***
Мин Юнги — это полный и катастрофический пиздец. Процент его ебнутости определяется процентом содержания алкоголя в крови и настроением. Если алкоголя нихуя, настроения нихуя — у него начинается «пшли все нах, мудачье, моё высочество изволит пиздострадать», а если алкоголя дохуя и настроение на высоте — пизда рулям и не только, потому что Юнги, у которого «я подъебу тебя и всю твою семью» — это лютый пиздец. Начинает твориться не то ведьминский шабаш, не то ещё какая-то хуйня, потому что по-другому подобные действа не назовёшь. И знаете, в чем главный пиздец? А вот, сука, в том, что этот пидор охуеть как нравится Чимину. Даже, наверное, он в него влюблен, но говорить Мину о своих чувствах — это самоубийство, фу, нахуй нехуй. Чимин уже слышал как-то раз признание какой-то барышни ему, так он ей ответил «переебись через три колена и выеби себя ежом, уебище. Съеби с глаз моих нахуй, пока в ебало не плюнул», и что-то не хочет Пак это ж самое услышать. Ну, или что похлеще, потому что-то было с девкой, а тут… А тут Чимин, блять. А к Чимину у Мина (рифмы — наше все) что-то ебано странное. Знаете, на самом-то деле Пак не трус. Он просто понимает, что его нахер пошлют, а потому не лезет со своим признанием, аки барышня, у которой ни мужика, ни секса. Иногда, конечно, хочется, наорав на бухого в срань Юнги ему все рассказать, но чувствительная чиминова задница мудро подсказывает ему завалить ебальник и с внимательной рожей слушать невнятный пиздеж старшего. А потом с не менее внимательной рожей наблюдать за тем, как это создание, в котором алкоголя больше чем воды и крови вместе взятых, пытается встать и идти. Зрелище охуительное, вот честно, если б потом это создание не заваливалось на Пака и не просило отвезти его или домой, или до туалета. Больше пожеланий не было. Сейчас, когда голова Чимина была наполнена этими ебать какими радостными мыслями, к нему подсаживается Чонгук. Он спрашивает, где Тэхен, и получив ответ съебывает, за что старший готов его расцеловать. Ну, потому что Гук — второй кто, блять, знает о его ебаной влюблённости и не заебывает своим бредом (не важно, в пьяном ли состоянии или трезвом). Золото, а не ребёнок. — Чимин, — зовёт Джун. — Сгоняй в магаз за бухлом, а? Я деньги дам. — Да блять, ну почему я? — ноет Чимин, но задницу от дивана все-таки отрывает. — Хуй с тобой, хен, давай сюда баблище и списочек, чего и сколько надо купить. Когда ему вместо списочка дают тупо два бумажника, — джинов и джунов, — сказав «все, что бумажками — на бухло», Пак понимает, что скупать надо все. Кажется, сегодня у них и правда намечается пиздец. Ну, собственно, и похуй, все равно он выпьет меньше всех и будет снова пялить на Мина, пока тот бухой в слюни. План заебись, ага.***
Вечеринка уже часа полтора как в самом разгаре, и почему-то Чимину кажется, что будет правдивее назвать это обычной пьянкой. Кроль-переросток в лице Чонгука активно зажимает гогочущего во все горло Тэхена, и, кажется, им обоим очень похуй на всех сидящий рядом и также похуй на все происходящее. — Да! — орет Хосок. — Пизда! — орет в ответ Сокджин. — Манда! — Сковорода! — Антарктида! Чимин на такие перекрикивания Хосока и Джина только глаза закатил. Окинув взглядом одинокого Намджуна, сидящего и якобы беспалевно таращегося на старшего с бутылкой то ли рома, то ли виски в руке, парень вздыхает тяжело и шепчет себе под нос «пиздец». Пак поднялся на ноги и похлопал себя по карманам. Нащупав в одном из них пачку сигарет и зажигалку, парень поплелся на кухню, где, открыв окно нараспашку, устроился на подоконнике, подмяв одну ногу под себя, а вторую свесив на улицу. Достав пачку Marlboro из кармана и зубами вытянув оттуда