Equilibrium

Десять часов и двадцать четыре минуты до полудня. Вторая пара по расписанию Джонсона началась ровно в тот момент, когда он с присущей ему грацией вывалился на улицу без тёплого бомбера с эмблемой штата Аризона и чуть не выбил к хренам своё колено входной дверью собственного дома. Тот факт, что он опоздал на утренний автобус до центра Финикса, можно и вовсе опустить, потому что тяжелее уж точно не станет. Наверняка. Или станет? — Презентация по психологии, — с тихим и разочарованным выдохом вылетает из рта парня, пока тот в ускоренном темпе добирается до ближайшей станции метро и спускается вниз по эскалатору, держась за перила, чтобы не рухнуть прямо так на ступеньки от слишком дебильного исхода событий. Про этот забытый проект, который писался почти с начала недели до вчерашней ночи такими неподъёмными усилиями, что даже больно становится от одного только упоминания, можно было бы не вспоминать — это в любом случае не переплюнет получасовое опоздание на одно из самых важных занятий в семестре. Но мозг Ларри почему-то имеет то самое чудесное свойство активно работать не в то время и не в том месте. Грубо говоря, в его голове во время важных свершений огромная жопа вместо ясных мыслей и чётких планов, а когда умственные манипуляции вот совсем ни к чему — то подавись, пожалуйста. Поэтому сейчас Джонсон прикрывает глаза от злости и кричит в себя, стискивая ладонью железный поручень, когда двери нужного вагона закрываются и раздаётся механический голос: «Следующая станция — университет Финикса» А пошло оно к чёрту. Он всё просрал и извиняться за это не будет. Уж точно не сегодня. И вроде бы, нет никакого смысла в торопливом копошении и загнанном дыхании после десятиминутного марафона от метро до самого университета, ведь парень всё равно не успеет на это злополучное занятие, как бы он не старался. Но Ларри опять думает иначе, ведь так будет хоть какая-то видимость того, что ему абсолютно не всё равно на пропущенную пару и неуд по профилирующему предмету. Поэтому он должен обязательно припереться на занятие с дичайшим опозданием, в тёмных спортивках с белыми лампасами вместо брюк по дресс-коду, потому что тренировка по волейболу начинается сразу после психологии. Без презентации на флешке и без подготовленного доклада. Определённо. — Да нахуй надо. Перед закрытой дверью аудитории признаться себе в том, что данная затея — полное фиаско по всем фронтам, было слишком легко. Произнесённая шёпотом реплика тому доказательство, потому что никто в здравом уме не попрётся туда, куда не следует переться. Плюс обеспеченный нагоняй и невозможность пересдачи проекта даже на удовлетворительную оценку. А так хотя бы есть мизерный шанс на откос по состоянию здоровья или что-то в этом роде, на что у Ларри по крайней мере хватит воображения. Настало время воспользоваться великой студенческой мудростью «не пойман — не вор». Он разворачивается обратно к выходу в главный коридор буквально на цыпочках, чтобы, не дай Боже, их профессор по общей психологии не вышел из лекционной аудитории из-за слишком подозрительных звуков у двери. Тихо и медленно идёт в холл, чтобы его наверняка не увидели, иначе все его старания будут зря. Хотя все действия с самого пробуждения были крайне нелогичными, ведь в итоге он так и не попал на занятие. Как потраченные деньги на метро, так и чуть влажная от пота футболка после незабываемого кросса до учебного заведения. Для полного счастья не хватало только словить простуду из-за забытого дома тёплого бомбера. Не лето ещё, чтобы бегать по улице в одной футболке. И его организм это подтверждает — Ларри с небольшим опозданием прикрывает нос ладонями и чихает три раза подряд с приглушённым, но заметным хрипом буквально до слёз. — Срань Господня, — моргает пару раз, чтобы прийти в себя, а затем тащится к своему шкафчику напротив, шаркая кроссовками по полу. Джонсон сопит носом, пытаясь открыть голубую дверцу с заедающим замком, что выходит крайне плохо с ненужным шумом и скрипом. Охранник у входа недовольно смотрит на парня, но решает не вмешиваться и старается не обращать внимание на неприятные для слуха звуки. Не его это дело, но бродящие туда-сюда во время учебных часов