Дождь в Ривердейле не прекращается третий день. Ледяные струи кристально-чистой воды обрушиваются на землю водопадом, превращаясь в грязные серые реки на дорогах и тротуарах. Город и раньше казался отрезанным от всего мира, существующим в какой-то своей параллельной вселенной, слишком плохо прописанной, чтобы всерьез задумываться о прошлом и будущем, и искать какую-то логику в происходящем.
А теперь, когда средства связи не работают из-за оборванных проводов, а выехать отсюда не представляется возможным из-за вышедшей за берега реки. Случись библейский потоп в одном отдельно взятом городе, и никто и не узнает, как минимум, месяц. А потом также и забудет через месяц.
Хэл уже шутил, что дождь нужен, чтобы наказать грешников. Смыть всю грязь и их самих, чтобы очистить город. Он шутил, а Элис не смеялась. Шутки Хэла ее никогда не смешили, в отличие от шуток Форсайта. Только и тому сейчас не до веселья. Он сидит на водительском сидении, максимально отвернувшись от нее. Будто надеется что-то разглядеть за плотной пеленой дождя. Одна рука крепко вцепилась в руль, другая локтем касается мокрого стекла.
В машине холодно и мокро. Пахнет сыростью и бензином. Цветастое платье и легкая кофточка уже успели высохнуть, но голая кожа все равно покрыта мурашками.
Не вовремя мелькает мысль, что в джинсах, рубашке Форсайта и кожанке змеев ей холодно не было. А если бы и было, Джонс бы сам отдал ей и кофту, и куртку, и одеяло бы из-под земли достал. Иногда в прямом смысле — из-под земли. Вытаскивал из подвала, в котором играли и прятались от полиции «южные» мальчишки. Суровое детство Саутсайда.
Но сейчас Форсайт смотрит в сторону, почти развернувшись к ней спиной. Как будто бы вообще забыл о ее существовании. Или просто пытается смириться.
Смириться с чем? С тем, что они больше не будут спать? Разве ЭфПи затруднит найти себе новую глупую девчонку, с которой он сможет периодически спать?
С потерей друга? Форсайт нередко повторял, что от нее одной проблем больше, чем от всей полиции Норсайда. Раньше со злостью, а потом… Потом, когда они стали ближе, с добродушной усмешкой.
Так ему же легче будет. Больше никаких проблем ему
юная Алиса не доставит. Ни проблем с отцом (тот же из-за нее Форсайта выгнал из трейлера), ни с полицией (ему одному убегать будет проще, чем с ней), ни истерик на пустом месте, ни глупых слез… Да они и друзьями толком не были. Просто приятелями, которые вместе снимают сексуальное напряжение.
Элис пыталась все это ему сказать, сама не зная, кого именно пытается убедить. Но Форсайт посмотрел на нее так, словно взглядом убить хотел (ее или себя?), а после просто отвернулся.
За все два часа их общения он произнес от силы пару слов. Просто сидел и слушал, обхватывая руль руками так, что костяшки пальцев белели, в то время как сама Элис оставляла красные следы от ногтей на идеальной коже рук и едва ли не рвала подшивку кресел.
Ему не больно. И ей тоже.
Ей просто неуютно. Неудобно сидеть в старой машине почти в полной темноте из-за дождя, несмотря на ранний вечер недалеко от школы. Не самое любимое место Алисы Смит. Да и разве может быть уютно в полуразвалившейся машине с выпирающими пружинами и текущей крышей, где по выходным перевозят наркоту под сиденьем? Где все пропахло дымом сигарет, дешевым алкоголем почему-то скисшими огурцами? Где повсюду валяются стаканчики с кофе и банки из-под пива, которые они еще не успели сдать?
Удивительно, но раньше было. В теплое время ЭфПи приезжал на мотоцикле, а во время дождей и холодов пользовался машиной, арендованной у змей «для дела».
Когда она убегала из дома, а Форсайт ловил ее у Их места. Совсем не романтичного — недалеко от городской свалки. А там они уже ехали куда-нибудь к лесу или реке, а то и вообще в соседний городок, Гриндейл, и опустив все работающие в машине окна, целовались ночи напролет на заднем сиденье автомобиля. Тогда Элис не думала, что это не вечно. Забывала, что не навсегда. Забывала о куче проблем, валившихся на них со всех сторон и совсем не детском выживании в их почти детском мирке.
— ЭфПи, — негромко начинает Элис, когда гнетущее молчание становится почти невыносимым.
Парень едва заметно вздрагивает, но не поворачивается к ней. Ничего, так даже проще.
— Ты же знал, что так будет. Знал, что мы долго не протянем. Да мы и не должны были так долго протянуть! Нам это не нужно! Мы не станет, как Сид и Ненси, пойми ты это.
Форсайт чуть поворачивает голову в ее сторону.
— И дело не в обидах! Я не жду от тебя извинений. И не обвиняю в том, что из-за тебя я чуть не оказалась в тюрьме.
Парень усмехается, начиная негромко барабанить пальцами по рулю.
