Теплота его рук

Новогодний, яркий праздник, а вместе с девятью парнями и четырьмя девушками он обещает быть ещё больше веселым, правда? Вот уже и украшен весь огромный дом, за окном, по традиции любого нового года валит снег, и наверное, где-то в городе дети поют колядки. К сожалению они жили в частном секторе, из-за чего петь приходилось самим, но единственные чьи голоса удивлению, не раздражал, был Ромео и Хелен. Поэтому уже вскоре те расхаживали по дому, напевая всеми известную «merry christmas.» — We wish you a Merry Christmas, We wish you a Merry Christmas, — Спокойно, своим ровным голосом напевал Ромео, сверкая яркой улыбкой, и все ещё не прекращая следовать традициям: его розовый пиджак до сих пор был при нем. Заметив рядом проходившего Феликса, тот пустил смешок и затормозил его рукой, взглядом указав на омелу, висевшую в дверном проходе, а проще говоря над ними. Желтый улыбнулся и слегка смущенно поцеловав Ромку в щёку, поспешил дальше разносить салаты. Из зеленой, большой, и блестящей гирляндами елкой, выглянула голова такого же зеленого валета. — ПИДОРЫ! — Присвистнул тот, хмуря брови, но при том улыбаясь во все тридцать два зуба с щербинкой между ними. Рядом стоящий Пик слегка улыбнулся, накидывая на голову зеленки красную шапку, от чего тот хмыкнул и покачав головой, а заодно и веснушками на лице, снова скрылся в елке. Пик покрепче укутался в красный плащ, что сейчас казался очень теплым. Новогоднее настроение казалось даже слегка улыбнуло самого злюку, а шрам на носу перестал расходится. И вот, поправляя очки в дверном проеме появляется Куромаку, неся какую-то коробку с бокалами. Нужно сказать, что из кухни его буквально выставила Николь, сплавив на него расставление бокалов. Так что тот, выдохнув и оглядев серый новогодний свитер, прошел к столу. За ним пока что сидели лишь несколько человек, так как остальные были заняты. Эмма и Клео мило беседовали о чем-то, а фараонша незаметно прижималась к феминистке, на что та, кажется, совсем не была против. Габриэль настойчиво что-то расспрашивал у Данте, который сидел, облакотившись на локоть. Его брови были слегка нахмурены, а глаза прикрыты. Он выглядел как-то опечаленно, поэтому когда серый математик закончил расставлять бокалы, подсел рядом. — Ты видишь опечаленным, насколько я вижу. Что испортило твое новогоднее настроение? — в привычной манере начал диалог тот, и когда красный услышал его, то слегка тихо вздохнул и не открывая глаз, своим монотонным голосом произнес. — Даже самые сильные души временами поддаются унынию. Бывают минуты, когда и людям большого ума жизнь рисуется в самых мрачных красках. — Безразлично и немного устало. — Я бы не советовал тебе вдаваться в эту неуместную сейчас эмоцию более чем на 40%, иначе это с большей вероятностью испортит тебе праздник. — Он положил руку тому на плечо, от чего два красных зрачка уставились на него — А как ты там говорил? «Как новый год встретишь, так его и проведешь», верно? — Дан, кажется, немного улыбнулся, однако вскоре послышался тяжелый вздох и тот принялся массировать виски, а Габриэль, сидевший рядом поспешил удалиться. Куромаку на подобное действо слегка задумчиво огляделся по сторонам, после чего придвинулся ближе, и, кажется принялся медленно гладить плечи красного. Постепенно это переросло в массаж, от которого Данте необыкновенно, можно было сказать входил в экстаз. Прикусив губу и закатывая глаза, вскоре тот уткнулся лицом в руки. — Удовольствие имеет одно важное достоинство: в отличие от счастья, оно существует. — пробормотал тот, издавая тихий полу-вдох. Математик расплылся в теплой улыбке, наблюдая за смиренно довольным философом, тающим, несомненно, только под его руками. Однако, вскоре сюда забежал Габриэль, поэтому куро с маком постепенно убрал руки, просто присаживаясь рядом. — Постоянная нагрузка на спину может вызывать раздражение и усталость. От сюда — грусть и уныние. — Завершил вердикт тот, поправляя очки, сползшие с переносицы. Красный медленно зевнул, и поднял слегка красное лицо на Габриэля, что маячил перед глазами с новогодними пожеланиями клонов. — Люблю тебя. — Еле слышно прошептал философ, чтобы его услышал лишь один человек, нервно мнущий в руках свитер сейчас.