Всё началось как игра

Слэш
NC-17
Завершён
2874
Пэйринг и персонажи:
Размер:
9 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
2874 Нравится 29 Отзывы 724 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Гарри слабо застонал, чувствуя, как чужие холодные пальцы дразняще прихватывают чувствительное место внизу живота. Грубоватые ласки неожиданно нравились, новые неизведанные ощущения захватили с головой, и тем неприятнее оказалось резкое прояснение сознания.       С каким-то ужасом он внезапно чётко осознал, что пальцы принадлежат Волдеморту, а происходящее — очередной сон. Сколько таких было за почти два летних месяца каникул — он давно сбился со счёта. Как Волдеморт вообще додумался до такого изощрённого способа моральных истязаний — Гарри не имел ни малейшего понятия.       Но из ночи в ночь, он в красках и деталях наблюдал сцены развратного секса между ними. А самым отвратительным являлось то, что он всё чувствовал. Во время кошмаров, насылаемых Волдемортом на протяжении минувшего учебного года, он видел всё его глазами. Сейчас же — своими.       Просыпаясь каждым новым утром с пылающими от смеси стыда, ужаса и отвращения щеками в своей маленькой спальне в доме Дурслей, Гарри всё отчаяннее ненавидел самого себя. Потому что во снах он не мог сопротивляться. Волдеморт поворачивал всё так, что в итоге Гарри умолял.       Это злило. Это било по нервам. Это доводило до приступов отчаяния и паники. Это было самой постыдной, страшной тайной последнего времени. Это навевало истеричные мысли о самоубийстве. Это возбуждало. Это сводило с ума. Это не прекращалось, повторяясь из ночи в ночь.       Он пытался строить защитный барьер для своего сознания — Волдеморт только смеялся своим высоким холодным смехом. Он пытался сопротивляться — Волдеморт за несколько минут доводил его до исступления и крайней степени возбуждения. Он пытался не спать — Волдеморт насылал видения наяву.       Он хотел с кем-то поговорить об этом. Но одна только мысль, что он пытается объяснить происходящее Рону или Гермионе, да ещё и в письме, доводила до истерики. О Дамблдоре и речи идти не могло. Представляя, как он признаётся директору, что каждую ночь Волдеморт имеет его во сне, Гарри чувствовал тошноту.       Он абсолютно не понимал — что ему с этим делать. Оторванный от магического мира, не понимающий — как вообще можно кому-то такое рассказать, он тихо сходил с ума, замыкаясь в себе всё больше и выходя из спальни всё реже.       Пробуждение очередным утром оказалось тяжёлым. На этот раз он почему-то не помнил — чем закончился очередной сон, в котором он неожиданно осознал себя и происходящее. Понимание, что сегодня день его рождения, обрушилось вместе с совами, принесшими посылки и поздравительные открытки, но не подарило никакой радости.       Посылки так и остались лежать нераспечатанными прямо на полу, возле прикроватной тумбочки, а Гарри заставил себя отправиться в ванную комнату, едва передвигая ноги и отчаянно желая просто выспаться. Но теперь это стало недоступной роскошью.       В зеркале привычно мерещился Волдеморт. Гарри отвернулся, отказываясь принимать зрительные галлюцинации. Впрочем, образ его главного врага теперь преследовал его везде. Кулак впечатался в бледно-голубую плитку стены. Как же он устал. И как не хотел принимать чувство безнадёжности.       Очередной день, пролетевший в каком-то непонятном словно бы дурмане, с искажённым полуосознанным восприятием реальности, что потихоньку претендовало на становление нормой, закончился даже слишком скоро, не принеся собой ни чуда, ни перемен.       Сгустившиеся сумерки за окном могли бы очаровать кого угодно — они стелились мягким покрывалом, скрывающим в себе многообразие затенённых естественной тьмой красок, укутывая, казалось, весь мир каким-то невидимым коконом покоя. Гарри было безразлично.       