Фототропизм

Джошу нравилось быть одному. Не всё время, конечно, потому что человечество бы не выжило без общения, но достаточно, чтобы Джош считал себя застенчивым. Застенчивым. А не замкнутым. Достаточно застенчивым, чтобы знать, что на свете нет места тише, чем церковь в понедельник вечером. Убийственно тихое место. Кто-то бы поспорил, что оно слишком тихое, но Джош бы вежливо отклонил такую точку зрения. Он всегда садился на скамейку в среднем ряду — не слишком близко к распятию, но и не слишком далеко. Если он сидел в первом ряду, у него возникало ощущение, что кто-то вторгался в его личное пространство. Если он сидел в последнем, то чувствовал себя изолированно, как будто он пришёл на похороны, на которые его никто не звал. Середина была идеальна. К сожалению, кому-то ещё понравился подход «не слишком близко и не слишком далеко». Джош открыл коричнево-красную дверь и первый раз в жизни увидел здесь незнакомца, который занял лучшее место в среднем ряду, закинув ноги на сидение перед ним. Джош замер, начав паниковать, но потом решил остаться. Это была большая церковь — мест много. Он поделится. Но чем дальше он шёл вдоль рядов, тем интереснее ему становилось, как бы он не старался этого избежать. Застенчивые люди могут быть любопытными, а Джош никогда не видел, чтобы в церкви так сидели. Никогда. Совершенно оскорбительно, но этому парню определённо было всё равно. Он выглядел настолько равнодушным, что даже не пошевелился, пока шаги Джоша громким эхом отзывались по замызганному помещению. Он посмотрел на него, только когда Джош был достаточно близко, чтобы заметить слёзы. Они сияли в его глазах, как чайные капли на краю кофейной чашки. Увидев эти слёзы, Джош прочистил горло и спросил: — Хэй, у тебя всё хорошо? — Почему нет? — его голос был хриплый. — Мы в церкви. Кто не любит церковь? Джош моргнул. — Много кто вообще-то. — Да? — он фыркнул и сложил руки на груди. — А ты, мужик? Любишь Господа нашего? Или ты просто позёр, как большинство из нас? — Думаю, и то и другое понемногу, — нехотя признался Джош, пожав плечами. — Честный позёр? — Что-то типа того, — решив сменить тему, Джош указал на полупустую бутылку, которая стояла рядом. — Это что, вино? Тогда он засмеялся, обнажив очаровательно кривоватые нижние зубы, и Джош уловил запах винограда. — Не волнуйся, это не церковной лавки. Я стащил её из кухни родителей. — Могу я спросить, зачем? — Конечно, — незнакомец обхватил себя руками сильнее. — Меня всё бесило и захотелось напиться до отключки. — Кажется, напиться тебе удалось, — пробормотал Джош, набравшись наконец храбрости, чтобы сесть рядом; он положил ногу на ногу и наморщил лоб. Пьяный парень хмыкнул. — Ну хоть что-то я сделал правильно. — А что тебя выбесило? — Мои родители пригласили меня на ужин в честь дня Благодарения. Четыре года они делали вид, что меня не существует, — его улыбка дрогнула, и он толкнул Джоша локтём в бок, будто рассказывая анекдот. — Лучше так, чем сын-гей, как думаешь? — Полагаю, всё прошло не очень гладко, — мягко отозвался Джош, и пьяный парень засмеялся. — О, да, это было безудержное веселье. Как только я сел за стол, мой младший брат спросил, сколько членов я сосу в неделю. Джош нервно поёрзал, поменял ногу. — И что… что ты ему ответил? — Я сказал шесть, если повезёт, и папа слетел с катушек, — он запустил ладонь в волосы, его пальцы дрожали. — Никогда не видел его таким разъярённым, даже когда я сделал каминг-аут. — Они тебя выгнали? — спросил Джош, хотя и так всё было понятно; он подсел ближе. — Да. Я там пять минут пробыл, а они уже хотели, чтобы я ушёл. И, смотри-ка, их желание сбылось! Потому что я здесь. С тобой. Как, говоришь, тебя зовут? Впервые за вечер Джош улыбнулся. — Я не говорил, но меня зовут Джош. — Привет, Джош. Me llamo* Тайлер, — он протянул руку, и Джош потряс её. — Привет, Тайлер. — Привет, Джош, — повторил Тайлер, потому что он был пьян и ему, видимо, нравилось, как звучало его имя. Джош не возражал. В этом смысле, он был терпелив. Достаточно терпелив, чтобы сменить тему. — Ты рос в религиозной семье? Тайлер поднёс полупустую бутылку ко рту, сделал огромный глоток и пробормотал: — Когда-то пел в церковном хоре. — Так ты певец, — Джош приятно удивился. Тайлер поставил бутылку между бёдер и хихикнул. — Родители говорят, что я неудачник, эгоист и педик. Самое главное — педик. — К этому списку стоит добавить, что ты певец. — Зачем? Я не пел, эм… лет шесть. Моё горло уже не то, — Тайлер наклонился к уху Джоша и прошептал: — Курил много травки. Джош закусил губу, чтобы не засмеяться. — Да? — Да. — Жалко. Было бы круто, если бы ты пел в этой церкви. Тайлер поднял брови. — Прости, но ты слышал, что я педик-неудачник, который курит марихуану? — Отлично слышал, — сказал Джош, и Тайлер тяжело вздохнул. — Ага, но по церквям я больше не ходок. Джош посмотрел на него с любопытством, без осуждения. — Почему? Тайлер поднял глаза на распятие и пробормотал: — Как можно стать счастливым, если никто не хочет, чтобы я им стал? — Если ты готов впустить бога в сердце, тогда вперёд, — сказал Джош, будто это было так просто. Но возможно это действительно так. — Никто не сможет остановить тебя. Тайлер шумно вдохнул, потом выдохнул. — Звучит страшно. — Потому что это действительно страшно. Молчание. И затем: — Можно я возьму тебя за руку? — Конечно. Тайлер потянулся к нему, как цветок к солнцу, кончики пальцев дрожали, как лепестки, когда он прикоснулся к руке Джоша. Он сжал ладонь, словно проверяя пульс и, улыбнувшись, Джош сжал его ладонь в ответ. Это была их азбука Морзе. Никто не смог бы их остановить. — Тебе нужно место, где можно остановиться на ночь? — Джош понял то, что хотел сказать ему Тайлер, и сильнее сжал ладонь. Тайлер поцеловал его костяшки и сказал: — Мне всегда нужно место, где можно остановиться на ночь.