With you in my head

      Вечер. Улицы самого пугающего города начинают оживляться. Все преступники выбираются из своих логовищ, чтобы творить зло. Некоторые просто собираются поехать в притон и напиться до потери сознания, а некоторые — прикончить несколько ни в чем не повинных людей. Но у каждого зла есть верх, идол. Идол, которого боятся все и даже не пытаются равняться на него.       Джокер никуда не поехал сегодня, в общем-то, как и вчера. Кажется, он просто перестал жить на эти два дня, существовать. Ведь он чувствовал вкус жизни лишь тогда, когда выстраивал незаурядные ловушки, организовывал кровавые шоу, когда искусно обворовывал стоящих выше него, когда убивал и пытал людей. Но сегодня всё было совсем по-другому. Мирная часть населения Готэма уже начинала дышать полной грудью, думая, что зверь и его подружка навсегда залегли на дно. Да и всем было плевать на них, — пусть хоть убьются, к черту их. Можно подумать, что они рано радуются, ведь прошло всего два дня. Но так могли думать только те, кто не знает Джокера.       Мистер Джей сидел в своём кабинете, в полной тишине и темноте. Комнату освещал лишь блёклый свет из маленького окна, а из звукового сопровождения был только стук капель дождя об стекло. Джокер задумчиво смотрел на источник света и практически не моргал. Его взгляд не выражал ничего. Просто пустота. Нет того огня и жестокости, желания совершить что-то кровожадно-грандиозное. Даже ноток сумасшествия почти не осталось.       Мужчина сидел с бокалом коньяка в руке. Сколько он употребил алкоголя за эти дни? Он и сам сбился со счета. Вдруг, какое-то странное чувство разгорается в его душе, Джокер со всех сил сжимает стакан рукой и стекло лопается. Звенящий звук упавших осколков аккомпанемирует дождю. А потом — снова тишина. Джей не обращает внимания даже на окровавленную ладонь, лишь окидывает ее равнодушным взглядом и продолжает бессмысленно всматриваться в серый пейзаж за окном.       Что могло привести гениального убийцу к такому состоянию? Любовь? Нет, ему это чувство не свойственно. На самом деле, просто он так считал. Он теперь один. Он не нужен вообще никому. Ну ему-то это и не надо вовсе — при нем есть его шестерки, которые посодействуют в его злодеяниях, а больше ему ничего и не надо. Кроме неё. Её ему надо.       Его королева исчезла неделю назад. Почему он забеспокоился только вчера? Все просто — она часто сбегала, чтобы позлить его, — видимо не понимала, что ему плевать. Но он всегда ждал, когда она наиграется, как ждал того и в этот раз. Но она не вернулась ни через три дня, ни через пять. Все поняли, что она и не вернется уже. Была бы жива, — не выдержала и вернулась бы через два дня, преодолев свою гордость. А потом кто-то где-то обмолвился, что ее, вроде как, на днях пристрелили.       Вскоре, этого рассказчика настигла та же участь. Джокер не приемлет такого отношения к своей королеве, никто не смеет про нее так небрежно говорить. Кроме него. Говорили, что связалась с кем-то, с кем не надо было, и сказала что-то не то, или отомстили ей за убийство кого-то из близких — а мстить, действительно, было за что. Черт знает что там на самом деле произошло, да и никто не узнает уже.       Джокер вертел в своей голове воспоминания и корил себя в глубине души за то, что не удержал ее в тот день, не дал пощёчину, не запер вместе с ее гиенами. Воспоминания его вскоре сменялись более мягкими и трепетными, насколько это возможно для короля преступного мира. Вспоминал, как избил ее, до того что она встать не могла, а потом как пришла к нему и свернулась, словно кошка, калачиком. Как она при любом удобном случае бросалась к нему на шею и кричала: «Пууудинг! Я по тебе скучала! А ты по мне?» И ведь не верила, что ему все равно, как маленький ребенок верила в то, что он притворяется, а на деле любит ее больше жизни. И отчасти она всё же была права.       Почти все ему в ней нравилось. И игриво-хищный взгляд, и ее придурковатость, и ее неповторимый запах. Голос ее тоже, звонкий такой, как колокольчик. Такая до раздражения живая, сильная, непобедимая. Кто бы мог подумать, что какая-то грёбаная пуля может разом стереть ее с лица Земли.       Бесило Джокера, иногда, конечно, что она постоянно к нему лезет, даже когда он занят. Обнимает, «пирожком» называет. И он отталкивал ее чаще всего, а она принимала это, как удар по больному. А сейчас, «пудинг» или вот это ее ужасное «пирожок», Джей хотел услышать больше всего. Но понимал, что это больше никогда не случится.       