Он уже не надеялся обрести покой когда-либо. Он уже не надеялся вновь обрести себя. Всё, чем он жил, всё, что было для него важно, терялось с каждой ночью, когда его враг имел над ним неограниченную, губительную, уничтожающую власть. А он не мог сопротивляться.       Гарри не заметил, как измученный организм провалился в дрёму. Уже какой-то привычный серый, необъяснимо отдающий зеленью в то же время, туман расступился через несколько минут, открывая его взгляду привычную комнату.       Он вряд ли смог бы опознать это обезличенное помещение с каменными стенами и низким потолком в реальности. Но неизбежно оказывался здесь ночь за ночью. Волдеморт шагнул к нему с предвкушающей улыбкой на губах.       Гарри вздрогнул — впервые за всё время тот выбрал почему-то вполне человеческую внешность. Сейчас перед ним стоял словно бы значительно повзрослевший Том Реддл, чей образ намертво впечатался в память со времён приключения в Тайной комнате.       Тело пронзила дрожь — только этого не хватало. Он не мог сопротивляться даже Волдеморту, обладающему змееподобной отвратительной внешностью. Всё его достижение последнего времени — он научился осознавать себя во сне. Холодная красота Волдеморта в новом образе пугала ещё больше.        — Гарри. Мой Гарри, — Волдеморт оказался за его спиной мгновенно, уверенно и привычно обнимая за талию. Одна рука скользнула ниже, дразня чувствительную к прикосновениям кожу живота, а шёпот в районе уха звучал хрипловато, пропитанный нескрываемой страстью. — Ты стал моим наваждением, ты знаешь это?        — Прекрати, — голос совершенно не желал звучать твёрдо. — Ты — больной извращенец. То, что я не могу сопротивляться твоим навязанным видениям, не значит ровным счётом ничего. Я тебя ненавижу.        — Ты повторяешь это так часто, что складывается ощущение самовнушения, — шёпот не поменял тональности ни на йоту, словно бы Волдеморт и не заметил оскорбления. — Я полагал, что тебе понравится мой подарок.        — Мне от тебя ничего не нужно, — с каким-то бессильным отчаянием воскликнул Гарри, дыхание которого участилось от настойчивых умелых жестких ласк. — Какой ещё подарок? — всё же уточнил он с долей опасения.        — Тело. Вполне желанное для тебя, полагаю, — лаконично отозвался Волдеморт, чуть покусывая его шею и плавно продвигаясь к загривку, что заставило Гарри задрожать от нежеланного предвкушения.        — Это ничего не меняет, — выдохнул он, едва сдерживая стон. — Мне безразлично. Я всегда буду ненавидеть тебя — в любом обличье. Ох… — стон всё же сорвался с непослушных губ.        — У нас проблема, Гарри, — каким-то неожиданно соблазнительным, почти чарующим голосом заговорил Волдеморт, когда его рука уверенно и привычно скользнула под резинку трусов Гарри, сжимая полностью эрегированный член и небрежно лаская головку давящим прикосновением большого пальца. — Ты стал моим личным фетишем. Моим личным сортом дурмана. И я желаю обладать тобой в реальности.        — Ни за что, — гортанный стон смазал фразу, придавая ей оттенок жалкого, почти жалобного отрицания ребёнка, а не твёрдого возражения взрослого юноши. — Я тебе не верю… Ахх… Ты хочешь… убить… Ловушка… — Гарри задыхался от возбуждения и наплыва эмоций, выталкивая слова из себя со значительными паузами.        — Я хочу. Соглашусь только с этим, — в голосе Волдеморта скользнула удивительно мирная насмешка. — И я привык получать то, что хочу. Или кого — принципиальной разницы нет. Соглашайся, Гарри. Ведь я добьюсь своего — так или иначе. Способ зависит лишь от твоего собственного выбора.       Смутные мысли о змее-искусителе и недопустимости согласия ни в коем случае ещё мешались в голове, но воспринимались слишком тяжело для осознания сейчас. Пальцы Волдеморта вытворяли что-то совсем уж за гранью понимания с его членом и яичками, и Гарри даже и приблизительно не понял, как слабо выдохнул:        — Я согласен.        — Ты проснёшься сейчас. Возьмёшь метлу, наложишь на себя Дезиллюминационные чары и полетишь к «Дырявому котлу», — Волдеморт начал озвучивать инструкцию к действию без малейшей заминки, что свидетельствовало в пользу предположения, что он и не сомневался в том, что добьётся добровольного согласия. — Я буду ждать тебя там.        — Я… хорошо, — ещё обессилено выдохнул Гарри, ненавидя себя в эту секунду, как никогда за всю свою жизнь до этого, но не в силах противостоять искушению, явно усиленному ментальным воздействием.        — Я не дам тебе возможности передумать, если ты вдруг на это надеешься, — жаркий шёпот будто бы обволакивал, укутывая в то самое покрывало сумерек — такое же естественное и чарующее в своей незыблемости. — Я прослежу за тобой, мой Гарри. Проконтролирую, чтобы ты не сбился с пути, используя для этого нашу связь. И не только в буквальном смысле.       Гарри только издал в ответ задушенный всхлип, когда зубы Волдеморта чувствительно прикусили чуть выпирающий седьмой позвонок, посылая этим действием пронзительную дрожь желания по всему телу. А в следующую секунду он открыл глаза, осознавая, что лежит в собственной кровати.       Реальность обрушилась во всей красе, словно ударяя наотмашь безжалостным пониманием — с кем и на что он согласился. Протест взметнулся внутри мгновенно, недопустимость действия заглушала всё, кроме фразы, звучащей прямо в голове закольцованным повторением: «Иди ко мне».       Гарри уже не отдавал себе до конца отчёта, как руки открыли дверцу клетки, выпуская на волю Буклю, тут же сорвавшуюся в ночной полёт через открытое окно. Он не понимал, а возможно — не хотел понимать, почему достаёт метлу и мантию-невидимку, а потом крадётся по лестнице.       Ощущение, что он плывёт в каком-то дурмане, не касаясь при этом земли вообще, странно способствовало преодолению пути до газона абсолютно бесшумно. Половица нигде не скрипнула, дверь скользнула на законное место, не издав даже тихого щелчка при закрытии.       Тело ощущалось непривычно, где-то даже пугающе — качественной скульптурой, нежданно оживлённой умелыми руками не своего создателя, но волшебника, который осознанно или невольно наполнил её странной смесью будоражащего желания и приглушённого страха, граничащего с ужасом.       Он замёрз уже через несколько минут полёта, но только крепче сжал руками древко метлы, не обращая на это внимания. Чужая уверенность, что его согреют, разожгут в его крови пламя, которое не погаснет уже никогда, вела за собой и толкала вперёд.       Он приземлился возле «Дырявого котла» прямо на пустынной сейчас, в позднее вечернее время, улице, стаскивая с себя мантию-невидимку ещё в полёте. На мгновение мелькнула трезвая мысль, что он должен немедленно бежать и вообще не должен был сюда прилетать, но исчезла слишком быстро.       Знакомые руки, чьи уверенные прикосновения несколько по-другому ощущались в реальности, внося новые оттенки в уже сформированную палитру чувственных реакций наслаждения, почти грубо сжали в объятии со спины, а жаркое дыхание обожгло щёку.        — Мой Гарри, — в короткой фразе выразилось столько какой-то всепоглощающей сумасшедшей и тем немного пугающей страсти, что ноги задрожали, и Гарри только чуть подался назад, вжимаясь в чужую грудь спиной.        — Я ненавижу тебя… — фраза прозвучала почему-то жалобно, ни малейшей уверенности за ней не ощущалось, и Гарри только устало вздохнул, сдаваясь — проиграл он, или, быть может, выиграл, но странная, нежеланная, навязанная игра обрела черты реальности окончательно и бесповоротно.        — Так будет даже интереснее, — в холодном голосе скользнула усмешка.       