Цветы Умирают Молча

      Вечер. Ума не приложу, почему такие вещи предпочитают случаться именно ночью, однако их собственные часовые механизмы всегда стремятся указывать на ночные или же вечерние часы. Собственно, о вкусах не спорят, ведь я тоже, простите за грешок, люблю эти самые прогулки по темному городу. В эти теплые весенние дни я только и жду сумерек, чтобы бросить в сумку пару тетрадей, вооружиться ручкой, да пойти по случайным улицам. В это время городская природа меняется, становится более теплой, словно островки живой зелени среди мертвого моря каменных могильных плит. Природа – наши цветы, кое-как прорастающие на братской могиле человечества. Их душит камень и стекло, но эти хитрые зеленые вьюны способны пробиться к солнцу.       Когда днем кипит жизнь, такие тонкости ускользают от взора. Кажется, что город работает, как сердце, перегоняющее литры крови. Здесь пульсируют дороги, полные машин, сжимаются предсердия гипермаркетов, через двери-клапаны которых снуют торопливые граждане. Город бьется, пульсирует, отбивая свой привычный ритм, несмотря на то, что это сердце принадлежит почти что мертвецу. Будто тело пронизывает ток от пары электродов, мышцы привычно сокращаются, и вот, еще один день протянет старая, потрепанная природа. Люди смогут еще немного вытянуть из нее, прежде чем та сможет расслабиться в легкой ночной дреме. А затем очередной крик «разряд!», и эритроциты этого организма покинут уютные коробы квартир, чтобы перегонять с места на места будничную пыль тротуаров.       Сейчас ничего этого нет. Только свет фонарей, да редкие встречные люди напоминаю о том, что город – это целая сложная структура. Если взглянуть на него под иным углом, станет ясно, что все вокруг – лишь памятник человечеству. Все эти многоэтажные новостройки, дороги, мосты, фонари и вышки, все это каменный монолит на могиле самоубийцы, заносящего лезвие над гладью теплой воды. Он в ней уже расслабился, привык к покою, все стихло… и вот момент уж близок, но что-то еще останавливает дрожащую руку. «Не сейчас, подождем еще немного» – говорит разум, все еще встревоженный. Где-то на краю подсознания проскакивает мысль о том, сколь разрушительным был каждый шаг до этого дня, в голове то и дело возникают яркие картины прежних зеленых лугов, полей. Все это осталось позади. Позади и внизу, под многими слоями бетона и щебня, вкатанного в траву тяжелыми машинами.       Тишина. Не слышно привычного гула, а все потому, что в этот час только самые уставшие идут домой, а самые тихие и мечтательные идут на прогулку. Мечтателям не нужно много шуметь, чтобы насладиться видами или же собственными мыслями. Хватает и того, что нет гама и гула, криков, напоминающих больше поток нецензурной брани. Все это осталось там, под солнцем. Сейчас, когда в силу вступает луна, хочется только вздыхать от ее легкой и невесомой красоты, отраженной в лужах. Впрочем, даже и без нее людей могут одолевать эмоции. Особенно сильным становится по весне чувство любви.       Филипп стоял под фонарем и терпеливо ждал. То и дело он поглядывал на свое запястье, где в дрожащем свете виднелись стрелки часов. Прошел уже час после назначенного времени, а его спутница так и не спешила появиться. Первое время реакция любого порядочного юноши была бы снисходительной. Все же, многое могло случиться, всякое могло стать причиной для опоздания. Однако, отсутствие звонков или сообщений постепенно пробивало брешь в титаническом спокойствии горе-Дон жуана, ибо все больше этот вечер походил на победителя в номинации «Разочарование Года».       В очередной раз приподнимая руку к груди и вглядываясь в циферблат, он раздраженно выдохнул, сжимая в пальцах шуршащую обертку букета. Да, это был именно букет, далекий от тех веничков, которыми закидывают девочек. Филипп не поскупился и приобрел несколько пышных красных роз, которые должны были стать символом его искренних чувств, да только вот… влечение должно быть к кому-то. Ну, в крайнем случае, к чему-то, а здесь на лицо «конкретный облом», как говорили мои немногочисленные товарищи. «Динамо», как принято было называть такие моменты.       