Настроения

Артем тихо стоял рядом с Николаем и нервно сжимал и разжимал кулаки. Ему хотелось сказать хотя бы что-то вменяемое, что-то, что могло поддержать и успокоить Николая, а на языке вертелось примитивное «Все будет хорошо». Это было глупо и бестактно, и это понимал даже Артем. Но что помимо таких несуразных, затасканных слов могло взбодрить Николая, стоявшего перед ним с отрешенным лицом и сырыми глазами, Артем не знал. Он протянул руку, чтобы коснуться Николая, но тот запрокинул голову вверх и замер, подобравшись, сосредоточившись, отрешившись, уходя тем самым от неказистого и трогательного в своей беспомощности жеста Артема. - Пойдем, Тема, - выдавил Николай тихие слова, явно борясь с комом в горле. Артем не выдержал. - Все будет хорошо, - сбивчиво и горячо зашептал он, цепляясь за руку Николая. – Правда, все будет хорошо. Он еще приедет, и вы еще увидитесь, правда увидитесь, он же еще прилетит. То есть, Коля, не увидитесь, но встретитесь, - оправдываясь, начал себя поправлять Артем. – Колечка, правда, все в порядке, и он там с Алешей, все ведь в порядке! Николай вымученно улыбнулся, все так же держа голову запрокинутой. Он осторожно переложил трость в левую руку и похлопал высвободившейся Артема по предплечью. - Тема, ты такой замечательный, - с неподдельной признательностью, скрытой за более привычным для него ироничным тоном, сказал он. – Поехали домой. Самолет взлетел? Артем оглянулся, выискал глазами табло и от усердия зашевелил губами, читая информацию. - Нет, еще пять минут. - Давай подождем, - виновато попросил Николай, поворачивая к нему голову и смущенно улыбаясь. - Конечно! – жарко отозвался Артем. – Конечно, Коля! Они переместились ближе к выходу. Николай вслушивался в какофонию звуков, которая звучала для него удивительным образом благозвучно, Артем оглядывался и хмурился, подозревая всех и каждого в диверсионных настроениях. Николай замер, прислушался. Уголки его губ красноречиво дернулись, губы красноречиво поджались. Артем моргнул пару раз и перевел взгляд на табло. Помимо воли, совершенно не осознавая, что он делает, он погладил Николая по руке и легко сжал предплечье. Николай с трудом, но улыбнулся. - Поехали, мой хороший, - ласково сказал он. – Будем ждать сообщений от него дома, да? - Дома, конечно, - с готовностью отозвался Артем. – Можно вина открыть, я как раз заныкал очень даже неплохое. - Под макароны по-флотски? – Николай улыбнулся бодрой, почти искренней улыбкой, противоречившей тоскливым глазам. – Может, лучше водочки? - Коля, - недовольно отозвался Артем, упорно игнорируя выражение глаз. – Ну сколько раз говорить, это спагетти болоньезе. А водочку можно под котлеты. И если ты так не жалеешь свою поджелудочную железу, можно к этому делу жареной картошки. - С перчиком хотя бы? – Николай пожал его руку и отпустил ее. – Веди, Сусанин. Артем стоял, вглядываясь в его лицо, пытаясь найти признаки того, что Николай справился со своей тоской. Или что он уверился в том, что все получится, все уладится и все войдет в привычную колею. Но за исключением тоскливых глаз, которые Николай как-то очень проницательно прятал от него, Артем не мог найти ни подтверждения, ни опровержения. - Все бы тебе шутки шутить, - буркнул он, стараясь звучать как можно более недовольным. Николай должен был отреагировать на его тон, как реагировал всегда. В ответ Артем получил согласный кивок головой и шаг в сторону выхода. Артем привычно взял его под руку и хмуро пробурчал, настороженно косясь на Николая: - Только и знаешь, что смеяться надо мной. Я к тебе со всей душой, а ты... Николай согласно кивнул головой, виновато пожал плечами и легонько толкнул его. - Зато у меня таки-ие руки, Тема Борисович, - доверительно прошептал он. У Артема заалели уши, краска постепенно сползала на щеки, но сам он довольно откинул назад голову. Потом, ночами ли, в гордом ли одиночестве, Николай наверняка будет скучать по Льву, терпеливо дожидаясь очередного звонка в скайпе или требуя от