сигарету, зажав ту между губами, парень чиркнул зажигалкой и затянулся. Не выпуская сигареты, он выдохнул дым, лопнул зубами две кнопки и оперся спиной о стену позади, снова затягивась и прикрывая глаза. В голове, кроме какой-то хуйни, не было ровно нихера. Проскальзывало, так, что-то наподобие мыслей, но и оно шло к хуям собачьим, ибо пьяное сознание отказывалось сейчас что-то адекватное воспроизводить. — Пиздец, — констатирует вслух Чимин. — Все бухие в жопу, — продолжает он. — А Юнги хуй пойми где. Сиди, сука, думай, где он шляется, переживай, блять, — под конец уже скорее пробормотав себе под нос, чем нормально произнеся, выдает он. — А с чего тебе вообще волноваться? — раздается со стороны арочного проема. Чимин поворачивается и думает, что он проебался. Он видит абсолютно трезвого Мина, с пакетом в руке, который тут же оказывается на столе. Чимин пытается сформулировать… что-то. Ему в голову пришло дохуя фраз, однако нихера дельного не вышло. Вышло краткое и понятное: — Какого хуя? Юнги вздыхает и подходит к подоконнику. Он отбирает у младшего тлеющую сигарету, тушит об подоконник и выкидывает в окно. Все это происходит под возмущенное пыхтение младшего, которого, кстати, Мин берет и за ногу стаскивает с подоконника. Тот едва не грохается на пол, благо, пока еще не совсем в говно и может устоять на одной ноге, а после уже встать на обе. — Намджун испсиховался весь, — нагло врет Чимин. Ему сейчас главное не смотреть на хена, потому что тот трезвый как стеклышко, а трезвый Юнги — это, блять, пиздец. У него еще и ебало сейчас такое, будто… ему Пак в любви признался и старший думает: въебать ему или просто нахуй послать. — Где ты, кто ты, что ты, на кой-хуй ты… — продолжает пиздеть Чимин, радуясь, что даже если краснеет сейчас, то этого не заметно: жарко пиздец, итак ебало красное. — И вообще, бля, там скоро не останется алкашки, хен, так что советую тебе пиздовать в гостиную, иначе Хосок и Джин все выбух… — Какого хуя ты куришь, блять? — перебивает Юнги. У Чимина ошибка в системе. Он затыкается на долгую минуту, которую пытается идентифицировать и проанализировать слова старшего. — Чего? — выдает парень после перезагрузки. — Какого хуя ты куришь, Пак-ебаный-Чимин? — повторяет свой вопрос Мин. Он сует руку в карман чиминовых джинс, вытаскивает пачку и вертит ею перед еблом Чимина. Последний все еще нихуя не понимает, но рот для ответа раскрыл. — Ты охуел, скажи мне честно? Тебе кто курить разрешал, а? сильно взрослый, блять, стал? — злится Юнги, едва ли не скрипя зубами. — Я это забираю себе, — говорит он. — Еще хоть раз я, блять, увижу тебя с сигаретой — опиздошу так, что мама родная не узнает, — угрожает, а может и предупреждает — хуй его поймешь. — Понял? Чимин в ответ кивает. Пока что это все, на что он способен. Вы его уж простите, он просто в ахуе, конкретно так в ахуе. Настолько, что даже не замечает, как Мин съебывает в гостиную.***
Пьяное нечто к четырем утра, по плану, должно было рассосаться. Должно было, да не рассосалось — все семеро долбоебов уселись в спальне хозяина квартиры и играли в карты. Третий раз подряд проебывал Сокджин. Хосок ржал над ним, за что огреб от самого Джина, потому что не должен радоваться проигрышу друга, Тэхен и Чонгук ржали над получившем пизды Хосоком и получили пиздюлей от Намджуна, потому что нехер ржать над получившим, Намджун, в свою очередь, получил пизды от Джина и Хосока, потому что нехер мелких обижать, а после все дружно огребли смачных пиздячек от Юнги, ибо нехуй так громко орать над его ухом. На игру все дружно забили хуй и теперь пытались надавать пизды друг другу, разделившись на три команды: Тэхен с Чонгуком ака «Овервотчнутые», Хосок