студенты раздражают очень сильно. Ларри продолжает с силой тянуть на себя дверцу, создавая этим ещё больше противного шуршания. В этот раз она со скрежетом поддаётся и открывается. Правда, парень чуть не прищемил себе пальцы, пока ковырялся в замке шкафчика, но в итоге всё обошлось. Из-под учебников и тетрадей он выдёргивает помятую тёмно-красную худи, которую парень обычно таскает во время занятий по физподготовке на стадионе. Немного отряхивает от пыли и натягивает через голову прямо здесь, в коридоре, попутно поправляя задравшийся сзади капюшон. Кстати, о волейболе. Если Джонсон заболеет перед главной игрой на следующей неделе, то его не просто выкинут из команды, из-за чего он лишится всяческих привилегий в виде отгулов, стипендии и бесплатных выездов за пределы штата. Ещё Ларри получит крепкого леща от капитана. И учитывая их особые отношения, этот лещ будет точно не по лицу. От этого становится не по себе во всех смыслах. — Молодой человек, Вам не нужно на занятия? — за спиной Ларри тут же слышится кашель охранника, которому, по всей видимости, уже надоело наблюдать за мельтешением юноши перед собой. — Да-да, извините, уже ухожу. Шуршание у железных шкафчиков повторяется, а приглушённое «закрывайся, мать твою» мигом разрушает только-только устоявшуюся тишину на первом этаже. Скрип подошвы кроссовок — и Джонсон решает двинуться в другое крыло здания, которое ближе к лестнице на второй этаж. Вот только куда именно ему стоит сейчас идти? До обеда ещё полно времени, а значит буфет и столовая закрыты на перерыв, но там можно тихо посидеть за свободным столиком до начала тренировки и взять что-то из напитков в автомате. Если пойти сразу в раздевалку или спортивный зал, то есть очень высокая вероятность напороться на него, что крайне нежелательно после их вчерашних игр. Да-да, вы не ослышались, игры. Только вот происходят они не на корте с сеткой и мячом, как у остальной команды, а немного в других условиях. Потому что тренировочные матчи по волейболу тут совсем ни при чём. Знакомое волнение тут же подкатывает к горлу, и Ларри прикусывает нижнюю губу, чтобы подавить нервный смешок из-за своих мыслей. Решение пойти наверх в столовую кажется намного привлекательнее, чем заведомо опасная ситуация, в которой они обязательно будут наедине. Хотя, кто знает, что Джонсону хочется больше: временное перемирие и передышка от пикантности всех встреч или же продолжение, которое точно приведёт Ларри к поражению. С этим парнем не может быть иначе. Пока счёт равный, но никто не знает, в какой именно момент это равновесие пропадёт. — Прогуливаешь, Джонсон? Погружённость в собственные мысли часто играет с ним злую шутку. От внезапности заданного вопроса Ларри запинается о первую ступеньку лестницы, но вовремя переставляет свои ноги и избегает неловкого падения. Сразу отступает на шаг назад для перестраховки под внимательным взглядом напротив и тихо выдыхает. — А ты? — ему очень хочется ответить дерзко и с выпадом, вот только ничего умнее не придумалось, а заинтересованность в голубых глазах подстёгивает всё сильнее. — Фишер, капитанство не даёт тебе право прогуливать целые учебные недели. Одиннадцать ступеней — совсем небольшое расстояние, которое никак не помогает Джонсону справиться с уже накопленным напряжением и нездоровым предвкушением. Он сейчас откровенно не в порядке, в отличии от этого Фишера — парень в рыжих спортивных штанах смотрит неотрывно, с вызовом, на который очень трудно не ответить, но пока следует держать себя в руках. Сал Фишер — капитан, настоящий ас и главный связующий на поле, а по назначению ректора ещё и тренер волейбольной команды университета Финикса. Для друзей и знакомых — просто Салли. Для Джонсона же — проблема, растущая в геометрической прогрессии и не дающая спокойно жить уже вторую неделю. Приятно познакомиться. — Переживаешь за мою успеваемость? — растрёпанные голубые волосы собраны в некое подобие хвостов прямо на затылке с помощью разноцветных резинок, которые Фишер когда-то выпросил у девушек из женской сборной по баскетболу. Серая толстовка уже надета поверх свободной белой майки, а вместо повседневных кед — чуть потрёпанные Асиксы чёрного цвета. Всё это