Гарри даже не сразу осознал, что послушно позволяет вести себя куда-то в сторону, сам вцепившись в предплечье Волдеморта из опасения, что иначе просто упадёт — ноги совершенно не желали слушаться, по-прежнему охваченные дрожью.       Неприметный переулок с кирпичными стенами заставил чуть поморщиться и внутренне напрячься. Быстрый взгляд по сторонам помог сориентироваться — до «Дырявого котла», невидимого для маглов, но никак не поменявшего от этого своего местоположения, присутствовало лишь несколько футов расстояния.       Волдеморт неожиданно резким движением толкнул его к стене, прижимаясь вплотную и заставляя спиной вжаться в неё, разве что не сливаясь. Гарри лихорадочно соображал. Открыт паб или закрыт? Маглы, конечно, их не увидят — почему-то он мало сомневался, что Волдеморт уже наложил соответствующие чары.       Но если из «Дырявого котла» вдруг решит выйти в магловский мир волшебник — они окажутся на обозрении. Из горла вырвался слабый стон протеста. Гарри, даже захваченный дурманом желания и частично околдованный чужой волей, вообще не был уверен, что готов приобрести опыт секса в сомнительной подворотне.       Вот только вместе с тем было в этом и что-то такое, что заставляло тело дрожать от закручивающегося в спираль желания, концентрирующегося внизу живота. Это было абсолютно недопустимо, невозможно и неправильно — хотеть заняться сексом с Волдемортом в тёмном переулке маггловского Лондона.       Абсолютно недопустимо. И совершенно точно аморально. Тёплые губы чуть грубовато прижались к его собственным губам, затевая древнюю как мир игру, сминая в безжалостном напоре страсти, не оставляя даже гипотетического шанса на сопротивление. Разрешая только покориться.       Стон, как бы ни удивился этому сам Гарри, вырвался у обоих, стоило Волдеморту углубить поцелуй. Разом обессилившее тело, словно мышцы растеклись вдруг киселём, а кости задумались о возможности расплавления, насквозь прошило волной какого-то необъяснимого, первобытного желания.       Гарри вцепился в чужие плечи, не чувствуя в своих руках ни малейшей силы, и пытаясь прижаться ближе, сплавиться, не отпускать никогда. Затуманенное сознание ещё противилось, искало хоть какое-то объяснение такому наплыву эмоций, и каким-то неосознанным чудом он всё же разорвал поцелуй, хотя и не лихорадочное подобие объятий.        — Ты воздействуешь на меня, — упрёку не хватило чувства. Гарри облизнул губы и на секунду замер, подозрительно сузив глаза. — Зелье? Серьёзно?        — Всего лишь лёгкий афродизиак, — в холодном голосе отчётливо звучало удовлетворение и предвкушение, а пламя, занявшееся в тёмных глазах, почему-то чётко виделось даже в полумраке. — Это сделает игру интереснее, острее и продолжительнее.        — Мерлин… Я ненавижу тебя. Я ненавижу себя, — простонал Гарри, а после отчаянно приник к губам Волдеморта, хотя вернее сейчас сказать — Тома Реддла, сдаваясь на милость раздирающих тело желаний окончательно, отказываясь думать, не желая оценивать степень своей распущенности в данный момент времени и осознавать всю глубину своего морального падения.       Дико странное ощущение прошило разрядом электрического тока, когда джинсы и трусы просто съехали с него, собираясь кучкой в районе щиколоток, но футболка и небрежно наброшенная сверху спортивная кофта остались на торсе.        — Мой Гарри, — тихий шёпот почти безумца. Или просто человека, сдавшегося на милость своих потаённых, подавляемых или не находивших воплощения некоторое время желаний? Гарри было безразлично. Каждое, даже невинное прикосновение, вызывало желание если только ещё не скулить от возбуждения. — Будет… жарко.       Гарри мог только в очередной раз застонать в ответ. Том развернул его, мгновенно прижимая к холодной стене, слишком неожиданно. Уловимое движение воздуха, характерное для взмаха палочкой, пойманное Гарри лишь боковым зрением — и его запястья надёжно приковали к стене навесные деревянные кандалы.       