Темы, чтобы тот ему помог. А пока – все позади. Он недовольно посопел для острастки и потащил Николая к машине. В конце концов, они почти проголодались. Лев с ослепляющей отчетливостью понимал, как он не любит летать на этих дурацких самолетах. Он сидел в очень неудобном кресле, колени практически упирались в передний ряд, места для локтей катастрофически не хватало, воздух был каким-то спертым, свет дурацким, тусклым и мерцающим, хотя салон казался таким же, как обычно, и к прочим бедам рядом с ним сидели две барышни, которых разумными можно было назвать с большой натяжкой. Они сначала хвастались друг другу айфонами, после жаловались на невозможность купить нормальные туфли, а затем усердно дергали Льва по самым разным мелочам – помочь им подключить наушники и отрегулировать громкость, поинтересоваться, хочет ли он почитать журнал, выпьет ли он с ними кофе. Он пытался оставаться вежливым, даже когда барышни дергали его за рукав, когда он, отвернувшись и нацепив наушники, делал вид, что спит. Наконец он рявкнул: «Нет», - и с мазохистским удовлетворением слушал, как они шептали друг другу, что мужчины теперь такие хамы и совершенно не умеют себя вести. Под их монотонное бубнение Лев задремал, чтобы оказаться в странном полусне, в котором стюардесса проводила его на собеседование к главврачу отделения, где ему предстояло работать, а это отделение почему-то располагалось в гараже дома Тобиаса, а на самом собеседовании присутствовал не только Тобиас, но и Марат. Стюардесса принесла им кофе, который пах дезинфектантом и подавался в хрупкостенных пластиковых стаканчиках, и Лев упорно отказывался его пить, желая поделиться с Алешей. «Какой кофе», - заорал Марик, подскакивая и тряся его за плечо, - «Ну какой кофе?!». Лев дернулся, вскинул голову и открыл глаза, потерянно оглядываясь. Стюардесса всего лишь осторожно трогала его за плечо и просила пристегнуться. Он выглянул в иллюминатор. Его встречало ясное небо. Лев зевнул и пригреб волосы, затем скользнул рукой по щетине. Он приедет заросшим и уставшим, в измятой одежде и со взъерошенными волосами. И его будет встречать щеголеватый и ухоженный Алеша на своей раздавленной лягухе. Лев откинул голову на подголовник и закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться на гуле турбин, чтобы хотя бы как-то отвлечься. Он невольно судорожно вздохнул и рефлекторно сжал кулаки. А если Алеша его не встретит? Люди медленно выходили из самолета. Лев ждал своей очереди, угрюмо косясь в иллюминатор. Его раздражали приторные улыбки стюардесс, утрированно оживленные голоса людей, которые возвращаются домой, странный и непривычный воздух; внутри волнами накатывал глухой ропот раздражения. К прочим радостям добавляются четыре часа ожидания. Лев украдкой глядел на небо и снова отводил глаза, боясь позволять своей надежде воспарять слишком высоко. Ему казалось, что если он слишком увлечется переглядками с этими облаками, то чрезмерно обрадуется – знает же за собой такую коварную черту, как излишний оптимизм. А на поверку все окажется не так. Сидеть не было мочи. Лев стоял у окна и смотрел на поле. В Германии раннее утро. Алеша, наверное, только встал. Лев вспоминал, как Алеша просыпался – сначала лопатками, потом плечами. Потягивался и только тогда вскидывал голову. Но даже полусидя не открывал глаз, а сначала потягивался, сладко зевал и улыбался. И Лев улыбнулся ему, с трудом удерживая руку – настолько велико было желание провести рукой по чему-нибудь, по гладкому и холодному стеклу, отделявшему его от самолета, чтобы почувствовать под рукой что угодно, представляя, что скоро под ней окажется живая, теплая и знакомая по бесконечным воспоминаниям кожа. Наверное, можно позвонить. Лев достал телефон и посмотрел на экран. Сообщение. От Артема, который желал хорошего пути, передавал привет от Николая и выражал осторожную надежду, что с ними свяжутся. «Мы обязательно с вами свяжемся», - не задумываясь, набрал Лев и долго глядел на то, что за него решило