— То есть… Какая разница, когда мы расстанемся? Сейчас или через месяц? После окончания школы мы бы все равно разбежались и забыли бы друг о друге? Наши отношения с самого начала были неправильными. Да у нас даже отношений никаких не было. Мы же изначально решили, что… мы просто пьем вместе и трахаемся.
— Заткнись, Эли, просто заткнись! — наконец заговаривает Форсайт.
Тихо, не повышая голоса, едва перекрывая дождь за окном, но Элис почему-то все равно замолкает, чувствуя себя полностью опустошенной. Она тяжело дышит, и ей уже почти не холодно.
Она сама во всем виновата — не могла контролировать чувства, несмотря на то, что Форсайт сто раз говорил ей не принимать все близко к сердцу.
Но ведь сердцу не прикажешь. Оно само предательски екало, когда ЭфПи по пьяни шептал, что любит. А она знала, что это не так, а потому сидела и просто плакала, выводя алкоголь со слезами. Устроила не меньший потоп, чем сейчас от дождя. Обещала все забыть и разлюбить. И все равно побежала спасать Форсайта в этом деле с наркотиками, а в итоге сама чуть не угодила в тюрьму. Постоянные допросы с применением силы, издевательства сокамерниц, одиночная камера, исцарапанные в кровь пальцы о серые бетонные стены и незаживающие шрамы от браслетов на тонких запястьях… Два месяца следственного изолятора ей с лихвой хватило, чтобы до конца осознать простую истину, которую она заучила еще в детстве: любить нельзя. Любовь — не главное. Главное — деньги, власть, связи. Что-то, что может помочь ей выбраться из того ада, в котором она жила всю жизнь, и в котором ей так и суждено сгнить заживо, если срочно что-то не изменить.
Вот она и пыталась. И Джонсу никто не мешал. Только он почему-то отпускать не хочет. Держит, опутывая безмолвной сетью, не давая покинуть машину. Их старый плот в бушующем океане грязи. Их захламленный личный Ковчег.
— Ты уже спала с ним? — надтреснутым голосом интересуется внезапно Форсайт.
Элис резко поворачивается к парню и даже позади понимает, что он задержал дыхание.
— Что? Нет! Ты… — она почти задыхается от возмущения.
Как он мог так подумать? Хотя возмущаться надо по-другому поводу. Они друг другу ничего не обещали.
— А даже если спала, то что? Почему я вообще должна тебе что-то объяснять? — теперь Элис отворачивается вбок, смотрит в окно, но все равно ничего не видит. То ли дождь слишком сильный, то ли слезы в глазах все застилают. — Ты передо мной не отчитывался, когда решил переспать с той «Лисичкой».
Почти год вынашиваемая обида-таки прорывается наружу. Все таки она ревновала. Все таки бесились. Пусть и говорила тысячи раз, что ей плевать.
Слышит тяжелый вздох Форсайта, тянется к ручке двери. Больше она здесь ни на секунду не останется.
Долой ностальгию! Пора выбросить свою старую жизнь. Та была слишком ужасна. Пора выбросить Форсайта. Лучшее, что было в той жизни. Пора…
— Стой, Элис! — краем глаза она видит, что он, наконец-то повернулся к ней. — Стой.
Его рука ложится на ее руку и тянет девушку к себе.
Она вновь не может уйти.
***
Форсайт ненавидит дождь. В детстве он терпеть не мог сидеть в своей трейлере, где вечно находились пьяные в хлам и обязательно злые родители, а также их алкоголики-друзья, которые тоже считали возможным пошпинять пацана. Улица была его спасением и вторым домом. А сидеть на улице в дождь — не очень уютно.
А сейчас в дождь не пойдешь в лес, не включишь радио для развлечения, не свалишь на все выходные в другой город, так как мост затопило.
Да и в этой развалюхе, по ошибке названной машиной, было не очень-то и тепло. И уж тем более не уютно. Напряжение между ним и Элис практически резало ножом. А уж Форсайт, как никто другой знал, что такое, когда тебя режут ножом. Все тело в сеточке шрамов из уличных драк.
И все-таки сейчас Форсайт дождю до смерти рад. Гнев Богов, словно ограждал их от целого мира. Он лил, как из ведра, и за этой толщей воды не было видно двух грешных подростков, слишком запутавшихся в паутине из лжи и собственных чувств.
Только он и она в их собственном маленьком мире. Ковчеге на колесах в ривердейльском потопе ужасов и грязи. Будь у него возможность, он бы увез Элис отсюда прямо сейчас. Куда угодно, только подальше. Жаль, что город так не вовремя затопило. Жаль, что Элис, кажется, его никогда и не любила…
Он забирал Эли у дороги с тяжелым сердцем, будто уже знал, что она ему скажет. Да знал, конечно! Кого он обманывает? Весь Саутсайд и Норсайд впервые объединились ради общей сплетни: Элис Смит, типичная непослушная девочка с Южной стороны, вышла из тюрьмы и поселилась в доме у Купером, самой уважаемой семьи Северной части города.
На этот счет строилось масса догадок, теорий и версий. И лишь ЭфПи знал, как все было на самом деле.