и Юнги ака «лучше нет влагалища, чем очко товарища» и Намджун с Сокджином ака «женатики». Первые отстаивали свое право голос, ибо они не мелкие, вообще уже давно ебутся и могут послать хенов нахуй. Вторые отстаивали право на раздачу пиздюлей, потому что Хосок обижен, а Юнги просто за компанию с ним. Третьи же вообще никаким хером не вписались в это все, ибо отстаивали свое право называть родителями, и, кажется, успели посраться друг с другом, потому что Джин говорит, что они не женаты, а Намджун — что их еще в начале пьянки поженила бутылка коньяка. И еще есть Пак Чимин, под шумок сваливший на кухню покурить. Он вытащил из намджуновой кожанки сигареты, взял одну и устроился на кухне спиной к проему, закуривая. Он, считая себя именно в этот момент самым адекватным среди всей этой шайки придурков, решил пока туда не соваться — мало ли еще огребет за что-то. А такое, кстати, было вполне вероятно, ибо там шестеро пьяный в говнину долбоящеров, которые сейчас приебаться могут к нему даже за то, у него носки серые, а не, например, белые. И вот сидит он себе, курит спокойно, подходит спустя минуты две к окну и тушит о подоконник бычок, выкидывает и смотрит на проезжающие изредка машины. Хочет уже обернуться, как вдруг чувствует дыхание на шее, руки по обе стороны от себя и чужой пах задницей. В следующую секунду ему хочется помереть прям тут, потому что над ухом раздается хриплое и шепелявое: — Какого хуя, Пак Чимин? — Хен, ты бухой в сранину, — пытается сразу перевести тему Чимин. — Тебе стоит пой… — Я трезвый, — перебивает Мин. Младшего, кажется, прошибает током. — Я, сука, абсолютно трезвый, — с явным раздражением говорит он. — Какого хуя ты, блять, опять куришь? Ты с первого раза, что ли, не понял меня? — рычит Юнги на ухо Чимину. Последний как течная сучка уже плавится, а по спине от такого рыка на самое, блять, ухо, мурашки волной идут. — Тебя отшлепать, что ли, блять, чтобы ты усвоил урок и даже не смотрел на сигареты? Чимину, если честно, уже невмоготу. Он очень хочет промямлить что-то и сбежать. Правда хочет, крест вам. Однако, выдает вообще нихуя не то, что собирался. А выдает он следующее — А я, может, специально нарываюсь. — Чего? — в непонятках спрашивает Мин. — Говорю, попробуй, блять отшлепай, — развернувшись лицом к старшему, говорит Чимин. У него колени дрожат пиздец, но он мало того, что не останавливается, а наоборот — в раж входит. — Тебе ведь так не нравится, что я курю… — продолжает Пак. Он, не отводя взгляда, выуживает рукой из кармана брюк Юнги пачку сигарет, достает одну и откидывает пачку за спину старшего. Зажав сигарету меж губ, Чимин чиркает зажигалкой, а после бросает ту следом за пачкой. Он затягивается и выпускает дым прямо старшему в лицо, руку с сигаретой отводит в сторону, а другой обнимает Мина за шею, прижавшись теснее. — Ну так что? Я могу идти или ты из принципа меня отшлепаешь, хен? — снова затягивается, но дым на этот раз выпускает в потолок. — Или мне лучше звать тебя «папочка»? Дэдди кинк в наше время распространенная вещь. О, или, лучше, «господин»? «Хозяин»? — гнет свою Чимин, стараясь не обращать внимания на тот блеск, что сейчас присутствует в глазах напротив. Чимин вообще, видимо, блять, пиздец бесстрашный, раз такую хуйню несет в присутствии Юнги, да еще и ему в лицо. И в прямом и в переносном смысле. Юнги молчит минуту, две, три, пять. Он смотрит на Чимина и понимает с каждой минутой, что тот не шутит. Он, блять, вообще не шутит. От такого тона у Мина в штанах колом стоит. Он этого скрывать не пытается, но Пак пока, вроде как, не заметил, да и хер с ним. — Даже так? — подает голос Юнги. — Ну что ж, малыш, в таком случае ты по адресу, — жмет он