хрупкое равновесие, однако действительно верил, что сотрудничество самых разных людей и всех хвостатых способно постепенно нарастить мышцы на скелете послевоенных соглашений. Это было то, чему его научили Наруто и война. «Признайся, тебе не хватает этого?» — спросил его Шукаку, и Гаара понял, что тот имеет в виду. Нет, он не скучал по болезненной зависимости от убийств, но порой ему все же хотелось вновь услышать внутри головы вопли — и с облегчением решить, что это Шукаку, а не он сам был воплощением зла. За последние годы он понял, что зла не существует самого по себе, что его порождает целая цепь связанных событий. Наруто мечтал о глобальных изменениях, которые переломили бы систему этого мира, но терялся из-за обилия дорог, что открыло перед ним будущее. Его хотелось поддержать. Теперь Гаара знал, что Саске тоже желал этого — и в какой-то момент войны решил собственными зубами перекусить хребет, пустить теплую кровь. Взять зло на себя? — Ты добился этим чего-нибудь? — спросил тот, когда они вернулись в Песок. — Я удовлетворен переговорами. Я не считал Шукаку монстром, а сегодня в очередной раз в этом убедился. Он способен слушать и отвечать. — Ты изменился, — равнодушно сказал Саске. — Монстр остался прежним, это ты способен слушать и отвечать. — Тебя я тоже не считаю монстром. Не отвечая, Саске поежился под слоями ткани — ночью на открытом балконе было прохладно, пусть сезон бурь и прошел. Но Саске явно не любил находиться в глухих стенах резиденции, а Гаара хотел быть гостеприимным. — Завтра мне пора выдвигаться дальше, — монотонно сообщил Саске. — Я вернусь в Страну Рисовых Полей, а позже отправлюсь в Страну Земли. — Ты узнал хоть что-нибудь о священном риннегане, находясь у меня в гостях? — Возможно. Мне здесь не нравится, — Саске выдал сухую усмешку. Гаара отвернулся от убывающей луны, укутанной в изношенные облака, чтобы лучше видеть лицо собеседника. — Через пару дней сюда прибудет Наруто в составе дипломатического посольства. Я буду рад увидеть его, много месяцев прошло с последней встречи. Разве ты не испытываешь такого же желания? — Не сравнивай нас, — показалось, что во взгляде Саске мелькнула злость. — Я не собирался. — …не через него. Он шевельнул плечами, и это движение очертило под складками плаща обрубок его левой руки. Гаара понимал, в чем суть: Наруто тоже не был целым без Саске, но это забывалось, потому что тот, кто искал, после достижения цели начал казаться сильнее того, кого искали. Наруто обрел потерянное когда-то, а Саске лишился своего огня. Может быть, Гаара ошибался. — Саске, — позвал он негромко, — помнишь о чем мы говорили тогда, в Стране Железа?.. Я рад, что ты смог открыть глаза. — Тогда, в Стране Железа, — Саске вдруг улыбнулся, и это показалось диким. Это почти заворожило. — Ты собирался убить меня, как и остальных каге, а я тогда, после Совета и твоего нападения, сказал Наруто, что он должен остановить это. Не дать тебе пасть еще ниже. Но он... — Не стал тебя слушать, я знаю, — перебил Саске. По воздуху между ними будто пробежала короткая электрическая дрожь. — А теперь-то ты чего от меня хочешь? Гаара опять посмотрел на небо, глухое, душное и низкое — такое же, как тогда, когда он убил Яшамару. Когда стал казекаге. Саске прятал под отросшими волосами свой левый глаз, а отсутствие руки скрадывал бесформенный плащ, но луна и ночь обнажали ему нервы. Пустота внутри Гаары ловила его эмоции, как сухая земля — капли дождя. — Наруто заменил тебе все. Всех, кого ты потерял, ведь так? — еле слышно спросил он, не оборачиваясь. — Он собрал тебя заново. На самом деле сейчас для тебя имеет значение только он. Ты бы и рад испытывать привязанность к кому-то еще или ценить с таким трудом достигнутый