Ты будешь моим.
Два года. Два года я добивался тебя. Нам по шестнадцать. Мы с тобой — горячие на всю голову парни. В один день вдруг вместе остались убирать в классе. Только ты и я. Первый шаг должен быть за мной. Я даже сейчас помню, как подхожу к тебе, как ты доверчиво стоишь спиной ко мне, что-то говоря своим тихим и серьезным голосом. У тебя ведь такой красивый голос. Я помню, как ты вздрагиваешь, когда я поворачиваю тебя к себе, и как ты вырываешься, когда я целую тебя. Я навеки запомнил твои губы, такие тонкие и горячие (в будущем много раз мною целованные). Ты возненавидел меня тогда, да? Я ушел в тот вечер слишком быстро, а ты остался в кабинете. На следующий день на меня пролили колу, а потом еще и избили за школой. Ты все рассказал им, правда же? Но они же и от тебя не отстанут. Глупый-глупый Фенрир. Мне из-за тебя набили лишние синяки. Но тебе можно. Тебе я прощу все. Полгода молчания и сбитых в кровь костяшек. Когда же все ублюдки залезли в свои норы с кровавыми ранами, оставляя нас в покое, я продолжил, но уже более осторожно. Я два года вытаскивал из тебя слова. В самом начале ты игнорировал меня, отправлял в черный список. Это меня бесило. Я был так зол, что хотелось убить тебя, но когда видел, как ты улыбаешься в кругу своих друзей, вся злоба исчезала. Ты так прекрасен. Я не хочу рушить твое счастье. Спустя месяц ты убираешь меня из черного списка. Мы ведь поступили в одну академию. Со связями моих родителей было легко завысить тебе балл. Мои осторожные сообщения в час ночи и твои, холодные и короткие, будоражили кровь. Я никогда не был так счастлив раньше. Я хочу тебя. А я всегда добиваюсь того, чего очень хочу. А тебя я хотел слишком сильно. Мы с тобой полтора года писали друг другу. Ты становился все теплее и нежнее. Я знаю, что ты влюблялся в меня. Медленно, но верно, я тянул тебя к себе на дно. Однажды во время обеда ты молча сел ко мне за стол. Помнишь, что ты тогда сказал? — Ты бы точно был на моей свадьбе. Ты сказал это так тихо и твердо, в своей обычной манере, так расслабленно и непринужденно, что внутри меня все оборвалось от этого. — И кем же я был бы? — Тем, кто будет рядом с женихом по левую руку… Я погиб тогда. Я понял, что все. Ты мой. Твою мать! Я долбанный собственник! Я не хочу делиться. Я не отдам. Я спрячу от всего мира, но не покажу другим. Эта тупая ревность ко всему, что способно двигаться. Я так сильно оберегал тебя от всего мира, моя любовь. Я защищал тебя самыми жестокими и грязными способами. Ты не замечал, ты не верил, ты доверял только мне. А я… А я отстранял от тебя людей, прогонял или пугал их. Я так сильно дорожил тобой, потому не хотел, чтобы хоть кто-то тебя обманул или использовал. Каким же я был идиотом! Оберегая тебя, я забыл, что обмануть могут и меня. Она… Ты же помнишь ее? Конечно, помнишь. Ты ведь целовал ее пухлые губы, перебирал черные, как смоль, волосы и смотрел в карие глаза с неописуемой любовью. Ты на меня никогда так не смотрел. Да, ты же вместе с ней был в самом конце. Это же ты тогда выбрал ее. Но… виноват ведь я… Я так бесился, видя, что она ходила рядом с тобой, что ты даришь ей такие же искренние улыбки. Я умирал там, наблюдая за вами издалека. Дома же ты говорил мне, что она просто друг, что у тебя есть только я. Но ее взгляд говорил о другом. Она была как я! Она достигнет своей цели. Я понимал это. Я впервые в жизни так сильно испугался. Я писал ей, сидя у родителей дома. Каникулы, ты там один, жара. Я писал то, о чем лучше