указывает на то, что он уже разогрелся и собирается тренировать подачи в зале вплоть до начала основной тренировки. — Ещё как, — Ларри опирается правой рукой на перила и делает вид, что не обращает внимания на краткий смешок своего капитана, который почему-то не спешит спускаться вниз, продолжая стоять на верхней ступеньке лестницы. — Нам даже доигровку не сделать, если тебя вдруг не допустят до матча. — Очень мило, что ты беспокоишься обо мне. Джонсон поджимает губы, потому что это опять происходит. Двусмысленность, что так и сквозит в репликах капитана, добивает Ларри каждый чёртов раз. А Салли только сильнее веселится, дразнится, тем самым заходя дальше за границы дозволенного. Даже их первое знакомство началось с недопонимания, а общее впечатление было слишком двояким и неоднозначным: Фишер — гордость университета, но на занятиях появляется от силы два раза в месяц; душа своей компании и команды, но все остальные студенты обходят его стороной, потому что боятся неприятностей. И да, Салли легко может их устроить и бровью не поведёт, даже если вдруг это касается драк и насилия. Само собой, если это потребуется. Он не дурак — знает, когда уместно махать кулаками, а когда нет. Иначе его бы давно выгнали из университета, несмотря на все его заслуги в спорте. Это ни разу не хулиганство, а необходимость для имиджа и статуса, чтобы на него не смотрели свысока и не устраивали подлянки. В престижных учебных заведениях частенько происходят довольно нелицеприятные вещи, особенно если это касается спортивных команд, которые готовы буквально перегрызть друг другу глотки за первенство в штатах и по стране. Поэтому лидерские качества, расчётливость, уважение среди своих и талант Фишера автоматически сделали его капитаном лучшей команды по волейболу в Аризоне. Но одна из таких «необходимых» стычек прошлого года закончилась для него весьма плачевно — кривой шрам от складного ножа на его щеке и до сих пор не снятые швы у виска, которые совсем не скрывают глубокий рубец на коже, теперь будут вечным напоминанием о необходимости хоть иногда прикрывать себе спину и брать кого-нибудь с собой на разборки. Негласное правило «решать проблемы только в рукопашную без всякого оружия» было нарушено командой из Детройта, которая играла нечестно не только на улицах, но и в волейболе. Естественно, из-за отсутствия ключевого игрока по состоянию здоровья, команда Фишера не смогла принять участие в осенних матчах и вылетела из полуфинала. Вот только через три месяца после реабилитации Финикс натурально разъебал Детройт всухую и без тайм аутов на зимних состязаниях. Это очень сильно отразилось на репутации обеих команд, и Фишер прекрасно это понимал. Дальнейшие разбирательства вне игры пресекались, потому что в этом не было никакого смысла. Месть не входила в планы Салли, ведь его соперники в любом случае вернутся домой с диким позором. Поэтому он ограничился неуважительным жестом средним пальцем вместо дружеского рукопожатия с капитаном другой команды в конце финального тайма. Остальные игроки Финикса сделали то же самое, не опасаясь выговора от судей. Они выиграли, а их уважение нужно заслужить честной игрой. Вся эта история произошла ещё до вступления Джонсона в их команду. Многих тонкостей он, конечно, не знает, но зато влился в коллектив в качестве нового либеро довольно быстро, что не мог не отметить Фишер. Всего два месяца активных тренировок под капитанским надзором, итоговая игра среди новичков — и Ларри в сборной Финикса. Уже три успешно отыгранных матча в официальном составе, налаженные приятельские отношения в команде и уважение со стороны ректората. И со стороны Салли, конечно, тоже. Всё было по-дружески мило вплоть до тех самых моментов, когда Джонсону хотелось буквально провалиться от смущения, ощущения ступора и гигантского напряжения во всём теле. Началось это очень смазанно, без всяких на то предпосылок или намёков — появились широкие объятия после удачного тайма или слова похвалы, которые могут показаться очень качественным флиртом. И многие другие вещи, например, частые касания и случайные взгляды глаза в глаза, когда играешь буквально впритык друг к другу. Только проблема в том, что Фишер не знает