Он никогда не сможет простить себе, что по его вине она оказалось в тюрьме. Да еще после недавних ужасов, что ей пришлось пережить — смерть матери, попытка изнасилования в кафе одним из змеев (теперь он был уже мертв, и это было уже неважно, и они договорились с Элис никогда об этом не говорить) и нервный срыв, после которого ей пришлось пару дней провести в больнице у сестер милосердия… Он лежал в больнице с переломом ребра, когда узнал, что Эли, его Алиса, в тюрьме. Ей даже не сказали, где он на самом деле после ее возвращения из монастыря, а его даже не поставили в известность, что ее собираются брать с собой на это опасное дело. Если бы он только знал, он бы никогда не позволил, костьми бы лег, но не дал бы ей пойти на сделку вместо него.
В итоге ее одну и поймали, а в крови у девушки обнаружился наркотик. ЭфПи знал, что сама Элис не принимает наркотики, и это вызвало у него еще больший гнев. Черт знает, чем ее там накачали эти сестры под видом лечения! Она сама держалась хорошо, никого не сдавала, терпела не лучшие условия заключения и вымученно улыбалась на встречах. Так, словно и впрямь рада его видеть. И от этого сердце екало в груди и летело вниз, разбиваясь о камни. И от этого ему еще хуже было. Невозможно сказать ей, его Алисе из страны чудес, что шансов нет.
А шансы получить ее любовь у него есть?
Он сбежал из больницы и практически не спал все это время. Лишь иногда обнаруживал себя заснувшим где-нибудь в машине на обочине, на столе или прямо на улице в подворотне. Не пил, хотя то и дело хотелось нажраться в хлам, хоть ненадолго утихомирить чудовища из страха и чувства вины, гневно пожирающего его изнутри.
Он предлагал в полиции взятки, сам готов был поменяться с Эли местами, но это не помогало. Дело было серьезным, и за ним внимательно следили власти из других городов.
ЭфПи наезжал на мэра (и тот в конечном итоге выставил его из здания, запретив приближаться к нему ближе, чем на три километра), пошел на откровенный конфликт со старшими змеями. Эти пидоры слишком заелись и теперь лишь гребли под себя деньги, позабыв об основных законах змеев. В конце концов, это дало свои плоды. Часть змеев даже сместили с главенствующих должностей (и Форсайт старался не думать, что нажил себе несколько сильных врагов), а другие помогли ему отыскать хорошего адвоката.
Мистер Пибоди пришел на встречу с очаровательной дочкой Пенни, которая отдаленно даже напоминала ему Элис (или недосып сказывался), и тут же согласился помочь, узнав, что схвачена сиротка Элис Смит. Именно он посоветовал обратиться за поддержкой к семейству Куперов. Он утверждал, что такая влиятельная семья со своей собственной единственной газетой в городе сможет поднять общественность, а также, если они встанут на сторону Эли, это пойдет ей на пользу.
— Ведь Элис дружила с их сыном, верно? — улыбался он странной улыбкой, похожей на улыбку своей маленькой дочери… и Эли.
Форсайта смущало, что адвокат так много знает о никому не известной девчонке, но… Другого выхода у него не было. Он устроил встречу Куперов и Пибоди.
Он сам отдал свою Алису этим мерзавцам на растерзание. И теперь уже поздно что-то менять. И нельзя ее в чем-то обвинить. Он не знал, о чем за его спиной договаривались адвокат и Куперы, но от его денег они отказались. Сказали, что оплату потребуют позже. И, как и полагается потребовали. Он должен был продолжать перевозки наркотиков, с которыми собирался завязать еще до того, как Элис попала в тюрьму. Ведь он хотел после школы отсюда выбраться. Устроить все же себе нормальную жизнь… И пусть пока это были только наивные детские мечты, у него была цель. Вытащить себя и Алису из этого гадюшника. Но они рушили все, вынуждая его погрязнуть во всем этом еще глубже. Застрять на Южной стороне и просто смириться с этим.
Вторым условием звучало — ничего и никому не говорить. Даже Элис. И вот это было уже дерьмово. Но он был согласен и на это.
А третье…
«Ты больше не должен видеться с Элис. Я не желаю видеть тебя рядом с моей… Рядом с Элис. Расстанетесь и дело с концом», — жестко сказал Пибоди ошарашенному парню.
Конечно, это условие он живо нарушил в тот же день. Никто не смел разлучать его с Элис.
Вот только бороться пришлось уже с ней самой. Ехать и слушать, что между ними никогда и ничего не было всерьез. И для нее — вдох-выдох — это ничего не значило также, как и для него. Что они и друзьями никогда не были…
Форсайт резко тормозит, а Элис замолкает.
Мать вашу, а кем они тогда были?
Ради чужих людей столько не делают. Из-за случайных знакомых не переживают так, как переживал он, когда Элис приходилось поздно возвращаться по вечерам. За просто одноклассниками не ухаживают так, как это делала Элис (эгоистка Элис, как считали те, кто плохо знал ее), когда он болел.
