До конца вечности

Эннис нечасто представлял собственную смерть. В детстве это была наивная картинка из книжек: тёплый электрический свет, гора подушек, дети и внуки вокруг. Потом она изменилась — свет перестал быть тёплым, помещение превратилось в больничную палату, а вокруг никого не осталось. А когда не стало Джека, появилась ещё одна картинка: безлюдный пустырь, тяжёлые удары и вкус крови во рту. Настоящая смерть оказалась совсем другой и пугающе прозаичной. Днём от него уехали Альма с сыном, и Эннис прилёг ненадолго, потому что голова кружилась и по телу расползалась противная слабость. Ничего особенного, шутка ли, восьмой десяток, реакция на погоду, только вот небо с самого утра было чисто-голубое. Прямо как глаза Джека. Оно улыбнулось Эннису этими глазами и сказало: иди отдохни. Сон не принёс ожидаемого облегчения. Эннис резко и глубоко провалился в дрёму, веки отяжелели, руки и ноги отказывались шевелиться. Он будто падал в бездонный гулкий колодец. Внешние звуки исчезли, словно кто-то заткнул ему уши ватой, а дышать стало тяжело. Наверху, там, откуда он падал, сияло небо, но почему-то не отдалялось. «Как свет в конце туннеля» — рассеянно подумал Эннис, глядя на растущий вопреки логике светлый круг впереди. Воздуха стало совсем мало — он будто уже тонул в этом колодце, погружаясь всё глубже в тёмную воду. А потом вынырнул. Свет стал совсем близким, но не слепил глаза, а мягко сиял, рисуя картинку. Эннис вдруг ощутил ладонями шершавую чуть вибрирующую поверхность, ногами — две устойчивые опоры, спиной — что-то более жёсткое, чем постель в вагончике. Он взглянул на свои руки и увидел руль и приборную панель, две педали под ногами и ленту дороги впереди. Послышался шелест шин по земле и дребезжание пикапа, в зеркале заднего вида сверкнуло отблеском солнце. Из зеркала на Энниса смотрел он сам — такой, каким был в девятнадцать лет. Странное, уютное, привычное чувство подсказало, что скоро нужно будет затормозить. Эннис шевельнул руль, огибая холм, и сразу успокоился — перед ним, точно на открытке, возникла Горбатая гора. А в следующую секунду за деревьями мелькнула ещё одна машина. Эннис интуитивно вдавил педаль тормоза, и пикап остановился прямо у просвета между деревьями. Оттуда начиналась тропинка и вела вниз, к берегу озера, туда, где, прислонившись к очень знакомой машине, стоял человек в чёрной шляпе. Эннис на секунду вцепился в руль, подавившись воздухом. Джек стоял, засунув руки в карманы, чуть запрокинув голову, и задумчиво щурился на солнце. Его ресницы дрогнули, приоткрывая глаза, когда пикап Энниса громко затормозил, а когда сам Эннис почти вывалился наружу, бросив дверь открытой, глаза совсем распахнулись. Джек засиял нежной и немного детской улыбкой, обнажившей зубы, оттолкнулся от машины и даже успел сделать два шага навстречу, прежде чем спотыкающийся от спешки Эннис налетел на него, до резкого выдоха впечатал обратно в дверцу и впился в губы поцелуем — жадно, почти до боли, стукаясь зубами и обнимая лицо ладонями. Волнение, холодившее рёбра, в момент отпустило. Поцелуй, точно глоток ледяной воды в жаркий день, отдался во всём теле сначала приятной дрожью, а потом лёгкостью и теплом. Пальцы Джека с нажимом очертили линию челюсти и мягко легли на щёки. Эннис разорвал поцелуй, задыхаясь, и прижался лбом к его лбу, заглядывая в глаза. Джек моргнул, фокусируясь — его невозможно длинные ресницы почти путались у Энниса в бровях — и тихо засмеялся. Эннис вдохнул его смех. При жизни Джек был повсюду. Небо смотрело на Энниса его глазами. Солнце сияло его улыбкой. Ветер ласкал кожу его дыханием. Дождь осыпал лицо его поцелуями. А сейчас он был здесь — осязаемый, горячий, живой. Живой. Эннис обнял его, стискивая почти до хруста, вжимая в себя как можно теснее. Он чувствовал тепло тела, сумасшедшее биение сердца и судорожное дыхание возле уха. Джек стиснул его так же крепко, прошептав что-то неразборчивое и снова засмеявшись. Эннис почувствовал, что улыбается как идиот, и уткнулся в обтянутое той самой синей рубашкой плечо, втянув носом запах. Он вдыхал — и никак не мог надышаться, смотрел — и никак не мог насмотреться, касался лихорадочно родного лица, плеч, боков, спины. Ласкал пальцами скулы, тонул в солнечно сияющих счастьем глазах. Джек быстро и тихо говорил ему что-то между поцелуями. Эннис не вникал. Он отрывался за все те часы, что им пришлось провести при жизни порознь, восполнял своё кислородное голодание. Когда спустя бесконечность они — не без труда — оторвались друг от друга и, чтобы заняться хоть каким-то делом, принялись ставить палатку, то несколько раз роняли всю конструкцию, зависая взглядом друг на друге. Всякий раз, когда Джек исчезал из поля зрения больше чем на пару минут, Эннис лихорадочно оглядывался и успокаивал поднимающуюся изнутри иррациональную панику. Какая-то его часть всё ещё не верила, что Джек здесь — настоящий и невредимый. Только руку протяни. С палаткой, костром и едой — Джек долго веселился, когда Эннис принёс из пикапа бобы — они провозились дотемна. Костёр негромко потрескивал, иногда выбрасывая снопы искр, небо рассыпало в своей черноте тысячи сияющих звёзд, а удивительно яркая луна прочертила на озере лунную дорожку. Эннис смотрел вверх, почти физически ощущая Джека в нескольких десятках сантиметров от себя и чувствуя давно забытое головокружение от взгляда в ночное звёздное небо. Он рассеянно искал созвездия и думал, что их костры никогда не горели так ярко. Что всё это похоже на сон — вот сейчас он окончательно задремлет и очнётся в своём вагончике, одинокий, без надежд и мечты. Тишину прорезал немелодичный звук губной гармошки, и Эннис засмеялся от облегчения. Во сне Джек и не вспомнил бы про эту адскую штуку. Пронзительные фальшивые трели с претензией на пасторальность странным образом одновременно резали и ласкали слух, и Эннис, лениво поворчав для порядка, стал вслушиваться в знакомые давно забытые мелодии. Он засиделся у костра, глядя то на звёзды, то на огонь, оттягивая сон, насколько возможно. Но взгляд всё чаще сползал в сторону чуть приоткрытого полога палатки. Вспомнились ночи вечность назад — когда им тоже было по девятнадцать. Якобы спавший Джек зашевелился, стоило Эннису забраться в палатку и обнять его, согревая — к ночи похолодало. Резко повернулся лицом, тут же настойчиво прижался к губам и потянул с плеч рубашку. А потом звякнул пряжкой ремня. Эннис засыпал, прижавшись как можно плотнее и почти касаясь губами его шеи. Пройдёт ещё немало времени, прежде чем тревожное ощущение дежа-вю окончательно отпустит их обоих. Прежде чем они перестанут вздрагивать всякий раз, надолго теряя друг друга из виду. Прежде чем угаснет сосущее ожидание очередной разлуки. Сейчас волнения Энниса исчезли, уступив место спокойному счастью. Он знал, что проснётся рядом с Джеком — как следующим утром, так и до конца вечности.