плечами. Чимин думает, что все обойдется, они отшутятся и разбегутся, и уже радуется тому, что сможет снова втихаря вздыхать и пялиться на старшего. — Поворачивайся. — А? — не понял младший. — Оглох, что ли? Поворачивайся, говорю, — ухмыляется Мин. — Снимай штаны, детка, папочка будет тебя шлепать. — Не понял… — Да что ж ты тормоз-то такой, господи боже, блять, я ж сейчас уверую и молиться начну, — отпускает очередную шутку Юнги. Он сам разворачивает парня к себе задом и задирает длинную рубашку того. Молчание повисает на долгую минуту. — Нихуя себе, — выдает Юнги. — Чимин, а Чимин, — зовет он. — Где такой багажник прикупил? — хрипло ржет старший. — Бля, завали, а? — закатил глаза Пак. — Я, блять, сейчас сдохну или реально потеку просто потому что ты, блять, своим стояком мне в зад упираешься, — начал он. Тут итак все очевидно, хули ему еще ломаться-то? — Поэтому… Бога ради, уверуй ты уже и выеби меня, окей? — Воу-воу, детка, полегче, — все еще посмеивается Мин. — А как же отшлепать? — Отшлепай меня, блять, — ноет Чимин. Он же сейчас умрет прямо тут, ну нахер издеваться? Изверг, а не хен, ей-богу. — А если подумать? — с намеком произносит Юнги. — Отшлепай меня, папочка, — скулит Чимин, краснея. Краснеть — это вот самое тупое, что сейчас Пак может делать. Пак расстегивает трясущимися руками ремень, ширинку и спускает джинсы вниз. За ними отправляются и трусы. Чимин сгибает руки в локтях и упирается ими в подоконник, нагибаясь, а после и вовсе ложась животом на холодную поверхность. — Минаж нервно курит в сторонке, — отпускает очередную шутку про задницу Чимина (между прочим реально зачетную задницу) Юнги. Он оглаживает рукой правую ягодицу, похлопывает несильно. Сжав и понаблюдав, как на коже остаются едва заметные следы от его пальцев, хмыкает довольно. — Кто плохой мальчик? — спрашивает Юнги. Чимин, кажется, умирает внутри. Удар. Чимин только сжимает челюсти и выдыхает. Пока молчит, потому что более-менее терпимо. — Я, кажется, задал вопрос. Удар. Парень то ли кашляет, то ли просто шипит так. Снова молчит. — Кто плохой мальчик, Чимин? Удар. С губ срывается совсем короткий, негромкий стон. Чимина ведет от потока прохладного ветра в лицо и того жара, что сейчас испытывает его зад. Этот удар был сильнее, Пак прямо-таки чувствует, как на его заднице появляется синяк. — Я плохой мальчик, — сипит Чимин. Он слышит за спиной довольный смешок. — Неправильный ответ, — с садистской ухмылкой на лице говорит Мин. Удар. — Я плохой мальчик, папочка, — едва ли не вскрикивает Чимин. Он закусывает губу, дабы не застонать на весь район. Юнги это явно не нравится, за что тот сильно сжимает ягодицу. — Так не пойдет, малыш, — говорит старший. — Я хочу слышать тебя. В ход идет левая рука, и, соответственно, Мин переходит на левую ягодицу. Он также оглаживает ее, как и перед самым первым ударом. — Кто ослушался папочку? Удар. — Я ослушался папочку! — забив хер и на друзей, и на соседей, и вообще на все, простонал Чимин. Он, как и полагается мазохисту отъявленному, подмахивает задом, подставляясь под удары. Удар. — Кого нужно наказать, детка? — спрашивает Юнги, погладив парня вдоль позвоночника, но тут же вернувшись к ягодице. Удар. — Меня, — стонет парень в ответ. — Меня, Юнги… Меня нужно наказать! — притираясь к чужой руке задом, ноет он. — Пожалуйста, Юнги, я уже не могу… Юнги эта картина пиздец как возбуждает. Он слышит чиминов скулеж и шикает себе под нос, потому что брюки начинают натирать и член болит ужасно. Терпеть уже невозможно от слова «совсем». Мин склоняется над телом, гладит парня по ягодицам и целует каждую несколько раз. Он протягивает одну руку ко рту Чимина и загибает все пальцы, кроме