Филипп повращал в руке цветы, оглядывая их в попытке отвлечься хоть как-то. Не слишком-то это помогало расслабиться, и об этом очевидно твердил ритм, выбиваемый носком ботинка. Парень явно имел самые серьезные намерения, это и дураку понятно. Если уж он решился надеть на встречу не только рубашку, но и галстук, то либо он встречается со своей судьбой, либо со смертью. Впрочем, на данном субъекте были ботинки, а не белые тапочки, так что речь, вероятно, о свидании с некой избранницей. Жаль, что сам он избранником не выглядел ни на дюйм. Скорее уж я повстречаюсь с честным продавцом черешней, который не обвесит меня, чем этот самый Филипп с дамой своего сердца. Нет, я вовсе не смеюсь, лишь поражаюсь такой удивительной, во всех смыслах, выдержке и настойчивости.       Время шло, как на зло, все в том же унылом направлении. Не шло на попятную даже ради чьих-то великих чувств. Оно вообще всегда было крайне простым и неприхотливым механизмом, не давало сбоев ни разу с тех пор, как его придумали. Не удивительно, ведь такая красивая сказка как «Время», не должна рушиться по кирпичику каждый день. Рушились сейчас другие материи: терпение, выдержка, надежда.       В прочем, кто знает, как бы повернулось все для этого Филиппа, если бы судьба оттягивала дольше. У него зазвонил телефон, наполнив воздух довольно приятной мелодией. Резким движением он достал его из кармана, нахмурился и ответил. По раздраженному выражению на его лице становилось понятно, что звонит ему именно та девушка, ради которой он полтора часа простоял под фонарем вместо чтения очередного супергеройского фарша зарубежной индустрии.       – …       – Нет, далеко не добрый.       – …       – Да, я заметил, что тебя здесь нет. Как-то мне пока удалось не ослепнуть.       – …       – Будильник заводи, если ответственности не хватает! Неужели действительно так сложно прийти ко времени, которое сама и выбрала?       – …       – Нет, я не кричал на тебя. Я просто говорю, что это гадко. Я мог бы понять все, но не такое пренебрежение.       – …       – Это я, по-твоему, стал грубым? Быть может, это из-за того, что у меня пальцы на ногах уже болят от качки взад-вперед? Тебе вообще не стыдно за то, что ты меня так опрокинула сегодня?       – Что еще, мать твою, за «спокойной ночи»? Я не договорил с тобой, чтобы ты строила из себя обиженную су… – он не успел договорить, услышав гадкую череду коротких гудков. Мышцы на лице Филиппа передернулись, губы сперва скривились в отвращении, а затем в простом разочаровании. Он сделал глубокий вдох, затем еще и еще. По краснеющему лицу было ясно, что никакие дыхательные упражнения ему сейчас не шли на пользу. Впрочем, он нашел способ спустить пар, с силой пнув мусорный бак. Тот с противным и гулким звуком отозвался на удар, но вскоре стих, а вот парень протяжно взвыл, отбив драгоценные пальцы на одной из ценнейших конечностей. В любом случае, это его немного осадило, приводя в чувство. Филипп только вновь шумно выдохнул и, протянув руку вперед, бросил ныне бесполезный веник к прочему мусору. – Да чтобы я еще раз…       Филипп отвернулся и широкими шагами стал делить тротуар на «до» и «после», оставляя позади все свои прежние вдохновенные мысли. Вот только его собственные мысли были по вкусу не всем. Прежде растревоженный мусорный бак дернулся вновь, и над его отверстием приподнялся сначала полуметровый цилиндр, под которым, как показалось, была просто гора разномастных цветов. Однако, всего пара секунд и высокий человек переступил бортик урны, во весь рост вставая под фонарем. Под его цилиндром действительно было нагромождение самых разных пестрых цветов. Они закрывали его лоб, глаза, уши, большую часть правой щеки и весь затылок. Свободными оставались разве что нос, рот, да шея с подбородком. Этого собственно ему и хватило, чтобы окликнуть удаляющуюся фигуру.       – Молодой человек! – крикнул он своим мягким бархатистым голосом. Мужчина решил не ждать, и сразу пошел вслед за парнем. В одной руке он держал немного смятый букет, а второй пытался поправить свой воротник. Тот изрядно съехал из-за выбивающихся из-под рубашки и пиджака цветов. Они полностью обрамляли и шею, и запястья этого господина, ряженного как в ресторан. Даже на его тонких ладонях были аккуратные белоснежные перчатки, очерчивающие весь контур кисти. Что уж говорить, он весь был худым и тонким, не только руки. Длинные конечности, элегантное и очень даже изящное тело, стройная шея, все это смотрелось интересным, но далеким от традиционного реализма. Его тело было словно гибким стеблем, а руки представали тонкими лозами. Поправив цилиндр, он наконец настиг Филиппа, что даже не замедлил шаг. – Молодой Человек, я с вами говорю. Не делайте вид, будто не слышите меня вовсе, – нетерпеливо и настойчиво потребовал обладатель букета. Он опустил одну из худых рук на плечо парня, пытаясь остановить того.       – Чего надо? – грубо отозвался Филипп, повернувшись. Увидев лицо зовущего, а точнее россыпь цветов на том месте, где у людей лицо, парень лишь сильнее разозлился. – По виду, так нарываться вздумал.       – Вы обронили, – ответил он, никак не реагируя на прежние грубости. Приподнимая руку, ночной собеседник продемонстрировал букет из роз. – Пожалуйста, будьте внимательнее. Никому не понравится, если цветы потеряются. Они сейчас и так теряют свои силы, а одиночество совсем погубит их сочный цвет. Будьте внимательнее, пожалуйста.       – Ты, правда, нарываешься. Вырядился, как кошмар флориста, так еще и издеваться вздумал? Может ты больной? Или, скажем, тупой? – поворачиваясь во весь рост, Филипп отметил, что даже при своем среднем росте он немного уступал собеседнику. Впрочем, излишняя худоба последнего внушали парню уверенность в себе.       – Отнюдь, я вовсе не глуп и не болен. Будет Вам. Я лишь хотел заметить, что вы оставили эти прекрасные цветы без должного внимания, да еще и в самом неподходящем месте. Это печально, но поправимо. Прошу, присмотрите за этими розами хоть в их последний час, – говоря это, тонкий человек все более настойчиво протягивал букет.       Однако, у Филиппа не было настроения на разговоры про цветы. Да и забирать букет, купленный для какой-то бабы, он не хотел. Одним рывком выхватывая из чужой руки цветы, парень швырнул их на асфальт тротуара и злостно наступил на те носком ботинка. Чуть повернув им, парень лишний раз вдавил распустившиеся недавно бутоны в холодную грязь, а после отвернулся.       – Иди куда шел, ни то тоже уляжешься, – предупредил он, пряча руки в карманы и продолжая свой путь. Его радовало уже то, что шагов преследования не последовало. Махать руками он все же не любил. Да и грубость такую позволял себе редко. Только вот сейчас его действительно прижало к стенке вплотную. Не выговориться на того, кто сам полез со своими цветами, он просто не мог. Или же мог, но не захотел..? Кто бы еще знал…       Темная фигура, украшенная цветами, склонилась над растоптанной красотой, медленно опускаясь на одно колено. Его тонкие пальцы прошлись по одному из лепестков, плавно переходя на грязную массу. Было видно, как рука, облаченная в ткань, дрогнула, а после вновь прошлась по лепестку.       Подул ветер, заставивший Филиппа поежиться, пряча в карманы руки. Однако, теперь холод был меньшей из проблем, которые всей своей тяжестью опускались на его плечи. Он успел услышать легкий краткий звон, словно бы кто-то легонько качнул бубенчики. После была только жгучая боль, пронзившая бедро. Чувство, словно его проткнули насквозь застыло где-то в голове, а ноги парня просто подкосились. Падая на колени, он успел выставить руки и кое-как завалиться на бок. Это позволило ему увидеть, как приближается «кошмар флориста», теперь по совместительству, и его собственный. Тонкая фигура шла спокойно и уверенно, все еще держа вытянутую перед собой руку со сложенными а-ля пистолет пальцами. Ком застыл в горле Филиппа липкой и тяжелой кашицей. Ощущение было, словно его тошнило и скручивало, но совершенно безвыходно, будто тело противилось себе. Он пытался что-то сказать, отползая, кажется, хотел даже кричать, да только не мог. Все его тело сводило судорогой, а нога лишь сильнее ныла, мешая думать. В какой-то момент он смог судорожно втянуть воздух сквозь тесно сжатые зубы. Роящиеся на языке слова не давали собраться, а руки инстинктивно пережимали рану на бедре, которой там и в помине не было.       – Т…т…ты что с…сде…делал? – начал было говорить он, но его прервали.       – Тссс, – чуть слышно прошелестел стоящий над ним мужчина. Он медленно подвел к лицу руку, прижимая палец к губам. В это время его вторая все еще сложенная необходимым образом кисть направилась прямо на лоб Филиппа. – Тише, ты не должен ничего говорить. Тсссс… Цветы умирают молча, так что не шуми.       Очередную попытку сказать хоть что-то прервал звон бубенчика, от которого стреляющая рука немного дернулась. Это не было болезненным или мучительным, но теперь тело Филиппа не двигалось вовсе. Он упал на спину, еще некоторое время вдыхая, скорее уж по привычке. Его коже медленно отслаивалась слой за слоем, рассыпаясь на множественные лепестки, а тело плавно прорастало множеством различных безупречных цветов. Бутоны, заменявшие плоть распускались во всей красе, а их изящные стебли едва не переливались свежей зеленью. Прошло не более минуты, когда мужчина склонился над творением рук своих. Перед ним была небольшая кучка одежды, среди которой расположилось великое множество бесчисленных цветов. Они немного дрожали на ветру, ведь земля не держала их. Аккуратно срезанные стебли так и лежали поверх одежды, пока заботливые руки не принялись поднимать их.       – Тише, красивые, все хорошо. Теперь не нужно тревожиться и злиться, никто вас не бросит и не забудет. Тише, мои маленькие, я знаю, какого это было, чувствовать себя потерянным. Вас оставили без внимания? Ну, ничего, мои красивые. Я найду, куда вас пристроить. Не бойтесь так, не дрожите. Цветы умирают молча, так что не стоит плакать ни о чем, милые… – приговаривал он, с любовью и нежностью поднимая каждый бутончик.       Время близилось к восходу, когда Таня поднялась с постели. Противный и неприятный стук в дверь заставил ее не только подняться с подушки, но и проснуться. Девушка поднялась, глядя на экран телефона. Филипп так и не перезванивал, да и времени было, черт знает, сколько. Первая же мысль, которая проскользнула тогда в ее голове, была о том, кого могло принести в такой час. Само собой, решение нашлось сразу же, как дверь в третий раз приняла на себя удар кулака. А ответ был прост – «Нечего гадать»!       Подойдя к двери и включив свет, он взглянула в глазок. Никого. Хулиганы то были или же нет, но она стала медленно, не отрываясь от глазка поворачивать в замке ключ. Все же, даже если это были местные дети-идиоты, стоило проверить все. Мало ли, какую гадость те могли организовать посреди ночи. Таня толкнула дверь, осматривая подъезд, и оторопела. Перед ее прихожей, на коврике для обуви стояла высокая корзина с цветами. Здесь были и полевые ромашки, и яркие тюльпаны, и васильки, но больше всего было сочно-красных, насыщенных цветом роз, занявших центр композиции. Где-то между ними девушка углядела записку, чуть улыбнулась и поспешила забрать такой подарок судьбы. Корзина переместилась в спальню, а сама девушка плюхнулась в постель с маленьким посланием в руках. «Простите за беспокойство в этот час. Мне было стыдно отрывать Вас от сна, однако если бы я поступил иначе, моя вина только возросла бы. Я бы поступил невероятно жестоко, если бы бросил эти прекрасные цветы на улице. Я пойму, если вы будете недовольны, однако очень прошу не винить их. Они замерзали и чувствовали страх. Все же, они не могут сказать о своих тревогах. Эти цветы, теперь, умирают молча, поэтому позвольте им хоть немного, но порадовать Ваш взор своим мимолетным цветением. Надеюсь, что этот прекрасный миг цветения сделает Вас чуточку счастливее, ведь это будет значить, что каждое из этих растений умерло не напрасно. На этом прощайте. С наилучшими пожеланиями, Цветы Умирают Молча».       Проглотив тяжелый ком, подступивший к горлу, Татьяна отложила записку на край стола, а сама с ногами забралась на кровать. От чего-то, ей в этой тишине показалось, как молчаливые цветы еле слышно назвали ее имя. Лишь один раз, и одно слово.