меры ни в чём. В его исполнении все эти действия уж слишком похожи на открытые домогательства, которые Ларри никоим образом не пытался пресечь. Избегать — да, может быть, но как-то сопротивляться — нет, ни разу. И это очень сильно развязывало руки его капитану. А ещё Джонсон очень хорошо помнит первую совершенно бесстыдную выходку Фишера, с которой и началась та самая игра. Тогда они каким-то образом оказались за одной из последних парт в лекционной аудитории. И событие это действительно невероятное, потому что Салли предпочитает не следовать своему учебному расписанию и полностью игнорирует слово «отчисление», потому что оно его не пугает. Фишер регулярно появляется на тренировках в зале, иногда в столовой во время длинного перерыва, ещё реже на заключительных семинарах, на которые он притаскивает целую кипу выполненных заданий за все свои прогулы и неуды. Преподаватели всегда идут ему навстречу, потому что он — любимчик ректората. Тут уж хочешь не хочешь, а придётся. Да и сам парень не наглеет, совмещает спорт с учёбой по мере возможностей и не вызывает никаких беспокойств среди профессорского состава. Пусть пропускает практические задания или лабораторные работы, если они не вписываются в его обычный распорядок дня с шестичасовыми тренировками по волейболу. Ничего страшного. Но лекция по физике — это правда что-то новенькое. — Не пялься на меня, как на восьмое чудо света, — недовольно шикнул парень, тыкая пальцем в щёку растерявшегося Джонсона, чтобы тот отвернулся и продолжил делать записи. — Мне просто очень скучно. Ларри отмахивается от руки Фишера и возвращает своё внимание на доску с многоэтажными формулами, по которым у них будет отдельный зачёт в конце триместра. На который Салли опять не придёт, потому что ему меньше всего это нужно. Даже сейчас он припёрся на абсолютных похуях, без тетради и ручки, а рюкзак наверняка остался в раздевалке сборной. Даже интересно, из-за чего вдруг капитан Финикса решил променять свою любимую отработку подач через сетку на занудное протирание задницы в аудитории. Салли слегка дёргает плечом от лёгкого спазма в мышцах после утренней тренировки и медленно меняет своё положение для большего удобства — откидывается на спинку стула, закидывает ногу на ногу, так, чтобы щиколотка левой ноги оказалась на его колене, а подошва кед упиралась прямо в стол. Теперь колено в рыжих спортивках касается бедра Джонсона, который сперва даже не обращает на это внимания, продолжая конспектировать материал лекции в тетрадь. Но как только Фишер убирает свои руки под парту и непринуждённо начинает пальцами вести по чужой коленке, Ларри просто впадает в ступор и отказывается верить в происходящее. Может, ему просто показалось? Может, настолько крепко задумался человек со скуки, что не уследил за собственными конечностями? Со всяким ведь такое может случиться, да? Вот только хватка на ноге не становится слабее или мягче, наоборот — пальцы только сильнее стискивают бедро до небольшого дискомфорта. Просто немыслимо. Он шокированно смотрит на Фишера, но тот даже не меняется в лице, продолжает трогать через плотную ткань штанов уже ниже и увереннее, чем до этого, массируя своей ладонью кожу под коленом вместе с крепкими мышцами бедра. Из рук Ларри тут же выпадает шариковая ручка, а Салли только сильнее заводится от растерянности Джонсона, который даже не пытается уйти от прикосновений к слишком чувствительным точкам. — Какого чёрта? — шипение сквозь зубы выходит громче, чем хотелось бы, но царапающие движения по ноге всё равно не прекращаются, из-за чего внутри парня как будто что-то обрывается. И это совсем нехорошо, потому что дыхание начинает сбиваться, а тело тут же бросает в жар вместе с краснеющим лицом от понимая того, что сейчас происходит. Его наглым образом лапают под партой, пока идёт объяснение нового материала по физике. Не совсем осторожные поглаживания коленей перерастают во что-то большее, бесстыдное и приятное, чему Джонсон в других условиях не стал бы противиться. Но они здесь не одни. Слишком велик шанс, что что-то пойдёт не так. — Фишер, — Ларри пытается отодвинуться хоть на пару сантиметров от рядом сидящего парня и закрывает рот ладонью, чтобы не