Порядок

      Я мешаю в стакане с мутной водой круглые таблетки-антидепрессанты, насыпанные туда большой белой горстью, а вместе с ними ещё какие-то красные пилюли, скорее всего от головной боли. А мне бы от боли в сердце.       В пузырьках кислорода, осевших на тонких стенках гранёного стакана, я вижу твоё лицо. Твою улыбку и сияющие глаза, совсем ещё не потускневшие, живые, какими были до нашего расставания. Или же просто это мои глаза отражаются в твоих, а твои в моих. Твои в моих.       По телевизору что-то бормочат про трюк, который опасно повторять, и я выпиваю залпом воду с красными и белыми таблетками, а ещё с горькими воспоминаниями о сладкой улыбке.       В старом аквариуме, пылящемся на полке, я вижу твой силуэт. Ты так сильно не хотела рыбок, а я не хотел, чтобы ты ушла.       Я тянусь к телефону и нахожу твой номер, который до сих пор ласково назван.       «Женя, я так скучаю по тебе» — пишу я, стираю, а затем снова пишу.       Когда за окном сгущаются облака и тихо начинает рокотать гром, программа по телевизору прерывается помехами, а в глазах застывает серая шипящая плёнка.       Трудно вдохнуть.       Кто схватил меня за горло и сжимает руку всё сильней? Кто шепчет на ухо лишь твоё прекрасное ужасное имя? Кто просит меня из раза в раз отзываться на звук твоего нежного голоса? Это не я, нет, это не я.       «Ты в порядке? Я думаю, нам нужно поговорить. Ты не против, если я приеду?» — я тру глаза до красно-зелёных вспышек со всех сторон и начинаю хохотать на всю комнату, хватаясь за лицо.       Подскакиваю с кровати и пытаюсь навести порядок, скидывая со стола весь хлам на пол, разбивая какой-то бокал и смеясь, глядя на разбитое стекло. Сметаю всё, что есть на полках, все склянки и бутыльки с лекарствами, которые должны были помочь мне от депрессии, а помогли врачам от бедности. Подбираю вещи, что в порыве вечерней пассивно-агрессивной вспышки я разбросал по всей квартире.       И если Женя спросит, страдаю ли я, то ни одна деталь не выдаст меня.       Тихий звонок в дверь пробирает меня до дрожи. А на пороге она.       — Вась, привет, не поздно? — спрашивает Женя. На часах около одиннадцати, но она опоздала дней на пять.       — Нет, что ты, всё в порядке, проходи.       Она спрашивает что-то ещё, но какое-то чувство останавливает её, и девушка начинает плакать. Маленькие капли сначала собираются возле её глаз, а затем начинают быстро стекать по подбородку, и в них будто улыбаются мне её крохотные лица, так чисто и искренне. Я зажмуриваю глаза и снова их открываю, а Женя прижимается к моему плечу.       Моя. Правильная девушка, поступающая неправильно.       И пахнет от неё теплотой и летом, а волосы цвета спелой пшеницы, ведёшь по ним рукой, а они мягкий шёлк. Глаза её, влажные и тёмные, так печальны и так пусты, что в них будто мои собственные отражаются. А губы горячие, и как только они касаются моих, то будто от сильного ожога меня начинает трясти, но оторваться от них я не в силах, и их пламя всё сильнее разжигает огонь в моей груди.       Такая хрупкая и разбитая, она как фарфоровая кукла бледна. Льнёт ко мне, и я таю в ласковых руках её и в мелкой россыпи поцелуев. И сердце моё так трепещет, просясь наружу, крича: «Люби!», сипло шепча: «Не сдавайся!»       И я верю, и я прошу себя и всё живое, лишь бы оставить этот сладостный миг ещё на пару мгновений, лишь бы дать мне согреться её теплом и не опалить себя, не обжечься и не ранить её.       В комнате тихо. Только часы отбывают ритм в углу. На занавески падает голубой лунный свет. Моя рука тянется к телефону, и в полумраке комнаты мои глаза едва ли могут различить сквозь пелену мутных слёз уведомление о том, что сообщение «Женя, я так скучаю по тебе» не было отправлено из-за какой-то неполадки. «Пожалуйста, повторите попытку». И я тянусь за новой порцией таблеток.