Том прижался к его спине, лениво и дразняще проведя языком по шее, а после неожиданно втягивая кожу на отдельном участке губами — до сладкой боли. Гарри откинул голову на чужое плечо, задыхаясь от переизбытка эмоций, возбуждения, затаённого ужаса осознания и жажды, удовлетворить которую казалось единственным важным сейчас.       Шею ещё пощипывало, хотя ощущения уже и являлись фантомными, а Том уже надавил на его щеку, заставляя тем самым повернуть голову до тянущей боли в мышцах от неудобного разворота, безжалостно сминая его губы, целуя чересчур настойчиво.       Кровь всё-таки вспенилась в венах, как слишком бурно кипящая на огне вода. Всего резко стало мало. Смутное понимание — руки Тома с самого начала успевали грубо ласкать везде, словно их было не две, а как минимум, шесть, полностью терялось в неудовлетворённом пожаре желаний.       Хотелось больше. Хотелось сильнее, ярче, быстрее, насыщеннее, глубже, проникновеннее. Границы стёрлись, а остатки здравого смысла провалились в глубокую спячку в тёмные уголки сознания. Потом, когда-то, возможно, через вечность — всё вернётся и убьёт своим безжалостным ужасом понимания.       Гарри только сейчас осознал, что уже некоторое время издаёт едва ли не животные стоны, невольно трётся бедрами о грубую ткань джинсов, Мерлин ведает каким чудом оказавшихся надетыми на Томе, и чего-то абсолютно бессвязно требует.       Том тихо смеялся, не прекращая настойчивых и неожиданных ласк ни на секунду. Гарри только слабо дёрнулся, когда два пальца коснулись его губ, недвусмысленно предлагая впустить их в рот. Остатки стыда зачем-то растаяли мгновенно высушенной огнём в крови лужицей, и он послушно приоткрыл губы.       Тихий приглушённый стон, когда Гарри серьёзно принялся сосать пальцы, срываясь на мимолётные ласки языком, словно бы лишил Тома самообладания, заставив обрушить шквал грубых прикосновений, которые Гарри теперь даже не успевал осознавать — только отвечать жалобными просительными стонами.       Несколько недель изматывающих, дразнящих, сумасшедших снов будто бы возжелали обрести своё воплощение в минутах безумия, толкающего в какой-то вакуум страсти, где были только они и Адское пламя, ластившееся будто котёнок, но и опаляющее тела жаждой получить больше.       Гарри вздрогнул, когда пальцы вдруг исчезли, а в его рту неожиданно оказался странный шарик, по ощущениям — пластмассовый, удерживаемый резинкой, охватывающей голову, и явно имитирующий собой кляп.       Член, по которому периодически сильными движениями скользила рука Тома, дрогнул, пытаясь коснуться головкой, казалось, уже живота и болезненно заныл от перевозбуждения. Гарри вжался ягодицами в бедра Тома, чувствуя и его возбуждение на грани.        — О, да, мой Гарри. Так. Стони для меня, — хриплый шёпот прозвучал приказом, заставляя задохнуться. Слишком много. Слишком много желания, эмоций, чувств, грозящих разорвать или утопить собой, уже не дав вдохнуть воздуха никогда. Сладкая боль и нотки отчаяния от неудовлетворённой необходимости обретения желаемого немедленно. — Забывай делать вдох. Живи порочной страстью сейчас.       На глазах выступили слёзы от абсолютного перевозбуждения не столько физического, сколько эмоционального. Новое, сумасшедшее, отдающее нереальностью состояние пугало и затягивало. Его хотелось стряхнуть с себя немедленно. В нём хотелось остаться жить навечно.       Скользкие от смазки пальцы скользнули в него слишком легко — мышцы, расслабленные возбуждением в такой концентрации, поддавались вторжению без сопротивления. Мимолётная мысль — Том успел применить несколько заклинаний и воспользоваться всё же смазкой, только оставила понимание, что ситуация с пальцами была лишь его личным капризом.        — Согревающий эффект. Расслабляющий эффект. Примесь афродизиака, — Том перечислял свойства смазки, как не сразу понял Гарри, так спокойно, словно читал лекцию о скучных лукотрусах, при этом настойчиво массируя бугорок простаты. — Что мне сделать, мой Гарри?       Хотелось кричать. Чёртов шарик оставлял возможность только стонать с разной тональностью или жалобно скулить, но попытка хоть что-то сказать обернулась лишь невнятным мычанием. Том тихо рассмеялся, а до слуха Гарри донёсся звук расстёгиваемой ширинки.       Пальцы исчезли через несколько секунд, а член толкнулся в него уверенно, но не причиняя ни малейшей боли — очевидно, свойства смазки проявили себя в полной мере, довершая расслабленность, подаренную возбуждением.       Пальцы слабо царапали кирпич, тело пылало, и Гарри попытался податься назад, желая ощутить Тома в себе больше, глубже, насыщеннее. Но тот только вновь ответил тихим смехом, мгновенно фиксируя его бедра железной хваткой и продолжая проникать в него мучительно медленно, заставляя отчаянно стонать.       Невыносимая чувственная пытка била по распалённым желанием нервам. Том словно бы издевался, обещая удовлетворение, но не спеша его дарить. Плавное проникновение сменилось медленными движениями через вечность — как показалось Гарри. Слишком медленными движениями.       Что-то в груди, зревшее всё это время, словно бы ухнуло куда-то в желудок, как если бы оборвалась цепь, удерживающая груз слишком долго. Кандалы жалобно звякнули, расстёгиваясь, шарик ударился об стену, летя куда-то в сторону, а Гарри резко развернулся, грубо притягивая Тома к себе, обхватив за шею.       Казалось, тот на секунду всё же растерялся, хотя и ответил на страстный, отнюдь не нежный поцелуй. Гарри недобро усмехнулся, и неожиданно подпрыгнул, удивительно удачным движением обхватывая бёдра Тома ногами.       Тот покачнулся, машинально делая шаг назад, но равновесие удержал. А в тёмных глазах вспыхнуло что-то обжигающее и где-то даже пугающее. Решительно сделав пару шагов вперёд, он впечатал Гарри спиной в стену, одним движением входя в него до упора.        — Мерлин, да! — крик ликования вырвался безотчётно, стоило Тому начать двигаться быстро и жёстко, приподнимая его бедра. Гарри только ухватился рукой за замеченный над головой штырь, торчащий просто из стены, и прогнулся в спине, стараясь вобрать член глубже, хотя это и было невозможно.       Удивлённое бормотание откуда-то со стороны дороги воспринялось сознанием не сразу. Гарри повернул голову больше просто реагируя на звук, чем осознавая произошедшее. Мужчина неопределённого возраста, со спутанными волосами, от которого разило алкоголем даже на таком расстоянии, застыл просто посреди дороги, глядя на них во все глаза.       Щеки мгновенно обожгло стыдом, но желание применить «Конфундус» к посмевшему помешать им глупцу и продолжить жизненно необходимое сейчас и абсолютно желанное занятие, взяло верх мгновенно. Гарри уже потянулся за палочкой, когда Том как-то странно улыбнулся.       Воронка аппарации утянула их мгновенно, и Гарри только успел заметить, как его вещи полетели следом, повинуясь воле Тома. Слишком неожиданные, острые ощущения достигли своего пика, когда он осознал, что теперь они стоят по грудь в воде.       Почти безумный взгляд метнулся по сторонам, только отмечая, что они находятся в каком-то водоёме, напоминающем море или океан своей бескрайностью, доступной взгляду. Том лениво двинулся в нём, перехватывая удобнее, и чуть приподнимая.        — У меня безгранично много фантазий для тебя, мой Гарри, — тихий шёпот обжёг слух, а руки уверенно скользнули по спине, почти в успокаивающей ласке. — Это маленький, закрытый пляж. Тут никто не появится.       Гарри только растерянно захлопал глазами, пытаясь осознать несколько шоковое в восприятии перемещение, и немного поерзал. Вода слишком скоро вымыла смазку, легко проникая всюду, и ощущения стали чуть менее комфортными.       