выдать собственное волнение из-за безрассудных действий Салли. — Нас могут выгнать отсюда. В ответ тот только перемещает свою руку ближе к ремню на форменных брюках Джонсона, поддевает железную бляшку большим пальцем и ведёт указательным точно по плотной кромке прямо у ширинки, немного задирая ладонью светлую футболку парня. Такие прикосновения слишком сильно будоражат, заставляют хрипеть до плотно сжатых губ и прикрытых глаз. И Фишер это прекрасно видит. Невероятно. — Это единственное, что тебя сейчас беспокоит? — наклоняется к плечу брюнета и говорит почти что на ухо шёпотом, отчего Джонсона ведёт ещё сильнее, а в голубых глазах заметно только чистое упоение с лёгким одобрением, ведь сопротивления так и не последовало. — Правда, Ларри? Чужая рука скользит дальше по внутренней стороне бедра, оглаживает сильнее, мнёт до случайно вырвавшегося тихого стона Ларри вперемешку с ненастоящим кашлем, иначе кто-нибудь может заметить, чем они занимаются на учебной паре. Джонсон слышит, как в ответ на его мучения Фишер шумно выдыхает. Он снова скользит кончиками пальцев по колену под столом, а затем с нажимом проводит ладонью по всей поверхности снизу-вверх, совершенно не стесняясь своих действий, как будто всё это само собой разумеющееся. Судя по небольшой красноте на лице Салли и свистящим вдохам и выдохам, это доставляет ему особое удовольствие — просто трогать и ощущать реакцию чужого тела. Они оба понимают, что если так пойдёт и дальше, то их не спасут даже удлинённые футболки, края которых так удачно достают до середины бедра. Но, в отличие от Джонсона, Фишеру на это откровенно плевать — его рука перемещается ближе к паху, из-за чего Ларри толкается бёдрами навстречу и почти что скулит в сжатую в кулак руку. Следом чувствуются поступающие движения, от которых все мышцы скручивает до судорог. Даже дышать приходится через раз, иначе совсем тяжко и невозможно. Одно касание — и он точно не сможет сдержать себя. — Можете быть свободны. Уставший голос преподавателя запоздало доносится до их парты, и Джонсон дёргается, когда все уверенные касания пропадают, а на их месте остаётся одно огромное неудовлетворение. Он поджимает под себя ноги и просто ложится на стол, полностью закрывая ладонями своё пылающее лицо, чтобы не видеть, как Салли после всего спокойно встаёт и уходит из аудитории.

Первое очко в пользу Фишера — 1:0.

От воспоминаний хочется провалиться сквозь землю, но Джонсон стоически терпит это нелепое чувство каждый раз, как они с Фишером остаются наедине. Ничего не должно повлиять на их отношения, потому что они в одной команде, нравится ему это или нет. — Кто же о тебе позаботится, если не я, — задумчиво отвечает Ларри, продолжая разглядывать бетонные ступеньки, но сразу отвлекается и смотрит на парня, как только замечает движение сверху. Их перепалки и игры всегда должны разбавляться своеобразным флиртом, который поймут только они, потому что так интереснее. Салли легко различает это в словах своего либеро и давит ухмылку, из-за чего шрам на щеке изгибается, делая из всего этого полноценный оскал, от которого по спине Джонсона пробегает холодок. Только не от страха, а от приятных мурашек на коже. — Точно, — парень спускается вниз нарочито медленно, чтобы не пропала витающая в воздухе атмосфера какой-то непонятной интимности, приятно пробиравшая до скрытой улыбки и того, и другого. — Не представляю, что бы я делал без тебя. Кажется, они до сих пор не поняли, во что ввязались. Во что они друг друга ввязали. Ларри, сам того не осознавая, согласился на игру, суть которой выиграть с помощью нестандартных средств и не поддаваться на чужие провокации. По крайней мере, так вначале думал Джонсон. А вот, что происходило в голове Фишера в такие моменты, ему лучше было не знать. Хотя всё оказалось проще некуда. Каждый раз всё должно идти по схеме «я трогаю, а ты не возмущаешься и пытаешься всё это игнорировать». Без отклонений, иначе проигрыш. Только вот такая модель поведения не всегда работает как нужно. В голове Джонсона сразу всплывают воспоминания об игре в столовой, которая произошла буквально через день после лекции по физике. В тот раз инициатива, полностью осознанная и крайне