подсознание. Он настолько привык к этой мысли – «мы», что не воспринимал Николая отдельно от Темы, не удивлялся тому, что Николай постоянно прислушивался и принюхивался, стараясь делать это как можно незаметней, чтобы определить, где Артем, перестал обращать внимание на постоянно отдыхавший на Николае взгляд Артема и даже почти не завидовал им. Он сам вынужден был следить за собой, чтобы не зазвучать юнцом со вконец разбалансированным гормональным фоном, захлебывающимся от восторга, охотно рассказывающим всем и вся, какой Алеша замечательный и как с ним здорово. Лев все-таки не сдержался и приложил ладонь к стеклу, прикрыв глаза. Стекло не кожа. Он осторожно провел рукой по нему и сцепил зубы, пытаясь унять мелкую, возбуждающую, своевольную, даже мерзкую дрожь. Только и руку убирать не хотелось. Всего пять часов. Алеша метался по кухне. Всего четыре часа. Спать он не мог, просыпаясь каждые пять минут и пытаясь в раздражении испепелить проклятый экран смартфона, упорно не показывавший более позднее, чем он рассчитывал, время. А потом будильник назойливым и мерзким звоном вырывал его изо сна. И вот времени уйма, а что делать – непонятно. Лэптоп был вроде открыт, какие-то страницы робко намекали о событиях и происшествиях, а интересовала только одна – та, на которой информация о прибытии рейса. Только самолет еще не вылетел. Чай снова остыл. Алеша еще раз обновил страницу с информацией о рейсах. Нужный номер рейса он помнил наизусть, всю информацию о нем – тоже. И дурацким образом до него оставалось слишком много времени. Он ухватился за телефон, нашел нужный контакт, начал писать сообщение и отложил аппарат. Он не знал, что писать. Алеша настолько привык ждать, что сама встреча, которая была бы не отдельным конечным событием, а началом чего-то нового и совершенно незнакомого, его пугала. Вот они встретятся, а дальше что? Лев стоял и смотрел на самолет. Вот он, вот те несколько шагов, после которых прощание с прошлым можно будет считать завершенным. Позади бесконечные месяцы нервотрепки, минуты, когда Лев сомневался не только в том, что он правильно поступает, что его решение разумно, но и в том, что Алеша существует. Всего три часа, целых три часа. Он смотрел на самолет и пытался унять частое дыхание, успокоиться и собраться. Несколько шагов, трап, самолет. Алеша наверняка уже собирается. До Берлина ехать два часа, он несколько раз про это говорил. Сейчас, наверное, еще дома. Лев не смог сдержать довольной улыбки: Алеша ждет его, наверняка ждет. Он выдохнул, прижал сумку к боку и сделал первый шаг. Совсем короткая лестница, безобразно тесный салон, бесцеремонный гул голосов, непонятные вопросы, окрики, кажется, к нему обращаются – чего уже хотят? Лев прикрыл глаза, пытаясь успокоиться, отрешиться, ухватился за телефон. И долго-долго думал, стоит ли отсылать Алеше сообщение, что он уже в самолете. В памяти телефона была целая папка с фотографиями, сделанными в Германии, когда он гостил у Алеши, и позже, когда Алеша гостил у него. Лев пересматривал их, улыбаясь то смущенно, то ласково, то злорадно, в зависимости от воспоминаний. В последний момент он все-таки отправил дурацкое, иррациональное, совершенно неинформативное сообщение, что они взлетают по расписанию, и откинул голову назад, прикрывая глаза. Сцепив зубы и глубоко вздохнув, Лев попытался отгородиться от дурацкой суеты и подремать, чтобы время летело быстрей. Он подозревал, что почитать едва ли сможет – мысли бродят где угодно, но бесконечно далеко от страниц, посмотреть фильм тоже: слишком неестественной казалась любая история, слишком фальшивыми диалоги, слишком наигранными эмоции. Лев покосился в иллюминатор. Небо было серым. И выглянуло солнце. Лев улыбнулся и закрыл глаза, наслаждаясь осознанием того, что скоро вся эта камарилья закончится. Алеша пытался унять дрожь, время от времени пробегавшую по телу и на сей раз изрядно его перетряхнувшую. Ни чая, ни кофе не хотелось. Он попытался в который раз отвлечься информацией