Сейчас, оглядываясь назад, Джон ясно видел, каким дураком он был. Ему следовало осознать это раньше.
Гораздо раньше.
Заподозрить неладное стоило ещё в тот миг, когда Джон только встретил её. В тот самый миг, когда новорожденная девочка подняла свои тонкие полупрозрачные веки с дрожащими чёрными ресничками и печальные тёмно-серые глаза мальчика встретились с точно такими же.
Тёмными. Серыми.
Да, уже тогда Джон должен был догадаться, что это упоительное чувство обретения чего-то по-настоящему близкого и родного, захлестнувшее его одинокое сердце, связано вовсе не со Старковской внешностью младенца.
Лучше бы это была внешность.
Должен был понять, что слишком быстро растущая сестрица восхищает не одним диким нравом.
Лучше бы это был нрав.
Но если пятилетнего несмышлёного себя юноша ещё мог простить, то четырнадцатилетнего глупца бранил последними словами. Глупца, который смеялся над совпадениями, верил в случайности и, желая обмануться, закрывал на всё глаза, прячась от того, от чего не спрячешься.
Обманул сам себя.
Самый первый раз, насколько Джон мог вспомнить, произошёл одновременно с его первой серьёзной дракой. Парень давно забыл, что именно не поделил с шайкой Теона, но полученный под правым глазом синяк представлялся ему отчетливо. Во многом потому, что пятилетняя Арья, свалившаяся с дерева в попытке угнаться за ловким Браном, ходила с точно таким же. И никто, включая Джона, не поинтересовался: как, падая на спину, можно удариться лицом. Не удивился, что их идентичные ушибы появились в один день, в один час. В одно мгновение. На это просто не обратили внимания. Дураки.
А он ещё хуже.
После было множество других ссадин, синяков и порезов – всех и не упомнишь. Полученных Джоном на уроках фехтования. Полученных Арьей за неподобающими настоящей леди играми. Всегда общих. Всегда одинаковых. Ни разу не вызвавших подозрений.
Потому что Арья Старк была непоседливым ребёнком. Потому что Джон Сноу был обыкновенным бастардом.
Джон осторожно перелистывал рассыпающиеся листы мейстерских летописей, ненамеренно задерживаясь на историях о Джейхейрисе Миротворце и доброй королеве Алисанне, о Рыцаре-Драконе и возлюбленной его принцессе Нейрис, и считал, что подобное случается лишь с Таргариенами. Арья слушала у потрескивающего камина скрипучий голос Старой Нэн, нашептывающий очередную сказку про Связанных, и сравнивала недавно полученную рану с раной сводного брата. Джон думал о совпадениях, а Арья...
Арья улыбалась.
Даже прощаясь с братом, отправляющимся в Ночной Дозор чуть меньше чем навсегда, она продолжала улыбаться. Пусть Сноу и казалось, что он чувствует её практически осязаемую тоску, сливающуюся воедино с его собственной.
Казалось ли?
Юноша не задумывался об этом. Как не задумывался и о неизвестно откуда взявшихся синяках, добавляющихся к вполне известным. Подумаешь, наверняка Гренн на тренировке постарался – Джон просто не заметил.
Не заметил.
Закрыл глаза на душащий страх и разрывающую нутро боль утраты, поселившиеся в душе задолго до прибытия ворона с известием о казни отца. Предчувствие, не иначе.
Не иначе.
Любой непонятной отметине, любому странному ощущению в груди парень тут же находил разумное объяснение. Ужас порождён Застеньем, таящим в своих глубинах синеглазую смерть, а мерещащиеся исполинские чёрные башни – железностволами, задрапированными в обострённое воображение. Кровавые подтеки на спине и ягодицах появились из-за сна на голой каменистой земле. Разбитая губа… Да кого вообще волнует его губа? Разумным объяснениям всегда легко верить.
Даже если они притянуты за уши.
Легко отмахиваться от растущей в сердце дыры, забываясь в горячих объятиях Игритт, что смеялась так солнечно.
Так знакомо.
Игритт. Он же смог полюбить её – значит, нет никакого скрытого смысла в этих шрамах. Арья просто дорогая сестрёнка. Джон просто по ней скучает.
Просто скучает.
И это вовсе не ревность скручивает внутренности в тёмный клубок, когда юноша узнаёт, что маленькая сестрица обещана Болтоновскому Бастарду.
Его. Его маленькая сестрица.
***
Тонкий порез по ширине открытого лба, возникший на глазах у всего Черного Замка, разбил иллюзии в одночасье.
В дребезги.
Под аккомпанемент давящей тишины лорд-командующий Ночного Дозора покинул Щитовый Чертог, стараясь не смотреть в изумлённые глаза присяжных братьев. Теперь об этом знают все. Но что ещё хуже, теперь об этом знает сам Джон.
Больше он не сможет притворяться.
Раны на теле не появляются просто так. Если на собрании дозорных не присутствовал мстительный дух Яноса Слинта, орудующий невидимым кинжалом, значит, отчаянно храбрящейся одиннадцатилетней девочке только что изрезали лицо. Связанной с Джоном девочке.
В дух верилось охотнее.
Связь – явление крайне редкое, скорее байка для малышни и чересчур романтичных девушек, стоящая в один ряд с историями о варгах, великанах и Иных. Но варги, великаны и Иные существуют – Сноу убедился в этом лично. Со Связью исключения не случилось.
Иной её побери.
Оставшись наедине с одним лишь сочувствующим Призраком, юноша позволил сдавленному стону пронзить пыльный воздух солярия. Яростно стянутая с правой руки перчатка с глухим шлепком ударилась об стену, оголяя обожженную конечность в отвратительно-розовых рубцах. Бессмысленно отрицать – Арьина рука теперь выглядит так же.
И это его вина.
Что бы сказал отец, если бы узнал о Связи своих детей? А леди Кейтилин? Позволили бы им с Арьей остаться вместе? Вряд ли. Принца Эймона разлучили с принцессой Нейрис, хоть они и были Связанны. Сноу, несомненно, ожидало то же самое. Но признайся он раньше – по крайней мере, не подверг бы сестру такой опасности. Не причинил столько боли.
Будто ей своей мало.
Джон подумал обо всех ранах, которые оставил на Арье, и которые Арья оставила на нём. На счёт юноши приходилось больше физических увечий. Сестра вела в душевных. Боги, она всего лишь маленькая девочка.
Как до сих пор не сломалась?
Он искалечил её тело, она – его сердце. Шрамы, что они подарили друг другу, уже никогда не зарубцуются.
Шрамы на двоих...
***
Лёжа на колючем снегу в луже дымящейся чёрной крови, Джон вновь вспомнил о каждом болезненном знаке на их с сестрой телах. К ним добавилось ещё три. Три новых метки. Три доказательства того, что он привёл к Арье смерть.
Призрак.
Бессильный шепот в ночи – всё бесполезно. Джон собственноручно убил их. Обоих. Погубил ещё тогда, когда выбрал жизнь на Стене. Тогда, когда остался глух к своим чувствам.
Коли острым концом.
Четвёртый шрам, безжизненной розой расцветший на леденеющей спине, уже не имел никакого значения. В угасающей душе остался только мёртвый холод.
Только холод.
