Пока есть возможность

Помада так вкусно пахнет, ложится на губы кривой яркой линией. Клаус хмурится, пытаясь сделать форму ровной и аккуратной. Не то что бы это ему хорошо удается. Тушь густая, старая, с маленькими комочками на загнутой щеточке. Но это не важно. Пальцы, сжимающие ее, дрожат от легкого возбуждения и иррационального страха. Клаус все-таки заезжает себе в глаз, нервно смеясь и размазывая черную краску вперемешку со слезами. Приходится все стирать и наносить заново. Правый глаз предательски красный, но Клаус доволен. Он хлопает яркими склеенными ресницами и улыбается отражению. С карандашом работать на удивление просто. Он маслянистый и стесанный до половины, легко оставляет жирные черные полосы. Клаус чуть натягивает верхнее веко, чтоб не дрожало, и ведет от одного уголка глаза к другому. Чтобы хорошенько накрасить нижнее, приходится несколько раз повозить по забавно-розовой коже. Это почти щекотно, даже немного приятно. Глаза чуть слезятся, но Клаус рад. Он тихо смеется, крутится перед зеркалом, глядя как взлетает одолженная у Вани юбка. Мелькает мысль, что стоило попросить у Эллисон одну из ярких футболок в обтяжку, но Клаус сразу отгоняет ее — Шептунья бы все равно не поделилась. Клаусу кажется, он смотрится миленько. Юбка гораздо удобнее его коротких шорт, становится досадно, что отец все равно не разрешит ему всегда носить женский вариант формы. В отличие от большинства домочадцев, ему нравится их форма, нравится ее носить. Она напоминает ту, что рисуют в аниме, которое они с Беном втихую смотрят в компьютерном классе. Клаус вновь крутится перед зеркалом, строя ему умилительные и смешные физиономии, пародируя девочек с плакатов. Музыка в его наушниках играет на полную, помогая игнорировать дотошную парочку мертвецов, никак не отправляющихся на тот свет. Клаус танцует. Дергано, без капли пластики и соответствия ритму, но ему максимально плевать. Клаусу пятнадцать, он видит мертвых людей и сам убил больше десятка, он чертовски устал от пренебрежения со стороны семьи. Ему осточертело быть Клаусом Харгривзом, Четвертым из Академии Амбрелла, ему хочется быть собой. А еще чтобы кто-нибудь обнял и сказал какой он красивый, какой он молодец. Просто так. Хотя бы за то, что он вообще дожил до своих пятнадцати. Клаус не замечает, когда в комнату входит Бен. Продолжает свой странный танец, пока не натыкается на замершего у двери брата. Улыбка из радостной становится испуганной, почти жалкой. Он отскакивает к кровати и скалится, снимая наушники. — Ну, как тебе, Бенни? Бен внимательно оглядывает короткую для Клауса юбку, неловкий макияж на знакомом до мельчайших деталей лице. Ловит взгляд, загнанный, почти сумасшедший, и хмыкает: — До Рей Хино явно не дотягиваешь. Клаус нервно смеется и Бен в два шага преодолевает разделяющее их расстояние, чтобы поймать брата в объятья. Тот жмется ближе, прячет лицо на чужом плече и подрагивает от накатившей истерики. Понимание, что брат не осуждает его, не зовет отца, чтоб тот снова засунул его в ненавистный склеп, топит в облегчении и душит слезами. Бен гладит его по голове и это до дрожи приятно, успокаивающе. Клаусу никогда не было так хорошо как в этих крепких и теплых руках, обещающих заботу и безопасность. Он поднимает на Бена заплаканные глаза и еле слышно спрашивает: — Я красивый? Бен смотрит на худое лицо, обрамленное спутавшимися кудряшками, на криво накрашенный рот, влажно блестящие глаза в окружении черноты поплывшей туши и подводки. Он вздыхает и уверенно отвечает: — Ты очень красивый, Клаус. Ты замечательный. Улыбкой Клауса в этот момент можно было бы осветить относительно небольшое государство, Швейцарию точно — думает Бен. Клаус счастливо и звонко целует его в щеку, оставляя яркий след, и снова прячет лицо у него на плече. Бен фыркает, возвращаясь к поглаживанию чужих волос. Скоро ему придется возвращаться в свою комнату, но пока есть возможность, он покрепче прижимает к себе довольного таким раскладом Клауса и прикрывает глаза.