Том чуть прищурился, а потом легко приподнял его, ставя на ноги. Гарри запоздало сообразил, что некая странность ощущений подарена тем, что вода, похоже, поддерживала состояние невесомости. И всё же страх взметнулся в груди волной — глубина казалось приличной, а плавал он из рук вон плохо.       Дадли в своё время приложил немало усилий, чтобы и это умение в начальной школе кузену не привили в полном объёме. Он обхватил шею Тома слишком судорожным движением, отказываясь терять то, что вполне воспринималось опорой, хотя и отдавая себе отчёт, что вода абсолютно спокойна и ничего страшного с ним не случится.       Задумчивый взгляд Тома скользнул по нему, а в следующую секунду Гарри едва подавил вскрик, теряя ощущение дна и не сразу осознавая, что Том просто подхватил его на руки и спокойно зашагал к берегу, словно бы и не в воде шёл, а просто по улице.        — Пусти, — почему-то покраснел Гарри, скрывая неожиданное смущение за проявленным возмущением. — Совсем с ума сошёл?        — А может, я хочу рядом с тобой быть сумасшедшим? — тихо рассмеялся Том, чуть прикусывая его ухо. — Мой Гарри.       Воздуха вновь резко стало мало. Чуть схлынувшее под давлением обстоятельств возбуждение напомнило о себе мгновенно, и Гарри уже даже не пытался возражать или сопротивляться, когда Том уложил его на трансфигурированный в секунду из булыжника плед. Губы столкнулись в поцелуе, а жар в крови вспыхнул с новой силой.       Звёздное небо над головой напоминало странный шатёр, создавая иллюзорное ощущение укрытия от мира, кусочка суши, где не было правил и памяти. Где был только Том — незнакомый, сводящий с ума, страстный до одержимости. И если война и помнилась, то здесь и сейчас — они воевали по одну сторону баррикад.       Быстро перестало иметь значение — чьи руки дарили более настойчивые ласки, чьи губы теребили сосок до сладкой боли или оставляли на глазах наливающиеся засосы на шее. Слишком много. Слишком мало. Страсть звенела, разливаясь в воздухе и странно резонируя с тихим рокотом прибоя.       Вновь мучительно медленное проникновение, но сейчас форсировать события уже не хотелось. Гарри только учащённо шумно дышал, не в силах отвести взгляд от тёмных глаз, где сейчас, казалось, нашла отражение то ли бездна, то ли просто вселенная. Или они слились воедино.       Он прогнулся в спине, пытаясь приникнуть ближе, но только побудил Тома склониться к нему и начать целовать с какой-то отчаянной жадностью. Лихорадочные поцелуи обрушились на шею, а ключицы удостоились лёгких укусов, вырывая у Гарри животный рык.        — То-ом. Я не могу… Хочешь, чтобы я умолял? Пожалуйста…       Жёсткий поцелуй прервал его судорожное выражение эмоций, а потом Том уверенно перевернул его на живот, побуждая следом встать на колени, спиной к нему. Момент не имел перехода, когда Том, войдя в него одним резким движением, взял мощный быстрый темп, обхватив рукой его поперёк груди, и до боли прижимая к себе.       Внутренним зрением увиделось почему-то жёлтое небо, с россыпью разноцветных, слишком мелких звёзд. Кровь била набатом, звенела в венах, заставляя тело чувствовать грань взрыва, сумасшедшее желание, оттенённое смутной опасностью.       Стоны рвались из горла естественнее, чем дыхание. В паху угнездилась обжигающе-сладкая боль, а мелкая дрожь охватывала все сильнее. Гарри не помнил, когда начал вскрикивать. Том двигался теперь уже безжалостно, даря опьяняющее, но всё ещё самую чуть недостаточное наслаждение.       Гарри запрокинул голову, откидывая её на плечо Тома. Тихий, уже странно привычный смех, и Том лениво начал покусывать его плечо. Контраст резких быстрых движений и ленивой ласки вырвал у Гарри жалобный всхлип. Голова кружилась, звёзды на небе вдруг словно обрели возможность движения, и тело взорвалось, охваченное судорогами желанной разрядки.       