Просто любовников не ревновали так, как они ревновали друг друга, никогда не желая в этом признаться.
Форсайт и сам не понял, как разглядел за промокшим насквозь и покрытом трещинами стеклом клумбу. Вернее, теперь просто островок грязи, но все пару дней назад там цвели розы. Теперь уже изломанные, помятые, погибшие… Никому неизвестные.
Высадила цветы какая-то активистка, которая за ними и приглядывала. А у него не было денег. Как и всегда впрочем. А Элис была на него сильно обижена. Они тогда только начали встречаться по вечерам, но после одной из игр он ушел с девушкой из группы болельщик Сарой. Они провели ночь, и на утро он чувствовал себя мегапаршиво, то ли от похмелья, то ли из-за чувства вины. Он торопился, искреннее желая с ней поговорить, но она лишь хмыкнула и посмотрела на него свысока, заявляя, что он ей просто надоел.
— Эй, детка, Эли, ты что ревнуешь? — хмыкнул тогда он. Мысль о том, что такая девушка, как Смит, могла его ревновать, могла в него влюбиться, очень радовала.
— Еще чего, — обошла его красавица, но ему на миг показалось, что в голубых глазах Элис мелькнули слезы.
Почти неделю они не разговаривали, и Джонс понял, что это невыносимо. А после того, как он увидел ее, мило разговаривающую с Купером, тут же понял, что надо что-то делать. Нужно было как-то возвращать Элис. Ведь она была нужна ему. Пусть тогда он и сам не понимал, как сильно. Но еще никогда не испытывал такого неприятного жжения в груди, как в тот момент, когда она стояла рядом с Хэлом. У него никогда не возникало желания дарить подарки девушкам, с которыми он спал, но в их отношениях с Элис изначально все было как-то не так, в новинку и будто впервые, хоть они и не были первыми друг у друга. И тогда он впервые решил подарить девушке цветы (это было не так практично, как раскладной ножик, который он подарил позже ей на день рождение). Цены в цветочном магазине были заоблачными, полевые дарить не хотелось, и Форсайт уже почти отчаялся, когда увидел их. Большие алые и белые бутоны так и манили их сорвать. И будь он проклят, но Элис они идеально подходили. Роза — королева цветов, и Элис явно шла корона.
Он так и не смог выбрать один цвет, а потому подарил ей и белых и красных. Нарезал ножом, а потом торопливо сматывался под проклятия буйной активистки.
Увидев цветы, Эли удивленно усмехнулась:
— Это мне?
— Раз я дал их тебе, то, наверное, да, — пробормотал запыхавшийся парень.
Она вдруг звонко рассмеялась, притягивая цветы к носу, и Джонс решился:
— Элис, я… Мы договаривались о свободных…
Им вновь помешала активистка. Смит испуганно огляделась, заслышав крики, а ЭфПи уже схватил девушку, и они побежали. Бежали они до тех пор, пока оба не оказались у реки и просто не свалились от усталости прямо на траву. Розы в процессе потрепались, но Элис все равно прижимала их к себе, а Форсайт вдруг понял, что не может отвести от нее глаз, даже когда они просто разговаривают. В тот вечер они болтали обо всем и ни о чем, и позже это стало нормальным. Но к разговору о Саре и свободных отношениях подростки так и не вернулись.
Но фактом было одно — в их свободных отношениях что-то явно пошло не так. Да у них изначально все было к черту не так!
Что-то было не так, когда он целовал ее сладкие губы, полностью растворившись в этих волшебных ощущениях. Когда обнимал ее обнаженное тело, полностью покидая реальность, словно в страну чудес попадал. Когда забывал обо всем, смотря в восхитительно красивые голубые глаза. Когда таял от ее завтраков в постель и мысленно надеялся, что так будет всегда. Когда внезапно появлялось желание позаботиться о ком-то, кроме себя… Когда девочка-беда стала его постоянным товарищем в решении всех проблем. И те уже не делились на свои-чужие, а просто были их проблемами. Когда эта язвочка-стервочка превратилась в главного человека в его откровенно херовой жизни. Когда бедовая дамочка Элис Смит внезапно стала личным чудом, а потом и смыслом существования.
«А теперь подарить розы не выйдет», — как-то тупо звучит мысль в голове у Форсайта, когда он смотрит на огромную, размером в целый двор, лужу за окном. Смотреть туда проще, чем на Элис. Удивительно красивую в обычной «девчачьей» одежде. С гривой золотистых волос, больше похожая на львицу, чем на змейку. Сейчас бы просто обнять ее, прижать покрепче, согреть, вдохнуть поглубже аромат ее духов. И он почти что решается, когда Элис заговаривает сама.
Да, они оба знали, что долго не протянут… Но знать это одно, а понимать другое.
И потому, когда она хочет уйти, он резко хватает ее за руку, притягивая поближе. Он все еще не готов. Не готов расстаться с Элис из страны чудес. Не готов потерять свое личное чудо, единственный подарок, который за много лет преподнесла ему судьба.