трех. Тот понимает, что от него хотят и послушно принимает пальцы в рот, обсасывая каждый. Он языком вырисовывает на пальцах что-то непонятное и оттого Мин только быстрее расстегивает другой рукой пряжку ремня и спускает брюки. Юнги вынимает пальцы из рта Чимина, облизывает пересохшие губы, и обводит по кругу пульсирующее колечко мышц. Младший поддается назад, за что получает новый шлепок по заднице. — Я не разрешал, — с наслаждением, на ухо Паку мурчит старший. В ответ слышится тихий скулеж. Мина это более чем устраивает и он решает сжалиться над парнем и вводит первый палец. Вводит сразу весь и чувствует, как бегут по шее мурашки от стона, что срывается с губ младшего. Следом за первым пальцем идет второй и стон теперь громче. Юнги разводит пальцы на манер ножниц, и, о как же он, наверное, выглядит со стороны, когда чувствует пальцами простату и слышит этот тяжелый чиминовыский выдох. — Пожалуйста, Юнги, — выстанывает Чимин. Он похож на сумасшедшего, который в припадке бреда вторит одно и то же. — Юнги, господи… Ну пожалуйста… — Что ты хочешь, детка? — будто не понимая, о чем вообще речь идет, деловито интересуется Мин. — Да вытащи ты эти ебаные пальцы и вставь уже свой член! — срывается на крик Пак. Юнги довольно ухмыляется и выполняет просьбу. Он не нежничает — ну, а нахуй надо? — и входит резко, не чувствуя стыда за тот сдавленный выдох, сорвавшийся парочкой секунд позже. Своими ладонями накрыв чужие, Мин переплетает их пальцы. На шее и плечах расцветают алые засосы и своей работой Юнги доволен, особенно засосом прямо под ухом. Хотя, все-таки стонущий и прогибающийся под ним Чимин — это в разы лучше, чем засосы. Говоря о Чимине: у него все плывет перед глазами. У него поясницу печет нещадно (ну, или задницу, хер разберешь), колени подгибаются и вообще спектр эмоций такой, что пиздец. Горло начинает порядком болеть, ибо, ну, знаете, стонать и дышать при этом холодным, мать его МАРТОВСКИМ воздухом с улицы — это такое себе удовольствие. Его уже никаким местом не волнует, что его стоны слышит едва ли не весь квартал и наверняка их друзья, но вот член Юнги в его заднице волнует очень. И, блять, хочется больше и жестче. — Ну как ощущения? — деловито интересуется Юнги. Пак хочет ему въехать, потому что, ну, какого хрена? Почему у Чимина тут едва ли не серия обмороков, а у старшего ровное ни-ху-я и он еще и умудряется пиздеть? В ответ на вопрос Чимин стонет. Протяжно так, громко пиздец. И, кажется, он кончает. — Неплохой ответ, — хмыкает Мин и выходит из парня. Он разворачивает того лицом к себе и снова входит, укладывая юношу спиной на подоконник. — И я еще полон сил, детка, так что… — усмешка (противная, как думает Чимин, ибо уже заранее переживает за свой зад) расползается по лицу старшего. Юнги впивается в чужие губы поцелуем и думает, что это самое охренное, что он когда-либо пробовал в этой ебаной жизни. Он кусает губы младшего и радуется пиздец, когда понимает, что ему отвечают. Одновременно с тем Мин втрахивает Чимина в подоконник и даже жалеет немного, ибо не слышит эти божественные стоны. И к сожалению оторваться от чиминовых губ Юнги тоже не в силах. Чимин уже задыхается, так что приходится отстраниться от Мина. Молчать, правда, долго не получается вообще никак, потому что член в заднице все еще волнует Чимина пиздец как. Он слышит крики с улицы, ржет тихо, думая, что Намджуна соседи прикончать к чертовой матери когда-нибудь, потому что парни, трахающиеся на подоконнике с открытым настежь окном, это пиздец какой-то уже, переходящий все границы. — Юнги, бля-я-ядь, я кончу сейчас, — тянет Чимин. — А я — нет, — отзывается Мин и на этот раз нагибает младшего у стола.***
Чимин затрахался.