на сайтах, но поймал себя на мысли, что не помнит, о чем только что читал. Он вздрогнул и встревоженно посмотрел на смартфон, завибрировавший, моргнувший экраном и снова застывший в тягостном и насмешливом ожидании. Алеша потянулся за ним и, помедлив, взял. Ему вдруг стало жутко, что между ними снова что-то встало, вмешалось в такое простое, такое привычное ожидание, отложив встречу. Алеша смотрел на экран, находя куда большее удовольствие в том, чтобы любоваться именем адресанта. Наконец он решился и прочел сообщение, и на лицо его наплыла дурацкая, глупая, счастливая, до боли широкая улыбка, а глаза неожиданно, но так привычно защипало. Лев в самолете и скоро взлетит. Скорее всего, уже взлетает, пока он тут собирался. Алеша встал, сделал пару шагов, подбежал к лэптопу и обновил информацию по аэропорту. Самолет взлетает по расписанию. Алеша упрекнул себя в неверии, пробурчал, что нужно быть полным лохом, чтобы сомневаться во Льве, выключил лэптоп и сунул смартфон в карман. Пошел к двери и замер. Достал телефон и уставился на черный экран. И только отправив ответное сообщение, натянул куртку и порысил к машине. Дорога была пустой. Алеша старался не спешить, помня, что у него времени с запасом, но каждые пять минут одергивал себя, когда обнаруживал, что снова вдавливал педаль газа в пол куда сильней, чем хотел. Он выключил радио резким движением, потому что его дурацкое бормотание начало раздражать, бросал возмущенные слова вслед обгонявшим его машинам и задерживал дыхание на указателях. До Берлина оставалось более ста километров; Алеша покосился на навигатор. Время в пути – час двадцать. Час девятнадцать. Час восемнадцать. Алеша включил радио, пытаясь отвлечься и не начать еще и километры считать. Информация по дорожному положению была более чем обнадеживающей, пробок не было, аварий тоже. Лев летит где-то над Беларусью. Алеша сжал руль до побелевших костяшек. Еще пара часов, попытался он уговорить себя. Еще пара часов, и Лев достанется ему с потрохами. Можно будет заказать какую-нибудь дурацкую пиццу, открыть вина и подкрепиться. Романтический ужин явно подождет – Лев, его Лев устал и едва ли захочет чего-то пафосного, а Алеше и подавно дела нет до того, что есть. Потом, когда они оба привыкнут к мысли о том, что это надолго, что они надолго вместе, можно будет как-то поосновательней отметить, а пока ни одному из них нет дела до чего-то торжественного. Алеша выпрямил руки и вжался в спинку сиденья. Совсем немного осталось, совсем немного. Лев волновался. Он с недоумением и растерянностью смотрел на подрагивавшие руки и чувствовал, как нервный холодок покалывает побледневшие щеки. Он не удержался и покосился на свое отражение в стекле – хмурое, сосредоточенное, заросшее; он провел рукой по подбородку, сунул руку в карман, нащупал телефон и сжал его. Багажа у него было – чемодан да две сумки. Он взвалил сумки на плечо, взялся за ручку чемодана и пошел к выходу. У самой двери, которая отделяла его от зала ожидания, Лев замер и осмотрел его. Людей было много. Некоторые стояли, некоторые перемещались с сосредоточенными, озабоченными, расслабленными лицами. Он заметил бистро, перед стойкой которого стояли стулья и столы. Алеша сидел там, глядя на ворота, с каменным от напряжения лицом. Лев застыл и про себя позвал его, попросил посмотреть на него, а не на тех, кто уже вышел и расползся по залу. Его толкнули, проходя мимо, он дернулся и оглянулся, внезапно занервничав, затем повернулся к Алеше. Сглотнув, он пошел к воротам на ватных ногах, дыша часто и поверхностно, в недоумении прислушиваясь к отчаянному ритму сердца. Алеша встал. Лев пошел к нему. Алеша оглядел тех, кто вышел, и наконец нашел взглядом Льва. Он сжал губы, впиваясь в Льва взглядом, и напряг плечи. Лев снова замер, не зная, как себя вести. Хотелось послать к чертям собачьим все условности и сжать его в объятьях, до хруста, до Алешиного отчаянного стона, до хруста собственной грудной клетки, но кругом было столько