молчать. Я не жалел слов и ругательств, унижая тебя в ее глазах. Я надеялся, что если ты узнаешь мои мотивы, то простишь меня. Но я так и не смог выдать тебе преследуемые мной цели. Когда я прибыл в академию, в первый же день я подошел к ней и заговорил. О Боже, лучше бы я просто увез тебя в другой город! Что тогда полилось из меня, я не знаю! Я говорил ей о том, что ты занят, что ты только мой. Ты думаешь она просто так мне поверила? Она просила доказательства в обмен на то, что отстанет от тебя. Какой же я идиот! Я… ну, ты сам знаешь, что я сделал. Твой стонущий и срывающийся голос, который выкрикивал мое имя, поразил ее, она, видно, до последнего не верила. Но… та запись каким-то образом распространилась по всей академии. Я не могу понять тебя. Только предположить, как тебе было больно. Человек, который был для тебя опорой целых четыре года, оказывается, поливал тебя помоями за твоей же спиной. А потом та запись… Я два года строил все между нами, вытаскивал из тебя чувства, дробил твои стены. И еще два года жил с тобой близко. И что? Я все это разрушил! Все, когда-то возведенное нами, рухнуло от моей тупой ревности. Когда я узнал, что ты уехал, я бросился за тобой, но оставил все, когда увидел вас. Ты и та змея счастливо улыбались, выходя из больницы. Скажи, ты так быстро забыл меня? Я был кошмаром? Почему ты сразу все не закончил? Почему позволил сломать твою жизнь? Я все же понял одно в нашей любви. В ней один из нас раб другого. Рабом ведь был ты, любимый? Помнишь, что я написал тебе тогда? — Разлюбил, извини. Думаю, что теперь можно удалить нашу историю. Я тогда убедил себя, что именно ты здесь мразь. Такой колючий клубок ножей и кинжалов. Но ведь таким я тебя и люблю. Ты острый на язык, заносчивый, язвительный и безумно красивый. Я люблю тебя. Твои руки, шрамы, глаза. Я люблю тебя всего без остатка. Тогда любил… и сейчас люблю. Я после всего еще долго следил за тобой. Ты стал тихим, мрачным и апатичным. Ты стал полной противоположностью себя! Это я тебя сломал. Я убил того, кем дорожил. Я не могу простить себе этого до сих пор. Не так давно я понял, что все эти года был зависим тобой. Ты ведь знаешь о моих книгах? О сборниках стихов? Они все пропитаны любовью к тебе. Твоему сыну уже пять, да? Та змея ушла спустя полгода. Я же знаю. Деньги присылал я, прикрываясь твоим родным братом. Странно, единственный человек, который помог мне… Я сломал твою жизнь, разрушил все, что у нас было, но я не могу без тебя. Я хочу тебя. Я так сильно тебя желаю. Это письмо получилось неловким и кривым. В нем нет такой красоты, как в моих книгах. Но здесь все из сердца, из глубины моей мертвой души. Я пишу все сразу, чиркаю и ничего не правлю… выдаю все, как есть. Я решился отправить тебе это письмо. Мне уже двадцать пять, и я болен тобой до кровавых пятен на бинтах. Разреши мне…»***
На этом его послание оборвалось. Дальше пустота. Я тихо выхожу на кухню, ступая тихо и мерно. Я не могу в три часа ночи разбудить Кайна. Я подхожу к двери, а мое сердце уже бросилось ломать мне ребра. Три тихих удара в дверь, будто ночной гость, знал, что хозяин квартиры рядом. Я не хочу вспоминать тебя. Ведь какой-то огонь еще горит в моей душе. Даже во время близости с Рамфой я думал лишь о тебе. Я всегда думал о тебе. Открываю дверь. Там стоишь ты, запыхавшийся и мокрый. Видимо, попал под дождь. — Впустишь меня еще раз в свою жизнь? Я молчу, лишь утягиваю его в квартиру, впиваясь в такие желанные губы. Как же я скучал по твоему запаху…