***
Йеон сжала одеяло, что сгребла неосознанно, пытаясь приглушить сердце, бьющееся от смущающих объятий в её сне. В нём Виоле удерживал чужую голову, заставляя смотреть себе в глаза, давая свободу рукам, почти расстегнувшим его рубашку. Возможно, он не мог их остановить, но могло так быть, что даже не хотел. Йеон закусила губу, и бодрствуй она, то задумалась бы – жарко от разбушевавшегося внутреннего пламени или от чего-то более стыдного, заставляющего сжимать ногами нагревшееся от тела одеяло. Баам ненавязчиво гладил Виоле по внутренней стороне бедра, прося отодвинуть в сторону, чтобы умоститься между чужими ногами для более тесного поцелуя. Йеон думала, что Баам мягко настаивал, прося сесть, для надёжности, чтобы не упасть от кружащейся головы, чтобы Виоле ощутил, что сейчас не та ситуация, где можно убежать. «Так удобнее», поправил Баам, ещё придерживая чужие бёдра. Сидеть и правда оказалось комфортнее, особенно когда Баам, дав устроиться поудобнее, поёрзать, продолжил целовать. Наверное, именно от комфорта Виоле неосознанно обнял его ногами. Йеон поняла раньше них обоих, отчего Виоле напрягся, когда Баам опустил взгляд, распахивая чужую рубашку. Почти всхлипнула, переворачиваясь резко в кровати, когда Баам поднял обратно взгляд и тоже понял – слишком красноречиво Виоле отвернулся, попытался прикрыться. Шрамы. Осознание пролетело в мозгу вспышкой, так же быстро породив и действия. Когда Баам огладил чужую руку, задрав рукав рубашки с расстёгнутыми ещё до поцелуев манжетами, сердце замерло не только у Виоле. Баам повернул голову, минуя попытку остановить, и повёл пальцем по тонким шрамам. Он помнил их наизусть, некоторые – даже с их историей. На руке ещё не так много, в основном мелкие, даже не выпуклые. Баам увидел, как Виоле опустил голову, сжимая зубы. И потому сказал тихо: – Это тоже красиво, Виоле. Виоле бросил взгляд, чтобы понять чужую реакцию. Как делал обычно, чтобы обозначить положения противников перед атакой или защитой. Не давая повода сомневаться в своих словах, Баам провёл по шрамам на тонкой коже языком, пока не коснулся сгиба локтя. – Твоё тело всё ещё красиво, даже со всеми этими шрамами. Не стоит его стыдиться. И бояться тоже. Йеон ещё долго вжималась лицом в одеяло со слезами смущения. Успокоиться не получалось, слова бились в голове, как и образ опрокинутого на диван Виоле без рубашки, Баама, мягко целовавшего его в плечо. Печенье она в очередной утренней попытке сожгла не в угольки – в пепел.***
Агеро лежал выучено неподвижно, не ворочался – ворочаться, выдавая своё присутствие, с детства оказывалось чревато – но сдержать участившегося дыхания во сне не мог. Особенно когда Баам скользил по чужой груди к шее, не задерживаясь рукой на горле, дальше к скуле, чтобы повернуть голову для поцелуя. Синхронно с Виоле Агеро похолодел внутри от мгновенного, неконтролируемого страха. «Задушит» – шелестели пальцы по горлу. «Приласкает» – улыбались чужие губы в поцелуй. Баам смотрел на лицо Виоле, выдыхая влажно на такую же влажную, но уже от пота, кожу, ловя полустон от мягкого, хлюпнувшего смазкой толчка. Во сне ощущения и мысли просачивались, смешивались, и порой было не различить, где чьи. Где мысли Агеро, представлявшего укусы-метки, которые Баам не оставлял, зализывая потом пряную кожу. Где мысли Баама, выдохнувшего тихо в ответ на чужие сошедшиеся в смятении на переносице брови «Хорошо?». А где Виоле, хаотичный комок ощущений и эмоций, не успевший привыкнуть до конца ни к прикосновениям, ни к эмоциям, в особенности к таким. Агеро