людей, столько совершенно разных глаз, с которыми не хотелось делиться ни йотой того, что переполняло Льва. Нужно было как-то донести все до уединенного, укромного места, где можно было бы поделиться с Алешей и только с Алешей. Лев сделал первый шаг, еще один, еще один. Алеша стоял неподвижно, глядя на него горящими глазами, и его губы побелели от напряжения. Волна горячего, счастливого удовлетворения окатила Льва. С каждым шагом он избавлялся от сомнений, неверия, скепсиса, недоумения, обретал уверенность в том, что все, что они делают, получится. Лев подошел к Алеше, остановился в полуметре от него и сказал тихим, едва слышным, глубоким и ласковым голосом: - Здравствуй. - Лёва, - выдохнул Алеша, пытаясь найти хоть какие-то слова в хаосе совершенно разнообразных мыслей. – И ты не кашляй. - Ну что, к машине? – бархатным голосом спросил Лев, жадно оглядывая его. Волосы отросли. Гладко выбрит - предсказуемый, родной, хороший, знакомый. Осунулся, и бледней, чем Лев помнил, и скулы как-то слишком рельефны. Пальцы закололо от желания провести по щекам, по носу, по губам. Брови на Алешином лице странно дернулись, Лев опустил глаза, чтобы увидеть, что Алеша стоит, протянув ему руку. Лев осторожно сжал ее, с радостью глядя, как складка между бровей разглаживается, глаза светлеют и вспыхивают. Уголки Алешиных губ дернулись в неуверенной улыбке, но мышцы лица не до конца повиновались, и улыбка получилась судорожной. Лев сильней сжал его руку и тряхнул, понимая, что не стоит тянуться к щекам и разглаживать их пальцами – слишком много лишних глаз. Алеша согласно прикрыл глаза, осторожно потянул руку, которую Лев все так же сжимал, задержал ее и наконец вытянул. - К машине, - вибрирующим голосом отозвался Алеша. – Давай сумку. Лев позволил сумке соскользнуть с плеча на предплечье и протянул ее Алеше. Тот взял ее, потянул к себе, не отводя от него взгляд, прищурился, ухмыльнулся и вопросительно приподнял брови. Лев ухмыльнулся в ответ и убрал руку. Алеша постоял немного, кивнул головой в сторону парковки и сделал шаг назад. Лев глубоко вздохнул и удовлетворенно прикрыл глаза. Алеша уселся и повернулся ко Льву, устраивавшемуся в пассажирском сиденье. Его глаза потемнели, брови съехали к переносице, губы поджались. Алеша сдерживал частое и глубокое дыхание, но вдохи и выдохи были все равно шумными, и пристегнувшийся уже Лев недоуменно посмотрел на него и подался вперед. - Ты чего? – глубоким, вибрирующим, хищным и подозрительным тоном спросил Лев. Алеша мотнул головой, дернулся, подаваясь назад, и отвернулся. Неверной рукой он завел двигатель и слишком резко тронулся с места. Лев положил руку поверх Алешиной. – Успокойся. Я сам нервничаю, но доехать домой хочу в неразобранном виде, - ровным голосом, мерно произнес Лев и ответил прищуренным и тяжелым взглядом на Алешин негодующий. – Все позади. Алеша неловко ткнулся головой в плечо Льва, и тот наконец провел рукой по его волосам. Задержал в них пальцы, прикоснулся губами и прошептал: - Родной мой, давай дома. Алеша отвернул лицо с влажными глазами к окну и послушно кивнул головой. Он посидел так немного, собрался с духом, ткнул рукой в кнопку радио и оглянулся. Помех не было, можно ехать. Лев молчал всю дорогу. Время от времени он постукивал пальцами по дверной панели, увлекался видом из правого окна машины, менял положение ног. Алеша старался смотреть только вперед и в зеркала, избегая глядеть на него – чревато. И снова, как и на пути в аэропорт, это дурацкое состояние эйфории увлекало его, и Алеша недовольно морщился, упрямо заставляя себя концентрироваться на дороге. До дома оставалось совсем немного. Алеша хмурился, угрюмо глядя на очередной красный сигнал светофора. Он похлопывал по рулю, со злостью придавливая сцепление. Лев смотрел на дорожное движение с особым, практичным интересом, сравнивая, оценивая, прицениваясь, внимательно разглядывая знаки, подмечая особенности местных стилей вождения. Он пристально рассматривал знаки, отмечая