Меня зовут Осаму Дазай и мне 7 лет.
Я счастливый ребенок. У меня есть все, чего только можно желать: игрушки, любящие родители, а ещё новый ранец и красивые ручки. Да, в этом году я уже пойду в школу. Если честно, не очень-то я туда и хочу. Я прям чувствую, как становлюсь старше, а взрослеть мне и не хочется. Но туда идут мои друзья, поэтому я не боюсь. Первый день в школе был одним из самых ярких дней в моей жизни. Пусть и было немного боязно, но любопытство перекрывало этот страх. Единственное, что мне не нравилось– я снова самый маленький. Нет, ну как так? В садике я был самым старшим. Помогал взрослым, присматривал за теми, кто помельче, а тут я снова всего лишь маленький. Интересно, у взрослых тоже так? Работал там, потом уволился, пришел на другую работу, хоба– и ты маленький. Надо будет спросить у мамы. В класс я попал со своим другом детства Акутагавой. Он немного угрюмый, но зато очень добрый. Всегда даёт мне конфеты и игрушки отдалживает. Наши парты рядом с ним и мы иногда переговариваемся на уроках. За это Йосано-сэнсэй часто зло на нас смотрит и ругается, но нам все равно. Что она вообще понимает?Меня зовут Осаму Дазай и мне уже целых 8 лет.
Я все еще хожу в эту школу. И я уже, кстати, не самый мелкий, но ещё недостаточно взрослый. Мы снова в одном классе с Акутагавой, и снова нам часто делают замечания. Я знаю уже очень много людей, и от этого мне весело. Ещё в нашем классе есть самый главный ученик, так сказала Йосано-сэнсэй,– Куникида Доппо. Он говорит всем называть его «сан», но я и не подумаю. Он такой же как и я! Нечего тут выпендриваться. То, что он командует когда вставать и приветствовать учителя, ничего не значит и не делает его выше остальных. Куникида-кун очень серьезный и страшный. Особенно когда сердится. Но он не только страшный, но ещё и смешной, поэтому мне нравится его злить. А ещё на уроках нам читали стихи. Они мне очень понравились, даже лучше чем всякие сказки. Вот бы тоже научиться когда-нибудь писать стихи.Меня зовут Осаму Дазай и мне 9.
Школьная жизнь идёт своим чередом. Йосано-сэнсэй не даёт нам скучать и часто устраивает всякие мероприятия. Многие дети с моего класса нашли себе интересные занятия. Агутагава, например, теперь рисует, а Куникида-кун записался на плаванье. Правда он туда так ни одного раза и не пришел. Наверное, он мечтал бы записаться в кружок математики. Ну а что, ему бы пошло. Я бы хотел писать стихи, но все говорят– ещё рано. Теперь я действительно хочу поскорее вырасти. Несомненно хочу. А ещё Акутагава совершенно не умеет рисовать. У него нет таланта. Как-то раз он спросил, хочу ли я портрет. Я ответил, что хочу. Акутагава целых 2 часа что-то рисовал, а я ему позировал. И что? А ничего. Вместо меня на листе был какой-то урод с косыми глазами и ртом на щеке. После этого я не разрешаю этому недо-хужожнику меня рисовать. Ну а что, я должен быть прекрасен везде и всегда. А то вдруг кто-нибудь увидит этот рисунок и подумает, что я на самом деле такой страшный.Меня зовут Осаму Дазай и вот мне уже 10.
Акутагава, видимо, понял, что рисование совершенно не его, и бросил это занятие. Верно, нечего переводить художественные материалы и портить психику людей своими «шыдэврами». Но не все так гладко: теперь мой непутёвый друг решил учиться играть на флейте. И это самая ужасная музыка, что я когда-либо слышал. Флейту-то Акутагаве купили, а вот играть-то научить забыли. Я даже не думал, что живая музыка настолько отвратительна. Флейта эта пищит, как комар над ухом, а когда Акутагава пытается играть трели– сбегаются все соседи. Я бы тоже сбежался. Нет, ну а как ещё. Я представляю: сидят такие соседи после тяжёлого рабочего дня, смотрят телевизор и наслаждаются ничегонеделанием. А тут, не пойми откуда, рев бешеной канарейки, которая, видимо, подавилась и не может дышать. Жутковато. Что касается меня, то я по-прежнему обожаю стихи. Когда уже меня научат их писать? Я сам даже прочитал несколько книг, и они все стали моими любимыми. Я пытаюсь читать даже взрослые книги, но некоторые слова не понимаю. Это не страшно, подрасту– все буду знать. Быстрее бы только.Меня зовут Дазай Осаму и мне 11 лет.