смаковал, ожидая конца сна в любую секунду, будь то будильник, шум в соседней комнате или удавка, приставленная к горлу. А смаковать было что. От вкрадчивых: – Виоле, пожалуйста, расслабься. Всё хорошо. Доверься мне. До нервного кивка и ярко алевших под растрепавшимися волосами ушей. Агеро подумал мимолётом, что, должно быть, Баам выбрал эту позу, помня о том, как тяжело и долго расчёсывать длинные волосы. Баам целовал чужую щёку, рукой проводя по шрамам, вдавливая их самыми кончиками пальцев. От этого сердце билось навстречу им, билось ещё быстрее. Диафрагма, в свою очередь, сжалась, не в силах удержать воздух, отчего выдох прозвучал шумно, непозволительно шумно. Баам скользил ниже, проводя по животу всей ладонью, гладя места, так часто получавшие неожиданный удар коленом или локтем, места, полные выученной долгими тренировками боли. Он гладил от бока к боку, будто стирая все те следы заживления, что оставались под кожей, не видные глазу, но давившие своим существованием. У самого Баама шрамы такие же, только их больше – драки, тренировки были и у него, только вот их он испытывал на себе дольше. Успел где-то собрать тонкую вязь на кистях рук, и на теле тоже. Глубоких и не очень, почти незаметных и рваных, ещё заживавших внутри, выдающихся над остальной кожей; среди них множество точек-холмиков, глубоких уколов. Виоле под поглаживаниями, под лаской, спустившейся ниже, охватившей наконец член, от контрастно мягкого, почти невинного поцелуя в загривок потерялся и всхлипнул почти испуганно. Немудрено – настолько яркие ощущения он раньше испытывал лишь от ран. Но он расслаблялся, доверившись чужим словам, телу. Чужое тело было близко, опасно близко, тёрлось грудью о спину, и рука Баама – у паха. Вторая почти касалась его собственной, расслаблявшейся по мере того, как он принимал чужую волю, принимал чужое тело и эмоции. Впускал их в себя. Агеро смаковал это дающееся с трудом доверие, смаковал прогибавшуюся в пояснице, почти расслабленную спину, смаковал отклонившуюся с заметным усилием голову, молчаливо приглашающую «Пожалуйста, поцелуйте сюда». Но по напряжённости, по вздрогнувшим от очередной вспышки удовольствия плечам чётче проявлялась приписка «Только осторожно, пожалуйста». Виоле поёжился – ощущение скольжения между ягодицами не то, к чему было легко привыкнуть, благо, последующий толчок скрал стыдное ощущение ещё более стыдным удовольствием. Но однажды он привыкнет. Постарается привыкнуть. Баам прихватил губами чужое ухо, поднявшись лёгкими поцелуями к нему от основания шеи. Спросил, заметив, как нетвёрдо упирающийся локтями Виоле зажмурился, прикусил губу: – Тебе хорошо? Виоле сглотнул. Помедлил минуту, пытаясь собрать себя, разорванного между прикосновениями, слишком приятными, чтобы перенести их с холодной головой. Произнёс, наконец, непослушным голосом, растягивая такие же непослушные губы в улыбке: – Да. Просыпающийся Агеро прокручивал раз за разом это «Тебе хорошо?», наполненное искренней заботой, горячим дыханием и полным контролем над ситуацией, который появляется лишь от добровольного, абсолютного доверия. Прокатывал эти слова на языке, словно примеривая. Провёл по основанию шеи, где во сне у Виоле остался след от аккуратного укуса. Скинул ноги с кровати. Обычно ему снились не настолько откровенные вещи, и Баам-Виоле в них не участвовал. День обещал быть долгим.***
Юри за обедом улыбалась умилённо, глядя, как Баам аккуратно надкусывал пирожок. – Совсем как в моём сне! – сказала она. Андросси, Йеон и Агеро синхронно подавились чаем.