Она вскидывает голову и какое-то время смотрит на него своими большими глазами олененка Бемби*2, а потом просто падает ему на грудь, крепче цепляясь руками за рубашку, и Джонс тут же обхватывает ее кольцом своих рук, не веря в свое счастье.
***
Они сидят так довольно долго. Даже дождь за окном, впервые за три дня затихает. И в машине слышно лишь легкое накрапывание, их хриплое дыхание и ерзание на креслах. Они не целуются, только обнимаются и пытаются быть все ближе.
За окном темнеет, и Форсайт прикрывает глаза, совсем не готовый расставаться с Элис. Ему внезапно приходит в голову, что надо было извиниться. Ведь она до сих пор переживает из-за его измены с той лисичкой, чьей внешности Джонс уже почти не помнит.
— Эли, — бормочет он, мягко целуя ее в лоб. Она проводит ладонью у него по груди, чуть приподнимается и дышит ему прямо в шею. — Я хотел сказать… Давно уже хотел сказать, что я не хотел спать с Сарой.
Девушка в его руках напрягается.
— Я жалел об этом. Я вообще ни с кем не хотел спать.
Боже, что за чушь он несет?
— Я ни с кем не хочу спать, кроме тебя, — наконец, говорит он, надеясь на ее понимание.
Элис почему-то отстраняется. Следующая ее фраза вводит его в ступор и убивает мгновенно.
— Мне пора, ЭфПи!
Лучше бы ему опять сломали ребра.
***
В объятиях Форсайта было хорошо. И даже больше, чем просто хорошо. Элис прижимается к нему, как можно крепче, утыкается носом в любимую клетчатую рубашку, вбирая в себя его запах, который перебивает запах сырости и другие неприятные ароматы. Чувствует его теплые ладони на своих руках и спине, и понимает, как сильно скучала именно по его объятиям. Таким уютным и правильным. Объятиям, что дают дом, которого у нее никогда не было.
А ведь именно о доме Элис всегда и мечтала. О семье, в которой царит любовь и понимание. О чудесных послушных детях, которым не придется ловить на себе презрительные взгляды, если они вдруг забредут в другую часть города и слышать оскорбительное «безотцовщина».
Девушка невольно кладет руку на свой плоский живот.
Она просто хочет быть счастливой, хочет жить, как все. Просто мечтает о настоящем доме, где всем будет хватать места и где всегда будет еда. Она просто не может себе представить, что ее дети будут изгоями в школе, потому что живут в старом трейлере. Что она будет всю жизнь вкалывать за копейки, и ей возможно придется зарабатывать своим телом. Что она со временем начнет, как и все остальные спиваться и принимать наркотики и умрет никому не нужной и всеми забытой где-нибудь под забором. И у ее детей не будет будущего. Не будет возможно выбраться из Саутсайда, как у большинства местных жителей.
Ей повезло, если можно так сказать. Сразу после выхода из тюрьмы, ее забирает к себе семья Куперов.
— Я от тебя не в восторге, но у меня есть два года, чтобы сделать из тебя человека, — жестко сказала ей миссис Купер при встрече, оглядывая ее так, словно бы она была вещью. — У меня рак. Скоро я умру, и за это время должна обеспечить достойную жизнь своему сыну. Он у меня не очень самостоятельный, но ты излишне самостоятельна. И судя по всему, умна. Если это действительно так, то ты откажешься от своей прежней жизни, и воспользуешься тем шансом, что мы даем тебе. И да, дважды я предлагать не стану. Вышвырну за милую душу, отправишься обратно в камеру.
Сначала Элис хочется кричать и спорить. Она — человек, а не вещь. И ей не нужны подачки, но потом…
Живот сильно болит, а тошнота мучает ее довольно давно.
У Элис больше нет родных, больше нет дома. Ей некуда идти и нечего делать. К змеям — она больше не доверяет им, хотя Форсайт утверждает, что все уроды и предатели и были изгнаны, благодаря ему после ее ареста. Но сцена с почти изнасилованием тем перепившим уродом до сих пор стоит перед глазами, несмотря на то, что ЭфПи появился вовремя, чтобы спасти ее.
Тогда она поняла, что не всегда может защитить себя сама. Тогда она была уверена, что защитить ее всегда сможет Джонс. С ним она и впрямь чувствовала себя в безопасности.