И я впервые узнал, что такое предательство. В этом году мне не очень повезло и Акутагава попал в другой класс. Парту рядом со мной заняла какая-то незнакомая девочка, Куникида-кун больше не был самым главным в классе, а мне больше не с кем разговаривать на уроках. Кажется, это самые большие изменения за последние несколько лет. Акутагава нашел себе нового друга. Это Ацуши-кун. Он милый и очень добрый, а ещё смешной. Я тоже с ним начал дружить. И по-началу все было нормально. Мы втроём ходили в кино и кафе, гуляли на улице и делали домашнее задание, провожали Акутагаву на уроки флейты и ждали, когда он закончит. Потом наше расписание стало не совпадать, и то мне приходилось ждать моих новых друзей, то им меня. Через какое-то время Акутагава и Ацуши-кун перестали дожидаться меня. Теперь домой мы ходили раздельно. Позже меня стали все реже звать гулять, а когда звал я, то у Акутагавы вырисовывались дела. Так было до тех пор, пока в один день я не застукал Акутагаву с Ацуши-куном выходящих из кинотеатра. А ведь у них в это время были какие-то неотложные дела в школе! Ацуши-кун просто отвёл взгляд и густо покраснел, Акутагава сделал вид, что не знает меня. После этого я больше не звонил, они мне тоже. Когда мне надоела эта неизвестность, я просто встретился с Акутагавой. Мне нужно было узнать лишь одно: что происходит? « Ты мне больше не интересен». Он сказал это очень легко, пожал плечами и ушел, а я остался стоять не в силах осознать: отчего же на моих глазах навернулись слезы? В тот же день я сел и сам написал стих. Вышло не очень хорошо, но очень грустно. Мне было 11 лет, когда я впервые заметил острые папины лезвия в ванной на зеркале. Мне было 11лет, когда я впервые почувствовал себя одиноким.Меня зовут Дазай Осаму и мне 12 лет.
Я нашел себе новых приятелей. Не друзей, просто приятелей. Я вижусь с ними лишь в школе, иногда разговариваем о новых фильмах или про учебу, но не больше. Я по прежнему чувствую себя брошенным и обделённым. Так как заняться было особо нечем, я начал усерднее учиться. Родители не могут нарадоваться. Как же мало, оказывается, взрослым нужно для счастья. А что же нужно для счастья мне? Пожалуй, только избавиться от этого гнетущего чувства одиночества. Точно, избавиться и жизнь наладится, я уверен. Акутагава все так же играет на этой гребанной флейте. Нет, я не слежу за ним, просто он выступал на фестивале. Играет он лучше, но теперь я навсегда возненавидел любую живую музыку. Любую. Я все ещё пишу стихи и старательно прячу их в стол. Там уже собралось три полуобщих тетради. У меня все лучше и лучше выходит. Это, пожалуй, единственное, что поднимает мне настроение, радует, хоть и недолго. Большую часть времени я хожу хмурый и грустный. Все вечно спрашивают, что случилось, а я даже и не знаю, что ответить. Ведь ничего не случилось, просто мне одиноко. Никогда бы не подумал, что когда-нибудь буду настолько одиноким.Меня зовут Осаму Дазай и мне 13 лет.