их непохожесть, довольно вскидывал брови, когда успевал прочитать надписи на них, недовольно морщился, когда ему это не удавалось. Все-таки они с Алешей хорошо его натаскали в плане языка. Дело за малым – научиться применять это на практике. Он покосился на приборную панель, не сдержался и скользнул взглядом дальше влево и приковался глазами к Алеше, сидевшему неподвижно, мрачно смотревшему вперед и хмурившему брови. Алеша заметил движение и покосился на Льва. Он замер и растворился в жадном, нетерпеливом и жарком взгляде, вспыхивая под ним и зажигая Льва в ответ. Время внезапно замедлилось, превратилось в черную патоку и окутало их на несколько ударов сердца. Сзади нетерпеливо посигналили. Алеша вздрогнул, чертыхнулся и посмотрел на светофор. - Да заткнись ты, придурок, - зло бросил он, резко стартуя. Лев не смог отвернуться. Но он смог прикрыть глаза – немного, но хотя бы что-то. Кажется, когда Алеша вез их в Аахен, он произвел на Льва впечатление очень спокойного и даже флегматичного водителя. Когда он отвозил его в Берлин, то тоже вел машину очень даже спокойно. Лев прикрыл глаза: машина заглохла снова. Парковаться тоже получалось не так, чтобы очень. Неужели Алешин стиль вождения так деградировал за жалкий год? Или... Лев самодовольно ухмыльнулся. - Ну что еще? – прошипел Алеша, заметив это. - У тебя замечательная послушная машина, очень чутко реагирующая на состояние своего хозяина, - бархатным голосом произнес Лев. - Да кончай издеваться, - не сдержавшись, огрызнулся Алеша. – Сам меня, можно подумать, чинно-благородно из аэропорта встречал. Лев быстро оглядел двор и резко привлек Алешу к себе, подаваясь вперед и со звуком, похожим на стон, выдыхая. После короткого и отчаянного поцелуя он прижался к Алешиной щеке и тихо прошептал: - Да там чудо было, что мы без аварии доехали. Он отстранился и открыл дверь. - Давай, пойдем, - бросил он через плечо. Алеша на две секунды откинулся на спинку и запрокинул голову. Еще несколько минут. Лев оглядывал квартиру, которую со следующего месяца снимал напополам с Алешей. Тот стоял позади него и, охваченный неожиданной неуверенностью, держался за лацкан пальто. Лев отпустил ручку чемодана, опустил сумку на пол и повернулся к нему. - Кажется, приехали, - неопределенно сказал он и улыбнулся. Алеша подался к нему навстречу, робея и не решаясь поднять руки, по-прежнему не веря, но все сильней убеждаясь, что это реальность, что они действительно вместе, что ожидание позади, что самое большое расстояние, которое между ними будет стоять – это несколько районов Ростока, когда Алеша и Лев будут на работе в разных концах города. Что вечером каждого дня они будут встречаться и говорить о знакомых вещах лицом к лицу, а не экраном к экрану. - Лёва, Лёвушка, - прошептал Алеша, жадно вглядываясь в его глаза. - Ну что ты, - неожиданно неуверенно сказал Лев. Алеша обнял его и прижал к себе, на несколько долгих мгновений вдавливая в себя и замирая так, упиваясь новой свободой и ликуя. Он запустил пальцы в волосы Льва, провел по ним и сжал руку на затылке, ощущая всей кожей, как Лев гладит его по спине, сначала нерешительно, а потом все агрессивнее, все резче, все жестче. Алеша послушно сбросил пальто, стянул с него куртку, позволил снять джемпер, сорвал джемпер с него, глухо выдохнул, когда Лев неуклюже развернул его и нечаянно придавил к спине куда сильней, чем рассчитывал. Он жадно искал губы Льва, когда тот на самое краткое мгновение отстранялся, ликующе стонал, снова обретая их, позволял крупной дрожи пробегать по телу от алчных ласк Льва и теснил его, теснил к дивану, упорно не отпуская от себя дальше, чем на сантиметр. Лев разучился говорить, утопая в нечленораздельных словах Алеши, сам отвечая глухо и рвано, требуя большего, настаивая, снова негодовал, снова требовал, снова дарил, снова отдавал, упивался губами, в тепло которых почти перестал верить, кожей, запах которой почти забыл, и убеждался, отчаянно и жадно убеждался, что это реально, и