Вспомнил, как ревновал ее. Крепко сжимая кулак в кармане пиджака, к каждому, кто только смел посмотреть в ее сторону. Харли не просто была его, она была его частью. Порой, Джокеру хотелось убить чертовку. От злости он выламывал двери, разбивал телефоны, ноутбуки. А ей было совсем не страшно, — она стояла и смотрела на все это, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Такая ее реакция Джокера бесила больше всего. Видимо, это-то его к ней и притягивало, — она его не боится. Нисколечко.       Со странной грустью вспоминает, как когда-то заставил ее делать аборт. Она почти не спорила, просто вытерла слезы, развернулась и ушла. Но он всё же заметил, как ей горько и больно от этого, невзирая на то, что давно уже забыл, что такое эмпатия. Но менять свои решения — не в его стиле. Да и ничего, собственно, и не изменилось — она как обычно приплелась, и бросилась ему на шею.       Помнит также, как они вместе грабили банки, стреляли по всему, что только попадется. Разбивали витрины магазинов, взрывали здания, угоняли машины и звонко смеялись в унисон. Помнит, как они вдвоем, сидя в ламборгини уезжали в закат после своих преступлений, и Харли, подняв руку, стреляла в воздух и безумно хохотала.       На лице Джокера промелькнула добрая ухмылка. Но моментально это настроение почему-то испарилось, и он вновь продолжил хандрить. Каждое воспоминание о ней, как затянутый шуруп, кровоточащий при каждой тщетной попытке его вырвать.       Сейчас Джокер и впрямь чувствовал настоящую боль. Такую боль, — когда ты теряешь близкого человека безвозвратно. Без последних шансов. Приходит смерть и просто без всяких причин забирает его у тебя. И ей плевать, что вы не успели сказать какие-то важные слова, дотронуться до руки, поцеловать.       Харли до последнего надеялась, что он скажет ей, как она ему дорога, но тщетно. Сейчас она лежит, даже ему неизвестно где, и гниет. Гниет ее тело, ведь душа давно сгнила вместе со здравым рассудком. И что хорошего она сделала в этой непродолжительной жизни? Она, наверное, нужна была лишь для того, чтобы показать этому зверю настоящие человеческие чувства, которые ему никогда не придется испытывать. Но он их испытывает сейчас. Но едва ли сейчас для этого самое подходящее время. Вы опоздали, мистер Джей. Она теперь всё равно этого не оценит. Не старайтесь.       Он сам создал Квинн, она была не такая как все — абсолютно уникальное творение. Казалась такой отважной, сильной, но при этом была крайне ранимой в душе. Иногда она просто могла смеяться часами, а после внезапно могла замолчать и сидеть смирно целый час, пялясь в стену и не произнося ни слова. Она действительно любила Джокера. Любила дышать им, вникать в него и просто часами любоваться им. Засыпала у него на плече, доверяла. Она была сумасшедшая — то бегала за ним, то сразу же убегала от него. И вот эта нездоровая, бросающая со стороны в сторону любовь-то ее и сгубила. А сможет ли он перестать думать о ней? Не сможет смыть ни одной рекой крови воспоминания о своей королеве.       Эти отношения были для Харли кардиограммой. Джокер кидал ее до вершины блаженства, а потом снова в яму отчаяния, но, в конце концов, она все же оставалась рядом.       Дождь все шел и шел, — как будто чувствовал настроение короля Готэма. Да, он действительно теперь один. Навсегда один. Ведь никакая простушка не сравнится с его творением, с его Харли Квинн. В комнате теперь царила звенящая тишина. Никого больше в этом мире не существует — только Джокер и его невыносимая боль утраты, разрывавшая изнутри. Джей вышел из комнаты, чем вызвал удивление шестерок. — Глаза вывалятся сейчас. — холодно сказал Джокер Стиву, который шокированно рассматривал его. Джей умылся, привел себя в порядок. — Ну что у нас на сегодня? Рейд по притонам? — с ухмылкой произнес Джокер, выбирая оружие.       Его помощники старались не взболтнуть лишнего, опасно это, особенно сейчас. Они расселись по машинам в ожидании своего хозяина.       Джокер посмотрел в зеркало и стал поправлять воротник своей чёрной рубашки. Как вдруг, до его слуха долетела еле слышная фраза, брошенная кем-то за его спиной, и почему-то заставившая его тотчас же обернуться: — Так ты скучал по мне?