В этом году со мной в класс попал один очень необычный мальчик. Он был маленький и хрупкий. У него были необычайно рыжие волосы и яркие голубые глаза. Он сразу привлек всех внимание именно благодаря своей милой и завораживающей внешности. Однако характер у него был не такой привлекательный, как лицо. Звали его Чуя Накахара. Когда я говорил о плохом характере, я, пожалуй, преуменьшал. Он был просто отвратителен. Этот парень постоянно всем грубил, хамил, сыпал ругательства направо и налево. Но почему-то мне очень захотелось подружиться с ним. Может, я мазохист? Ну, а может просто устал от этого депрессивного одиночества. Наши парты, как по волшебной палочке, находились рядом, поэтому первые наши разговоры происходили на уроках или переменах и выглядели примерно так: – Ручка есть? – Что задали? – А какой урок? – Который час? Пусть это было и странно, но мне хватало этих коротких реплик. Я не настаивал на более тесных отношениях. Первый наш нормальный разговор состоялся на крыше. Я там всегда обедаю. Обычно в обеденный перерыв там никого не бывает. Представьте мое удивление, когда металлическая дверь отварилась и я увидел рыжую макушку. Чуя тоже, судя по всему, не ожидал никого здесь увидеть, но уйти не ушел. Он подошёл ко мне, стал рядом, развернулся спиной к этому несправедливому миру и опперся о изгородь. Какое-то время мы стояли молча и не двигаясь. Я даже свое бенто не открыл. А потом Чуя повернул голову в мою сторону и сказал фразу, которая стала основой наших с ним отношений. – Ты можешь поделиться со мной бенто? Я свой обед дома оставил. Он выглядел настолько смущенный, что я невольно рассмеялся. Парень уже собирался уходить, но я его остановил и протянул свой контейнер. Глупо такое говорить, но основой наших отношений стало бенто. После этого случая мы начали немного больше общаться и не только на тему занятий. Мы иногда ходили гулять и вместе возвращались со школы. Хоть наши дома и были в разных сторонах, мне нравилось провожать Чую. Следующее наше сближение, если можно так сказать, произошло при самых неприятных обстоятельствах. Но если честно, я благодарен, что эти обстоятельства произошли. Летним вечером, когда я возвращался домой со школы ко мне пристал какой-то старшеклассник. Он требовал денег, но у меня их действительно не было. Когда я ему отказал, этот взрослый парень больно ударил меня по лицу. Кажется, он разбил мне губу, так как она жутко жгла, а по подбородку потекла тонкая струйка крови. Хулиган замахнулся для следующего удара, но ударили его. Это был Чуя. Я и предположить не мог, что такой парень как он так хорошо дерётся. Бандюга согнулся пополам и что-то простонал. Это дало нам пару секунд фору. Чуя схватил меня за руку, и мы побежали прочь с того места так быстро, как только могли. Отпустил мою руку он только на оживленной улице. Мое сердце бешено колотилось, но я готов поклясться– не из-за бега. В тот день Чуя впервый раз проводил меня до моего дома. После этого случая я какое-то время присматривался к моему другу и понял– я, черт возьми, влюбился. Все признаки были на лицо: тахикардия, эффект алой рожи, глупые смешки, 99,9% мозга заняты Чуей и новая образность моих сочинений. Диагноз на лицо–влюблен. Опыта в подобных вещах у меня не было, поэтому я решил действовать просто. Я признался ему. Только потом, спустя какое-то время я понял, что меня ведь легко могли бы отшить и выставить посмешищем. Однако, Чуя принял мои чувства и мы начали встречаться. Я старался быть идеальным парнем. Ну, во всяком случае идеальным в моем понятии. Чуя был довольно вспыльчивый человек, и я старался не давать ему поводов для злости. Как-то я даже решился прочесть ему свои стихи. Чуя только посмеялся и сказал: «это самое отвратительное, что я когда-либо слышал». Все стихи отвратительны, он сказал. После этого я сжёг все тетради со стихами и больше не садился их писать. Строчки настойчиво сами вклинивались ко мне в голову, но я старался их игнорировать. Стихи–это отвратительно. Так сказал Чуя Накахара, самый близкий и дорогой для меня человек. Человек, который вытащил меня к свету. У меня нет причин сомневаться в его словах. В любом случае, я сейчас счастлив, и у меня нет даже времени думать об этих отвратительных стихах.Меня зовут Осаму Дазай и мне 14 лет
. ...И несколько попыток суицида. Расскажу обо всем по порядку. Первая из них была предпринята после слов Чуи: «Нам пора расстаться». На мой вопрос почему, он ответил:«Ты мне больше не интересен». И он ушел. А я ещё долго стоял посреди тротуара и смотрел в ту сторону, где только что был этот рыжеволосый дьявол. В тот день я хотел вскрыть вены, но было так плохо, что я не дошел до ванной. Речь о том, что мы будем друзьями даже не шла. Чуя в этом году был в другом классе и мы вообще перестали пересекаться. Нет, вру. Я видел его пару раз. И он был в компании с другим парнем. Тогда я почувствовал, что такое боль в полной мере. Я просто убежал с того места, чтобы люди не видели мои слезы, чтобы они не видели, как я задыхаюсь, чтобы они не видели, как рушится мой мир. Я бежал до тех пор, пока не понял, что стою на крыше многоэтажки. Я посмотрел вниз. Сколько людей. Прям муравейник. Все они куда-то спешат, всех них кто-то ждёт, у всех есть планы, мечты, переживания. У всех них есть своя жизнь. А моя жизнь жестока разрушена! Я собираюсь ступить вперёд, но что-то останавливает меня. Наверное, с моей смертью разрушится жизнь и моих родителей. Наверное, я заставлю кого-то сильно страдать. В тот день ещё долго сидел я на краюМеня зовут Осаму Дазай и мне уже 15.