Но теперь ясно понимает, Форсайт не всегда сможет помочь ей. Что он сделал, когда она попала в тюрьму, защищая его? Ничего. Хэл говорит, что он просто напивался в баре и не посещал школу, а вот сам Хэл, которого она всегда считала слабеньким наивным мальчиком и использовала для того, чтобы заставить ревновать Джонса, уговорил свою семью помочь ей. Уже это одно невольно вызывает уважение. И благодарность. Остаться с человеком из благодарности? Променять любимого человека на стабильную жизнь? Пару месяцев назад Элис, безумно влюбленной в Форсайта и даже прочитавшей парочку любовных романов, хотя раньше она подобного никогда не делала, это показалось бы кощунством, но сейчас…
Она любит его. Его и все, что с ним было связано. Любит, когда он просто обнимает ее плачущую, не пытаясь заставить говорить или утешить ее бессмысленными словами. Любит, когда он несет всякие глупости и отпускает пошлые шуточки. Она любит, когда он исследует ее тело губами и руками, заставляя ее стонать и выгибаться, подобно змее. Любит его горящий взгляд, направленный только на нее во время танцев. Любит, когда он говорит о своем мотоцикле так, словно бы тот живой. Любит, когда он смешно оскорбляется в ответ на ее насмешки о его железном друге. Любит, когда он пытается сделать ей сюрприз и превращает их завтрак в нечто несъедобное, после чего они просто идут покупать бургеры. Любит, когда в его глазах полыхает ревность или что-то на нее похожее. Она любит дразнить его, и любит их ночи после этих подразниваний. Она любит кататься на его байке, чувствуя себя при этом свободной. Она любит его даже тогда, когда он бывает полным мудаком. Она любит его даже тогда, когда он срывается и кричит на нее благим матом. Пусть это и бывает крайне редко. Она любит его, черт бы его побрал, несмотря на его измену в самом начале их отношений. Измену, после которой она и поняла, что любит его, а не просто спит с ним ради удовольствия.
И это заставляет ее задуматься о том, так ли нужна любовь, и даже слегка отодвинуться от Форсайта, пусть это тут же вызвало в ее душе бурю эмоций.
Элис отгоняет все эти мысли. Не сейчас. Сейчас ей не хочется думать, не хочется быть умной и правильной, не хочется переживать о будущем и думать о Хэле и Куперах. Сейчас ей хочется еще немного просто полежать на груди ЭфПи и просто побыть счастливой. Пусть это счастье мимолетно. Но оно сильнее, чем все мечты о счастливом будущем на «правильной» стороне.
Дождь за окном заканчивается, и Элис почти готова предложить Форсайту плюнуть на все и сбежать вдвоем подальше из Ривердейла, вопреки всем своим прежним словам.
Но он внезапно говорит первый. И говорит о Саре. Все внутри Элис замирает и переворачивается. И в машине становится еще холоднее. Не спасают даже объятия Форсайта. Напротив, внезапно становится дурно и неприятно.
Он точно также обнимал эту шлюху Сару, целовал ее и, может, даже говорил о любви. По крайней мере, Сара и другие «лисички» часто хвастались этим. Элис он никогда не говорил о любви. А она и не просила. И так легла в койку. И так все простила.
— Мне пора, ЭфПи, — резко отстраняется она.
Поднимает голову и ловит его испуганный взгляд. Форсайт напуган? Серьезно? Ей не так часто приходилось это видеть. Лишь, когда ей грозила опасность… Может, он тоже любил ее?
— Ты не можешь уйти.
Даже если и любил, то что? Они приносят друг друга сплошные страдания?
— Почему же? Дождь почти закончился, а дома меня уже ждут… — стерва Элис торжествует, глядя на то, как Форсайт ерзает на сиденье, словно пытаясь что-то понять и осознать.
А маленькая девочка Эли внутри нее бьется в истерике. Она не удержалась, сглупила, влюбилась… А теперь страдает, разрываясь на части.
— Ты действительно этого хочешь? — голос парня режет ножом. — Побежишь к этому придурку Хэлу? Не думал, что тебе нравятся маменькины сыночки, Эли! — в конце неприкрытая издевка, скрывающая боль.
У них садо-мазо без ножей. Все на кончике языка.
— Не смей! — Элис срывается на крик.
Он все еще не понимает. Не понимает, как сложно любить его. И ненавидеть одновременно.
Любить Хэла было бы легко. Он добрый и благородный.
— Не смей так говорить про Хэла. Он и его родители… — почему-то она зыдахается. Истерика девочки Эли все же прорвалась наружу, пробив стену стервы Элис-Смит-почти-что-Купер. — Он помог мне. Я не сделала ему ничего хорошего, но он все равно помогает мне. Благодаря Хэлу меня вытащили из тюрьмы…
— Это я нашел адвоката! Я пытался помочь тебе, — в отчаянии перебивает ее Форсайт, но она даже не слышит его.
— … а благодаря тебе посадили! Они сделали для меня больше, чем кто-либо. Они помогли мне. И приняли меня, несмотря на все мои ошибки…
— Ошибки? То есть все, что было между нами, ошибка?!
В машине на пару секунд становится тихо. Лишь редкие капли дождя стучат по крыше.
— Да, ошибка, ЭфПи! — спокойно произносит Элис после долгого молчания, и от того ее слова звучат еще жестче. — Ошибка, которая привела нас к множеству проблем и других ошибок. И едва не стоила мне жизни. Уже не в первый раз. Я не готова жить так дальше. Я не готова каждый день рисковать своей жизнью. Все наши отношения — сплошная ошибка. Я остаюсь с Хэлом.
Она ждет ответа от него, но Форсайт внезапно резко распахивает дверь машины и выскакивает на улицу. Элис не пытается его удержать. Она внезапно чувствует себя жутко одинокой. Хочется свернуться в калачик прямо на этом кресле, и плакать, плакать, плакать. Заламывая руки в ожидании помощи.
