Cherry

***

      Он ласково поглаживал её обожженную кожу, заползая пальцами под ткань перчаток, сцеловывал её проглядывающие участки, грань нормальной, здоровой кожи и начало черной кожаной ткани. У Джерома губы были полными, потрескавшимися и запястьями Элизабет будто могла прочувствовать каждую трещинку, каждую отметину, оставленную зубами, каждое скольжение мокрого шершавого кончика языка, доводящего одними поступительными движениями её до границы исступления. На них смотрели сотни камер и большее позволить было просто нельзя. В Аркхэме получить талон на еженедельное посещение было очень сложно, а потерять его можно было по одному взгляду, похожему, по мнению охраны, на «нездоровый взгляд или чих преступника». Элизабет сглатывает, крупно вздрагивает и делает вид, что убирает от его покрытого веснушками лица прядь волос. Джером держит её за руку и взгляд его выражает хищнический интерес. У Элизабет намокает юбка, оголенная кожа славливает потоки холодного воздуха, гуляющие по комнате. Сегодня она специально для него пришла в чулках и когда вторая ладонь, спрятанная под стол, забирается ей под юбку, удерживать ручку меж пальцев становится невозможно: Джером настойчиво скребёт кружевное начало чулок, повторяя подушечками рисунок, и Элизабет, притворяясь, что кашляет, сдавленно стонет в кулак. Джером упрямо держит её запястье до синяков, покрывая его поцелуями. Элизабет трудно дышать. Она не может (не хочет) отодвинуться. Лучше бы на допрос послали кого-нибудь другого. Джим бы справился не хуже. Хотя, представив его на своем месте, Элизабет потеряла концентрацию, пропустив мимо своего внимания накрывшую её промокшее бельё ладонь. Не шибко эротическая картина получилась. Элизабет начинает молиться про себя, чтобы их маленькие махинации никто не заметил. Один палец, два, три — она сжимается в комок на стуле, силясь выдавить из себя хотя бы один вопрос, но у Джерома вместо неё вырывается лишь насмешливое: — Что такое, мисс, вам не-хо-ро-шо??? У него при оскале зубы белые, иллюзорно острые, они умеют больно кусать — Элизабет знает это не понаслышке. Где-то глубоко под её сотнями одежек начинает поднывать позабытый комок из красных следов в районе груди и предплечья. Как и на её запястье, они приглушенно — вишневого цвета. Она просит у наблюдателей принести ей воды, чтобы они убрались ненадолго. Лишняя пара глаз уходит, она просовывает ладонь под стол, второй записывая его показания. Оргазм скручивает её в тиски, отчего стул кажется спасительной шхуной, за которую она держится после крушения. Джером закусывает нижнюю губу и одними губами просит: — Сними перчатку. Элизабет не перестает брать удивление, насколько в его присутствии она становится покорной. Перчатка летит под стол, к её сапогам, а пальцы обхватывают вставшую головку члена, требовательно её сжимая. Джером старается сделать вид, что его рассмешил вопрос Элизабет, однако единственное, что теперь приходится делать ему самому — ребристой стороной ладони прикрывать рот, вцепляясь второй рукой в угол стола. — Мисс, у вас до жути непристойные вопросы… Пусть помучается. Она убирает ладонь в тот момент, когда приносят стакан воды. С победной усмешкой пьет её, не скрывая, что вторая ладонь без перчатки. Глаза у рыжего гневно — возбуждённо блестят. — Если ты не вернёшь свою ручку на место, я не обещаю тебе, что отсюда ты выйдешь с целыми чулками и чистой репутацией. — Угрожаешь мне? — Элизабет выгибает бровь, откидываясь назад. Её руки сложены на будущем отчёте, нога в сапожке скользит по его бедру, пачкая и без того серую робу. Джером с придыханием смеется, резко выдыхая. — Играешь с огнем, девочка. Она наклоняется к нему, занавешивая их лица водопадом из своих волос. От Элизабет пахнет строгим лёгким парфюмом и ногу её приходится фиксировать, чтобы было приятнее, чтобы она двигала ею правильнее. Она останавливает давление. — Я знаю. И позволяет себе нагреть воздух своим дыханием у его рта, заставляя Джерома жадно облизнуться. Он облегчённо выдыхает, когда она отодвигается и опускает свою ножку обратно. Охранник сообщает, что время посещения подходит к концу, так что Элизабет может забрать бумаги и покинуть комнату. Она так и делает: подхватывает бумаги, напоследок славливая его неудовлетворенный взгляд, и выходит из комнаты для допросов. Стакан с разводами от её вишневого блеска поддразнивающе блестел как напоминание о том, что они не закончили. О, Джим будет ею недоволен. Она уверена. На выходе из лечебницы под улюлюканье больных она стыдливо прикрывает лицо бумагами. В то же время внутри неё всё задорно бьётся, мечется и радуется. Джером усмехается себе в ладонь, подтягивая стакан под бдительные взгляды приготовившихся его выводить охранников и одним махом опустошает его с той стороны, где остался след от её помады. Припадает к нему, слизывая крохотные капли воскового отпечатка, сохранившего тепло её губ. — Ну всё, можете надевать на меня наручники, парни. Только будьте понежнее, ладно?