Я снова начал писать стихи. Не знаю как это вышло, просто в один день я снова сел за тетрадь и рука сама начала выводить слова. Мне 15 лет, а мои руки все исполосаны лезвием. Нет, я не собираюсь покончить с собой или же привлечь внимание. Я не наношу смертельных ран, я просто хочу чувствовать. Чувствовать хоть что-нибудь кроме пустоты и никчемности. А раз радость и счастье чувствовать мне не суждено, то остаётся только боль. Мои руки всегда в бинтахМеня зовут Осаму Дазай и мне 16 лет.
Родители все так же хотят увидеть меня в халате доктора, а я все так же не люблю химию. Но мои родители явно упрямее меня. С началом нового учебного года мне находят репетитора. Какой-то студент медицинского университета. Я его ещё ни разу не видел, но почему-то уже ненавижу всем сердцем. Заниматься я должен был приходить к нему на квартиру. Ну, как сказать квартиру. Он снимал комнату у какой-то старушки. Занятия были три раза в неделю. Да уж, мои родители основательно решили взяться за меня. Честно, особой радости это не вызывало. Ну, с другой стороны это было не так уж и плохо. Не так много времени для самокопания. Первый раз я действительно нервничал, прежде чем зайти в квартиру. Ещё бы, я ведь совершенно ничего не знал о моем репетиторе. Оказалось, он не такой уж и страшный. Даже наоборот. Мой репетитор был совсем ещё парнем, немного выше меня. Со смазливыми тонкими чертами лица, бледной фарфоровой кожей, черными прямыми волосами по плечи и необычайно красивыми фиалковыми глазами. Он был студентом по обмену, сам родом из России, поэтому носил необычное и сложное для выговаривания имя– Федор Достоевский. Он, пожалев мой язык, разрешил мне называть его Федя. Без всяких сан, кохай и сэнсэй. Федя неплохо говорил на японском, но ему был присущ грубый, зато очень забавный акцент. Мой репетитор действительно очень любил химию, всегда с увлечением рассказывал о всяких реакциях, приводил в примеры различные опыты и даже рассказывал истории из жизни великих учёных. Он всегда говорил с таким воодушевлением и увлечением, что сам не замечал как перескакивал то на английский, то на русский, то снова на японский. Но это было не важно. У него был просто чудесный мягкий баритон, немного с хрипцой. Пока у человека такой прекрасный голос, он может говорить что угодно и на каком угодно языке. Так же Федя оказался настоящим знатоком и любителем литературы. Он знал столько прекрасных авторов, столько чудесных произведений. И множество стихов. Как-то я рискнул в который раз и принес ему на суд мои стихи. Федя долго всматривался в мой почерк, а я густо краснел, виня себя, что пишу так неаккуратно. Потом мой репетитор переспрашивал у меня значения некоторых слов. Я должен был учесть, что японский не его язык. В конце он отложил мои рукописи и долго, пронзительно смотрел на меня своими чудесными аметистовыми глазами. – Ну как?– От волнения мой голос звучал прерывисто и оборвался после «ну». Федя тяжело вздохнул и криво усмехнулся: – Никуда не годится. Как ножом по сердцу полоснули. Вероятно, Чуя был прав и мне не стоило никогда в жизни брать ручку в руки. По крайне мере для этих целей. – Все так плохо?– То ли мой голос звучал слишком обречённо, то ли эта обречённость была написана на лице, но Федя подошёл и ободряюще взъерошил мне волосы. – Ты не понял. Я не о стихах. Твои стихи прекрасны. Просто, откуда столько тьмы, страданий и боли в стихах 16-тилетнего подростка? Я улыбаюсь. Не знаю почему, но улыбаюсь так, что, кажется, лицо треснет. Что бы не старался сделать, улыбку было не стереть. – Не волнуйся,– говорит Федя и снова усаживается за стол,– Каждый талантливый автор рано или поздно найдет своих читателей. – Может тогда ты будешь моим первым читателем? Федя удивденно вскидывает брови, а потом впервые смеётся при мне. На удивление у него очень приятный смех. А потом Федя соглашается, и я таскаю ему стихи на каждое занятие. Он говорит, что моя душа лежит явно не к химии. И то верно, но почему-то моим родителям на это наплевать. К слову, химию я действительно стал понимать. Тесты по ней сдавал не меньше чем 85 баллов. Думаю, это целиком и полностью заслуга моего репетитора.Меня зовут Осаму Дазай и мне уже 17.