мир между странами, но у тебя в душе осталось место только для Наруто. Он — это по сути все, что ты сейчас представляешь из себя. Я прав, Саске? Ночью В скалах, окружавших Скрытый Песок, было несколько укрепленных проходов-коридоров. Всего один из них появился естественным путем — еще до основания Деревни. Этот разлом называли Адской расщелиной. На каждом шагу были установлены ловушки для тех, кто попытался бы проникнуть в Деревню с дурными помыслами. Вплотную к ней прижимались бедные грязные лачуги беднейших жителей Песка. Даже ночью воздух там вливался в глотку раскаленным оловом. Еще немного дальше располагались склады и ветровые заслоны. Именно к Адской расщелине отправились Гаара и Саске. В ходе войны Гаара предлагал Наруто выпить с ним по-братски, но Саске такого не предложишь. Гаара даже не обманывал себя мыслью, что хочет. Саске понимал язык кулаков, а не дружеские посиделки; запах пота и разгоряченного схваткой тела был для него наверняка слаще паров любого алкоголя. — Как тогда, — усмехнулся он, добравшись вслед за Гаарой до выжженного голого плато. Шпиль резиденции терялся далеко во мгле. За их спинами вздымались серые ночью каменные гряды, а с края площадки можно было разглядеть, как сливаются волны песка с сизым и рваным от облаков небом. Гаара понял его, он тоже об этом подумал: он ведь сам бросил вызов Саске много лет назад, придя к закрытым от людского взгляда скалам, где тот тренировался с Какаши. Пока его не заметили, Гаара стоял за камнем, жадно вдыхая разреженный воздух, и внутри что-то сладко резало в созвучии с треском электрических сполохов чакры. Как же он тогда хотел убить Саске. — Ты помнишь, — пробормотал Гаара и вставил горящий факел в расселину крошащейся породы. Саске скинул плащ, плавно поведя плечами. — У меня только тайдзюцу, — голос был ровный и негромкий, но Гаара уловил в нем легкую дрожь. — Хорошо. Он предложил, Саске не отказался. Между ними что-то наливалось грозовым облаком и в отдалении прокатывалось эхом — так и не оконченный бой, сходство, что при столкновении высекает искру, Наруто, который отсутствовал физически, но чувствовался рядом, что-то еще. В предложении Гаары тоже заключалось доверие — куда большее, чем в формальном признании его силы как средства дипломатии в деле Шукаку. Настоящее доверие — будучи казекаге, предлагать бой противнику куда опаснее себя. И «что-то еще». — Нападай, — сказал Гаара, и Саске сорвался с места. …Пыльное тусклое солнце отлепилось от горизонта, растекаясь по низу, поднялось еще, и только тогда Гаара осознал, сколько времени прошло. Тело горело от достававших его ударов, песок резал кожу и сухо осыпался с пальцев. Инстинктивная абсолютная защита шла трещинами под напором Саске, который, даже не используя чидори, все равно дышал темным электричеством. И, кажется, сам воздух пах озоном. Тела сталкивались, и сила отбрасывала их друг от друга. Лицо Саске то и дело искажалось почти до неузнаваемости, он дико усмехался, сплевывая и поднимаясь на ноги. Было жарко. — Сдаешься? — прорычал Саске, беря его в захват единственной рукой и толкая спиной к камню. — Сдаешься? Боль была почти сладкой. Нужной. Гаара давно не дрался. Внутри разливался куда больший жар, чем тот, что уже поднялся над расщелиной — этот жар словно заполнил рваную дыру в его душе. Песок обвил тело Саске и резко отшвырнул. Вслед глухому звуку удара о землю, Гаара ощутил дрожь собственного сердца. Гаара действительно давно не дрался. Вот так, по-простому. А простое обнажает правду. — …а знаешь, Гаара, — просипел Саске, вытирая чуть трясущейся рукой разбитый рот, — ты изменился, но твой песок все еще пахнет кровью. Перед глазами потемнело, сердце бешено заколотило в висках. Не помня