Но она не может себе такого позволить.
— Не плачь, Элис/Алиса. Теперь ты стала взрослой*3, — саму себя утешает девушка, положив руку на живот.
Остаться с Хэлом — правильное решение. Она знает об этом. Купер — послушный, тихий, правильный. Им будет легко управлять. Он не станет изменять, не подставит ее, не уйдет. У его семьи есть связи, деньги, дом. У Форсайта нет даже семьи. Ей безумно жаль его. И хочется помочь, но… Сейчас ей нужно подумать о себе. И понадеется, что без нее и ее проблем, Джонс сможет сам найти выход. Возможно, однажды он даже повзрослеет. А она перестанет его ненавидеть. Возможно, он бы и не ушел, если бы она рассказала ему всю правду. Но Элис Смит больше не может полагаться на случай.
Глубоко вздохнув и вновь собрав себя по разбитым кусочкам, она выходит из машины, навсегда покидая их личный ковчег.
***
ЭфПи выскакивает из машины, прямо в глубокую лужу, но ему на это также глубоко плевать. Его жизнь окончательно и бесповоротно катится в тартары. Мокрая одежда или простуда его уж точно не убьют.
Жизнь Элис тоже катилась в тартары, и она хваталась за соломинки, чтобы не упасть, удержаться на поверхности во время потопа. Но потом прекратился, и соломинки Элис больше не нужны. Теперь перед ней дорожка из желтого кирпича и красивые волшебные туфельки. И она готова скакать по этой дорожке в свой Изумрудный город мечты*4.
А он в этот город попасть, увы, не может. Хоть и очень хочет.
Все, чего он хочет, чтобы Элис была в порядке, и чтобы она была с ним. Всего два желания. Неужто он хочет слишком многого?
И вот сегодня вместе с ливнем на него обрушилась простая и страшная истина. Его желания несовместимы. Их с Элис пути несовместимы.
ЭфПи задирает лицо вверх, и несколько капель стекает по его щекам. Он хватается руками за голову, тянет себя за волосы. Он уже и не знает, что ему придумать. Не знает, что делать. Рассказать Эли всю правду и попросить остаться с ним, зная, что он никогда не сможет дать ей больше? Или… поступить правильно?
Со всей силы стучит ногой по грязному колесу машины и бьет кулаком по железному боку. Костяшки начинают болеть, но легче не становится. По-прежнему хочется крушить все вокруг себя и выть на луну. Увы, луны на небе нет. Только низкие хмурые тучи. И кажется, что они вот-вот рухнут на землю. И уничтожат, наконец, этот проклятый город, в котором наказуемо быть счастливыми.
Дверь у пассажирского сидения открывается с небольшим скрипом, и из машины выходит Элис. И ЭфПи как-то сразу понимает, что это конец. Обратно в машину она уже не сядет. И время все же на секунду замирает, давая ему возможность осознать это в полной мере. И осознание этого убивает его, растаптывает, уничтожает. Он тоже покинул ковчег, и просто погрузился на самое дно великого потопа отчаяния.
На улице, за пределами машины, холодно. И Элис плотнее кутается в тоненькую кофточку. После того, как она уйдет, возможности согреться больше не будет. А ей нужно это. Хотя бы в последний раз. Поэтому она несмело обходит машину и чуть приобнимает ЭфПи сзади, кладя руку ему на плечо.
— Ты же не любишь его, Эли, — хрипло, безжизненно шепчет Форсайт. Уже смирился. Уже устал. Уже не дышит.
— Не люблю, — эхом вторит ему Элис. Ее голос напротив звучит звонко и неестественно высоко. — Но любить — не главное, ты же знаешь?
Не главное. Он закрывает глаза.
Ее ладонь у него на плече, которая одновременно греет и обжигает, — не главное. Ее счастливая улыбка и слезы, которые он вытирал с ее щек, поклявшись себе, что больше никогда не допустит, чтобы она плакала — не главное. Ее истории, выдуманные и реальные, что он слушал ночами напролет — тоже не главное в его жизни.
— Но он меня любит, — продолжает Элис. — А я хочу выйти замуж за человека, который будет любить меня.
Сердце в груди Форсайта падает. Хэл ее любит — ЭфПи в этом и не сомневается, видел, как тот смотрел на нее щенячьим взглядом в школе. А он сам ведь не способен любить. И он об этом Элис говорил. Сам предлагал ей просто трахаться и порой выручать друг дружку, когда кто-то из их родителей, чокнувшись, в очередной раз, портит им жизнь.
И все таки… Кто сказал, кроме него, а он готов признать себя хоть тысячекратно неправым, что любить умеет только Хэл? Холеный Купер, может, и замечательный человек и действительно любит Элис. Но он любит ту недоступную девочку из школы и хорошую девочку Эли, которая активно вешает ему лапшу на уши, говоря, что любит, что вынуждена была быть плохой. Вынуждена.