это будет длиться куда больше, чем неделя. Он нависал над Алешей, снова и снова разглядывая его яростные глаза и вспухшие губы, и позволял ему нависать над собой, находя, что так видит Алешу куда лучше. Он слушал хриплое дыхание, слышал, как Алеша успокаивается, ищет его губы для конечного, ласкового, благодарного, игривого поцелуя, проводил щекой по его щеке, зарывался рукой в волосы и прижимал Алешу. Наконец Лев с наслаждением выдохнул и закрыл глаза, устраивая обе свои руки на Алешиной талии. А все остальное пусть ждет, пока он выспится. Алеша приподнял голову. Лев мирно спал, чуть повернув голову набок – к нему; волосы были взъерошены, щеки настойчиво демонстрировали щетину, под глазами исчезали круги – Алеша надеялся на это. Он опустил голову и спрятал лицо на шее Льва. Он полежит так немного, совсем немного, а потом пойдет убирать тот бардак и ту разруху, которую они после себя оставили. Лев вскинул голову. В комнате было темно. Ему было подозрительно легко, ничего не давило, никто не обнимал. Он прислушался, присмотрелся, сел. Оглянувшись, он увидел свои сумки и чемодан стоящими рядом. И штаны, которые Алеша очевидно выделил в качестве домашней одежды. Милый, заботливый, занудливый Алеша. Лев ласково и радостно заулыбался, встал, натягивая их, пошел на кухню. Алеша ждал его, ждал давно, но все равно вздрогнул, когда Лев открыл дверь, встал, замер, ожидая, сдвинул брови, разглядывая лицо. - Привет, - легко сказал Лев, подошел и замер в нескольких сантиметрах от Алеши. - Привет, - теплым и интимным голосом отозвался Алеша, пытаясь удержать ликование, которое царствовало в его душе, в узде. Лев улыбнулся, как будто догадавшись о его усилиях, провел рукой по щеке, по подбородку, задержал руку на шее. Он чувствовал себя здорово, отлично отдохнувшим, замечательно выспавшимся, наслаждающимся многозначительной легкостью во всем теле. Он осторожно прикоснулся губами к Алешиным губам и отстранился. - Я в душ, - сказал он, когда почувствовал и запах геля для душа, и зубной пасты, отлично при этом понимая, что сам ничем таким похвастаться не может. Алеша широко улыбнулся, отпуская на волю ликование от осознания того, что они будут ЖИТЬ вместе. - Я все тебе подготовил, - тут же отозвался он, наслаждаясь тем, как здорово звучат такие простые слова. Лев кивнул головой и сделал шаг назад. Он не хотел отрываться от Алеши ни на секунду, пытаясь компенсировать себе те месяцы в разлуке еще одним взглядом, еще одной улыбкой, еще одним поцелуем. И хотя Лев отлично помнил, что Алеша взял отпуск, что у него самого есть неделя свободного времени, он не хотел терять время на бестолковые разлуки, пусть даже пятнадцатиминутные. - Присоединишься? – грудным голосом полюбопытствовал он, многозначительно приподнимая брови. Алеша облизал пересохшие губы. - Конечно, - в тон Льву отозвался он. Чемодан и сумки простояли неразобранными больше суток. По их истечении Алеша с корыстным интересом следил за Львом, методично пристраивавшим вещи на их новые места. Движимый желанием попроказничать, он стоял поодаль, давал советы с умным видом и изучал реакцию Льва на них. Наконец Алеша подошел к нему, обнял сзади, положил подбородок на плечо и произнес игриво: - Какой вы молодец, Лев Матвеевич, такой хозяйственный, такой домовитый. Лев не смог сдержать смешка. Он повернулся к Алеше и ответил благодушным взглядом. - В таком случае где мое поощрение? – двусмысленно ухмыльнулся он. Алеша понимающе прищурился. Будильник зазвенел, со мстительным удовольствием прекращая сладкий утренний сон. Лев недовольно вздохнул. Алеша спрятал свое лицо у него на плече и лениво застонал, затем потянулся и отключил будильник. Лев приоткрыл глаза. Алеша зевнул и снова улегся у него на плече. Лев улыбнулся и осторожно погладил его по плечу. В комнату осторожно заглядывало неожиданно яркое солнце, с опасливым любопытством следя за ними. Лев хлопнул Алешу по спине. - Давай, вставай, соня, - буднично произнес он. Алеша счастливо улыбнулся.