себя, Гаара бросился к нему, только поднимающемуся на ноги. Песок ответил глубинному желанию и, затвердев, голодно сжался вокруг шеи Саске. Его губы выцвели, лицо обливалось потом. Пальцы машинально взметнувшейся руки отчаянно заскребли по душащей петле. Гаара вцепился в дергающееся плечо с наслаждением, уставился в одурманенные глаза. — Мир, — вытолкнули губы. Песок зашуршал, осыпаясь, но Саске вдруг коротко мотнул головой. — Еще, — из глаз плеснуло болезненным ликованием. — Ещ... Песок облепил его тело, как живой, заключил в саван, который всегда убивал. Гаара тяжело дышал и не мог не делать того, о чем его просили эти глаза. Прежде чем серая поблескивающая масса скрыла под собой пошедшее пятнами лицо, окровавленные губы улыбнулись почти счастливо. Гаара отступил назад, на миг теряя опору, и обессиленно разжал кулак. — Я сдаюсь, — прошептал Саске. Песок с тихим шорохом сыпался с его тела, но взгляд Саске был направлен внутрь себя, куда-то очень глубоко. — Я сдаюсь... Словно он вернулся домой. Пыльная мгла Было только шесть часов утра. Гаара сидел на мокрой скамье, приваливаясь спиной к нагретой каменной плитке, и тер грудь мочалкой. Пена смешивалась с кровью, и вода уходила в сток под пальцами ног, оставляя на полу розовато-белесые разводы. — Я бы не убил тебя, — сказал он для чего-то. Саске и так знал это. Тот бросил равнодушный взгляд, закрутил ручку крана и стянул с крючка полотенце. — А я вообще ненавижу боль, — ответил в тон. — Мне пора. Перед тем, как толкнуть дверь из комнаты отдыха за банями, Саске поднял повыше край шарфа, закрывая себе рот и нос. И правильно — ему идти по пустыне много часов, а клубящаяся в воздухе пыль забивается даже в поры, раздражает лицо и глаза, приводит к надрывному кашлю. Они обменялись молчаливыми взглядами, но Гаара не стал произносить слова прощания. Все казалось лживым после той правды, что открылась им во время ночного боя. А Саске в принципе никогда не прощался. Уже из окна в кабинете Гаара смотрел, как Саске в своем старом плаще идет прочь от резиденции казекаге, сливаясь с серыми и из-за песчаной завесы одинаковыми прохожими. Тело охватило странным парализующим покоем. Люди немеют, выплакавшись или прокричавшись — его настигло то же самое, хоть и иным путем. Он отвернулся, подошел к столу. Задумчиво провел пальцами по лежавшим еще с вечера отчетам. Они пахли старостью и пылью, как и все в Скрытом Песке сейчас, а разгорающееся за круглым окошком солнце из-за этой проклятой мглы не грело и не обжигало, даже не светило толком. Лишь испускало мертвое сероватое сияние. Ничего, думал Гаара. Через пару дней пыльная мгла расступится, а сезон бурь уже закончен — будет иссушающий зной, с настоящим солнцем на выцветшем, но голубом небе. Через пару дней здесь как раз окажется Наруто. Гаара ощутил, как губы его трогает невольная улыбка. Наверное, пора было принять, что его разум осквернен настолько, что это уже не излечить. Встреча с точно таким же Саске дала ему спокойную силу для признания правды. Гаара знал, что держит себя в крепком кулаке. Ночь — время кошмаров, но она всегда заканчивается. Ночь полна кошмаров, вины и запаха крови. Песок в сосуде до конца его жизни будет пахнуть кровью тех, кого он убил, однако пока впереди виден проблеск надежды и пока мгла не заволокла его мир навсегда, это — ничего. Через час в кабинет по делу заскочила Темари и привычно осталась поговорить. Гаара почти не отвечал, но слушал ее все с той же улыбкой. Черную пустоту в груди нельзя было убрать, но он знал, что справится и так. Пока в мире есть настоящий свет, мгла, боль и ненависть обречены вечно утопать в ночи. Они останутся там — пока есть солнце. Пока есть надежда на то, что утром все закончится.