А он любит Эли любой. Он любит, когда она спорит на деньги со всеми подряд, а потом на спор совершает всякие безумства. Он любит ее, когда она за руку с ним убегает от полиции. Любит ее счастливый смех, вызванный адреналином. Он любит, когда она бывает милой. Стеснительно закусывает губы, поправляет одежду и взглядом спрашивает все ли она сделала правильно. И любит, когда она превращается в развратную соблазнительницу. Любит ее тогда, когда она мешает ему спать, просыпаясь по ночам и на вдохновении зачитывая ему отрывки из своих текстов. И в такие моменты хочется ее подушкой пришибить. И он просто хватает ее и укутывает своим одеялом, покрепче прижимая к себе, несмотря на то, что она брыкается и возмущается, проклиная его на чем свет, стоит еще пару минут. И все равно любит. Любит, когда она скандалит не из-за чего. И когда закатывает абсолютно бессмысленные истерики, колотя маленькими кулачками по его груди и вырываясь из крепкого захвата рук. И даже сейчас, когда она причиняет ему невыносимую боль своими словами. Он любит и будет продолжать любить.
***
— Я не люблю его, но и не хочу любить. Никого не хочу любить, ЭфПи, — тихо признается Элис.
Ее рука немного сильней сжимает его плечо.
Любить кого-то слишком больно. И обычно ведет к трагедии. Все великие произведения, начиная с Шекспира, а то и раньше, доказывают это, но люди вновь и вновь с завидным упрямством наступают на одни и те же грабли, в надежде что их история окажется другой. Но в конце всегда — либо трагедия расставания, либо ненависть друг к другу из-за бытовухи и повседневности… Разница лишь во времени. Расставание убивает чувства быстрей, совместная жизнь постоянно и постепенно. Так лучше им расстаться и просто возненавидеть друг друга. Прямо здесь и сейчас, чем потом всю жизнь винить когда-то любимого человека, в том, что он покалечил тебе жизнь.
В этом пытается убедить себя Элис. Тоже самое нещадно вдалбливает себе в голову ЭфПи.
Им нужно
(не)много времени, чтобы поверить в это.
Элис тянется к нему, крепче обхватывая его плечо, и губами касается его щеки. И ЭфПи с трудом сдерживается, чтобы не развернуться и не впиться губами в ее губы. Но тогда он уже не сможет отпустить ее, а отпустить ее нужно.
Элис замирает на пару секунд. Ждет. Время замирает. Время останавливается. А ничего не меняется. ЭфПи не ответит, не согреет, не поцелует. Разлюбит. А она возненавидит его в ответ.
— Прости, — отрывается. Убирает замерзшие пальцы с его плеча. Рука болит. Руку не получается сжать в кулак. Не выходит согнуть.
А у него не выходит разжать руки. Развернуться и взглянуть. Слишком страшно. Слишком больно.
— Прощай, ЭфПи.
— Прощай, Алиса.
Она разворачивается и уходит, крепче обнимая себя за плечи. Прямо по лужам. На дно поглубже, чтобы светлые балетки расклеились и сами отпали. Чтобы и она упала. И кто-то ее догнал и подхватил. Чтобы кто-то позвал ее по имени и все-таки сказал, что любит. Что она ошибается, и любовь все же главное. Но этого не происходит. И маленькая девочка Элис уходит навсегда. Теперь наивная улыбка сменится улыбкой стервочки
Купер.
— Прости меня. Я люблю тебя.
ЭфПи смотрит прямо перед собой, скорее угадывая, чем реально видя размытые клумбы. Вот так и закончится их с Элис история — один размытый поцелуй на залитой улице рядом с полуразвалившейся машиной. Совсем не то, что показывают в кино.
В кино бы они сели на эту машину и рванули в закат. Только Элис больше не по душе фильмы о любви. А Библия и спасение души — не для Форсайта.
Они хотели попасть в другой мир. Лучше. А потому читали «Алису в стране чудес»*5. Только Алиса там главная героиня. И история ее. Все остальное — лишь плод воображения. Временно. Проходящее.
И Элис бежит с Южной стороны. Скорее за кроликом Хэлом прыгает в яму. И только тогда замечает, что страна чудес, в которую она так рвалась еще и мир абсурда и лжи. Тот же Ривердейл, пусть и перевертыш. Только грязь и ненависть там замаскированы ложным блеском крашеных роз. Только шипы на розах от краски никуда не деваются. И колят, и режут, и сердце кровью обливается от них в этом идеальном мире.
Только Форсайт никуда не девается. Тоже застревает в стране чудес. Он то ли Чеширский кот с фальшивой улыбкой, то ли Безумный Шляпник. А может, вообще лишь синяя гусеница, что вечно курит трубку. Только не гусеница, а змей. И вместо трубки у него дешевые сигареты. И пойло такое же дешевое. И вся жизнь ничего не стоит. Убьют завтра в подворотне и никто не вспомнит. Так думает Форсайт.
Но ошибается. Красная королева, в которую давно превратилась Алиса, хоть и рубит змеям головы с плеч в газетных заголовках, все еще помнит украденные для нее розы и мальчика, который возможно был в нее влюблен.