Однажды был действительно ненастный день. Холодно, пасмурно, дождливо. Если бы не просьба моей мамы встретить на вокзале ее сестру, я бы ни за что в жизни не покинул кровати, не то что квартиры. Дорога через дворы была короче, но я решил идти по подземному переходу. Все таки туда ветер не долетает и немного суше. И как позже оказалось, вовсе не зря я предпринял это. С правой стороны, где обычно, располагаются уличные музыканты, сидел мой репетитор и играл на виолончели. Его лицо было таким расслабленным и умиротворенным, что завидно становилось. Тонкие фарфоровые пальцы левой руки неторопливо, с какой-то аристократической утонченностью бегали по грифу, а другая рука плавно вела смычок. Я сам не заметил, как остановился и уже с минуту завороженно смотрел наОтправлено.
Через несколько минут я оказываюсь на крыше. Сейчас вид ночного города не успокаивает. Он лишь напоминает о пустоте внутри. А я ведь уже и забыл, что она там была когда-то. Я подхожу к самому краю, поворачиваюсь спиной к ночному городу и закрываю глаза. Умереть больше не страшно. Придет весна, потом лето, за ним осень и зима. Мир будет жить так же, даже после того, как меня не станет. Надеюсь, я хоть для кого-то останусь прекрасным воспоминанием. Считаю до 10.Раз.
Перед глазами всплывает мой первый день в школе. Мой первый звонок и новый ранец.Два.
Я вспоминаю строгого Куникиду-куна и прекрасный стих про сакуру, что нам читала Йосано-сэнсэй.Три.
Я вспоминаю нелепый портрет, что рисовал Акутагава и ещё несколько стихов.Четыре.
И я вспоминаю красивую серебряную флейту и отвратительную игру Агутагавы. Вспоминаю свои рвения поскорее начать писать стихи.Пять.
И я вспоминаю Ацуши-куна. Наши совместные походы в кафе и кино. Нашу замечательную, пусть и недолгую дружбу втроём. Я оказался третьим лишним.Шесть.
Я вспоминаю ужасный фестиваль и Акутагаву на сцене с флейтой. Вспоминаю мои первые исписанные тетради, старательно спрятанные в стол.Семь.
И я вспоминаю вспыльчивого паренька с огненными волосами и голубыми глазами ангела. Вспоминаю, как поделился с ним бенто, и как Чуя спас меня от старшеклассника. Вспоминаю наш первый поцелуй и то, как я читал ему стихи. Помню то рыжее, как и волосы Чуи, пламя, что безжалостно съело мои рукописи.Восемь.
Помню, как впервые пришел на эту крышу, как расстался с Чуей, как снова сел писать стихи и как резал руки, пряча их под бинтами.Девять.
Я вспоминаю как злился из-за необходимости ходить к репетитору, как боялся зайти в чужую квартиру и как опешил, увидя прекрасного высокого юношу, вместо горбатого очкарика. Вспоминаю торт и чай, длинные разговоры ни о чем и тахикардию при любом малейшем прикосновении к Феде.Десять.
Кто-то хватает меня за грудки и тянет на себя. Меня обнимают, и я вдыхаю такой знакомый запах дешёвого парфюма. Глаза не открываю. И так знаю, кто передо мной стоит. Открыл я их лишь когда объятья прекратились. Напротив стоял Федя. Он выглядел до нельзя прекрасно в свете звёзд. – Идиот ты. Знаешь, люди рождены не для того, чтобы умирать. – Лёгкая улыбка и он снова зарылся своею рукой в мои волосы. – А для чего они рождены?– Смотрю ему прямо в глаза. Понимаю, что по моим щекам текут слезы, но я понятия не имею, почему плачу. Его ответ прочно засел у меня в голове. – Чтобы страдать, любить и быть любимыми. Резкий порыв охватывает меня и я не могу ему сопротивляться. Крепко обнимаю Федю, утыкаясь носом в его плечо и рыдаю, как маленькая девчонка. Он сначала в замешательстве, но потом обнимает в ответ и гладит меня по голове. Меня зовут Дазай Осаму, мне скоро 18 лет. И сейчас, стоя на крыше под ночным небом, обнимая до хруста костей Федю, я понимаю, что, черт возьми, это лучшее, что случалось со мной в жизни.