Дикая Охота

      Предзимье – уже не осень, но еще не зима. Выпавший вчера снег растаял, и лежит кое-где грязно-белыми лоскутами. Голые деревья дрожат под ледяным пронизывающим ветром. Темнеет рано, словно самой природе надоела эта сырость и слякоть. А сейчас, когда уже давно за полночь, темнота прочно завладела слободой. Но еще не спят – то и дело слышны голоса перекликающихся стражников во дворе, да где-то вдалеке – лай собак.       В опочивальне тепло, даже жарко. Жаром пышет от печи, по запотевшему окну стекают струйки дождя. Царь Иоанн лениво перебирает кудри любимца. - Ну что, Федяша, утомил тебя прием нынешный? - Нисколько, государь мой. Повеселились на славу. Басманов глядит васильковыми очами из-под царской руки, улыбается хмельно и дерзко. На плече – алый след. - Потешил я посла скандинавского битвою шуточною? - Потешил. И не только его, но и меня. - Тебя, государь-батюшка, в первую очередь. Царь целует красное на белом плече. Снова ерошит непослушные кудри, зарываясь пальцами в их шелк.       На пиру решено было показать послу бой двух опричников. Наказ царский - друг друга не калечить. Нахмурился Басманов – мол, что за игры детские, как это не калечить вострыми саблями-то? Еще бы деревянные принесли, вроде тех, какими ребятишки балуются. Но перечить не посмел. Выпустили молодого опричника, вроде бы Андреем звали. Или Василием – не помнит Басманов всех-то поименно. А этот совсем еще молодой, недавно в отряде. Да ладно, воин оказался неплохой. Несколько раз еле уходил от его сабли Федор, вот один раз не успел увернуться. Память на плече осталась. Ерунда, через пару дней и следа не останется. А все же досадно стало! Едва не зарубил со злости-то – но вовремя руку задержать успел, вспомнив царский наказ. Посол остался доволен – лопотал что-то по-своему, все кивал, да на него, на Федьку-то показывал. Толмач переводил, да не слыхать было. - А хочешь, государь, сказку тебе скажу? – вкрадчиво произнес Федор. Иван любуется своим кравчим – хорош Басманов, определенно хорош. Лукаво улыбается в отблесках пламени догорающего, зубы белые кажет. - Отчего же не сказать? Говори, а я послушаю. Федор устраивается поудобнее, закутывает себя и царя большим одеялом. - Есть такая охота, в тех землях, откуда к нам нынешний посол прибыл, - начинает он, - мертвые всадники едут на мертвых конях по небу, а за ними свора собачья. И ветер дует в то время так, что деревья с корнем выворачивает. На небе – ни луны, ни звезд не видать. И за ураганом тем можно услыхать и посвист молодецкий, и ржание, да и лай собачий. Одни бают, мол, души, заблудившиеся в мире живых, на тот свет собирают. Другие – по черные души приходят, забирать их заживо. А кто встретит ту охоту – беги, прячься, да разве от беды утаишься? Многие беды сулит она – и голод, и мор, а то и войну. - Вот оно как? – задумчиво произнес царь, глядя на темноту там за окном. - Истинно так, государь мой. Только у нас-то охота эта – не призрачная, а самая что ни на есть настоящая. В глазах Федора лукавые бесенята пляшут. - Но страху не меньше нагоняем мы на людей. Ну, угадал? Царь смеется низким грудным смехом. - Ай, Федяша, молодец, потешил меня – и сказочкой и загадкой. - Так угадал, государь мой? - Угадал, угадал. Опричники это мои верные. Федя тоже смеется, откинув голову и показывая белую шею. Царь покрывает её поцелуями – жаркими, что наутро будут следы гореть на молочно-белой коже. - Мой опричник. Самый главный… Самый любимый. - То-то же! И снова под покровом ночи в свете пламени слышится сбивчивое дыхание да влажный звук тел. А за окном воет ветер, темные тучи несутся по небу. И, кажется, в этих звуках можно услышать и грозные посвисты, и лай собак, и конское ржание.