Том сжал объятие на мгновение сильнее, заставляя его едва ли не задохнуться, а потом вздрогнул всем телом, вжимаясь в его ягодицы бедрами слишком сильно и срываясь на тихий протяжный стон. Гарри хотелось смеяться. И абсолютно не хотелось думать.       Он смутно понял, что его почти бережно уложили, накрывая ещё одним пледом, трансифгурированным вновь на ходу. Не то чтобы это имело значение — тело ещё пылало, и прохлада летней ночи не воспринималась совершенно.       Лунная дорожка на воде, замеченная только сейчас, притянула взгляд как магнит. Слабенькие попытки сознания проанализировать происходящее, всё же нашли воплощение в ленивых мыслях. Он понятия не имеет — где вообще находится.       Берег моря — это, конечно, очень необычно и прекрасно. Вопрос только в том — какого именно моря? Он доверился Тому, которого сейчас даже в мыслях не мог назвать Волдемортом, абсолютно недопустимо и пугающе беспечно. Он не мог заставить себя пожалеть об этом — испытанное было лучшим, что с ним хоть когда-то приключалось.       Не хотелось думать о привычном мире и даже о том, что будет просто через минуту. В будущем совершенно не желало рисоваться ничего хорошего или радостного. В Британии удивительный вечер дня рождения сотрётся из памяти за несколько дней правления суровой реальности.        — Том, — всё же позвал Гарри, не до конца уверенный, что хочет затеять хоть какой-то разговор.        — Мм? — неопределённо откликнулся тот, устроившись явно с комфортом — он лежал на спине, подложив под голову скрещенные руки, и удивительно спокойно созерцал звёздное небо.        — Ты даже брюк не снял в том проулке, — фраза с оттенком обиды вырвалась как-то неожиданно для самого Гарри, который собирался сказать совсем другое, и он покраснел, хотя уже было уверился, что делать это разучился.        — И впрямь. Полагаю, стоит вернуться туда и откорректировать этот момент в твоей памяти практическим действием, — задумчиво и крайне серьёзно отозвался Том, хотя в голосе и угадывались скрытые нотки незлой насмешки.        — Не надо, — тут же воскликнул Гарри, нервно сглатывая — таким он Волдеморта раньше не смог бы даже представить. — Мы остаёмся врагами.        — Верно, — с поразительным спокойствием согласился Том, переводя на этот раз взгляд на него, что потребовало ленивого поворота головы.        — Я всё ещё ненавижу тебя, — попробовал ещё раз Гарри, хотя фразе недоставало уверенности ещё больше, чем в начале их встречи.        — Да, определённо придаёт остроту ощущений, — как-то даже растерянно, хотя, весьма вероятно, что эффект был допущен умышленно, своеобразно выразил согласие Том.        — Ты ведь останешься собой. Не изменишься. Будешь вновь воевать и убивать, — голос дрогнул, а Гарри уже отчаянно жалел, что начал говорить вообще, но остановиться уже не мог. — И если ты думаешь, что я останусь с тобой, что я буду рядом…       Резкий перекат олицетворял собой грацию хищника и плавность спокойного течения воды одновременно. Том навис над ним, не оставляя шанса опомниться, и начал целовать — собственнически, настойчиво, лишая права на сопротивление только накалом разом вспыхнувших эмоций.        — … то я буду, — закончил начатую фразу Гарри совсем не так, как предполагал изначально, отказываясь понимать — ложь это или правда, когда Том отстранился на мгновение, позволяя ему сделать полноценный вздох.       Тёмные глаза полыхнули странным огнём, а через очередное упущенное в восприятии мгновение, Гарри осознал, что его вновь несут на руках, но на этот раз к кромке воды. И только раздосадованный вопль, сопровождающийся звуком всплеска воды, нарушил ночную тишину, оттенённый тихим удовлетворённым смехом.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.