логичная, целиком исходила от Ларри, потому что ему захотелось проучить Фишера, чтобы тот побывал на его месте и узнал, каково это — терпеть до сжатых кулаков без возможности хоть как-то справится с острым возбуждением. На это очень хотелось посмотреть, но удачного момента всё никак не было. Прошлая неделя изменила эту ситуацию в корне. Перед крупными выездами из родного штата капитан обязан организовать общее собрание, на котором будут решены вопросы о бюджете, месте проживания и питании. Ну и по возможности — согласование примерного плана игры по таймам и поиск отсутствующих игроков, если не хватает людей на замену. В среду игроки собрались в полупустой столовой после усиленной тренировки над пасами. Ради этого Салли попросил у ректора отгул для всей команды на целый день, потому что впереди очень важные игры, результаты которых будут учитываться в общем рейтинге по стране. Спортсмены заняли большой столик справа у окна, чтобы всем досталось место. В центре — слишком загруженный Салли со списком игроков, а напротив него — Джонсон, в качестве главного помощника по организации всего этого хаоса. — Давно его не было на тренировках, — красная галочка напротив имени отсутствующего человека, и Фишер без особого энтузиазма копается у себя в телефоне, чтобы сделать краткую запись в заметках, а затем обращается к кому-то из команды. — Зайди к нему, может проблемы какие надо решить. Ему кивают и снова спрашивают о заключительном составе команды, на что тот хмурится, но всё же повторяет список спортсменов, которые поедут с ним в Мичиган на ежегодный матч среди юниоров. Ларри слышит своё имя и просто кивает головой. Его глаза слипаются от дикой скуки: они сидят тут уже два часа, а до основной программы и тактики ещё не дошли, потому что в их команде появился новенький первогодка, который слишком сильно тупит и переспрашивает буквально всё, начиная от самых простых вещей. И по капитану видно, что он откровенно заебался объяснять раз за разом одно и то же. — Будь так добр, — голос Салли со стороны простого наблюдателя кажется совершенно спокойным, но Джонсон таки улавливает те самые угрожающие нотки, которые проскальзывают у парня, когда тот на взводе. — Сходи за напитками для старших, иначе мы здесь точно помрём. Следующие полчаса команда не могла определиться с расстановкой игроков на корте. Выбирали между классической схемой по номерам и новой, с учётом замены и возможных пассов с доигровками. Мнение разделилось, а обсуждение затянулось, потому что каждому захотелось высказать своё мнение. Фишер и Джонсон сразу отдали свои голоса за второй вариант, потому что он, в отличие от первого, полностью страхует их от неприятных неожиданностей на поле. Но другим, видимо, так не казалось. Ларри давно допил свою газировку и теперь просто залипает на удивительно интересный потолок столовой, полностью развалившись на стуле, потому что усталость после тренировки быстро прибивает. Он потягивается и разминает шею до негромкого хруста, его поясница сама съезжает с сиденья, а ноги по инерции вытягиваются. Сразу наступает нереальный кайф и расслабление, от которых парень глубоко вздыхает. За такое количество времени всё его тело затекло, поэтому Джонсон сохраняет удобное положение, совсем не думая о том, как он выглядит со стороны. Сейчас абсолютно насрать, вот честно. Минуту спустя и минус одно ненужное высказывание с другого конца стола, и Ларри решает снять с себя кроссовки, потому что его стопы начали болеть и неприятно ныть. Он оставляет их рядом с собой под стулом, чтобы потом не забыть про них. В таком полусонном состоянии Джонсон может легко уйти домой и без них, не сомневайтесь. Состояние абсолютного нестояния творит необыкновенные чудеса. К слову, капитан команды выглядит не лучше самого либеро — Салли самым что ни на есть наглым образом улёгся на стол и практически распластался на нём, пока тему с расстановкой решили обсосать по второму кругу, принимая во внимание удачные позиции для блока. Ещё немного и он просто уснёт на своих записях с карандашом в зубах. Миленько, конечно, но собрание ещё слишком далеко от своего логического завершения, чтобы можно было со спокойной совестью закрыть глаза и тихо сопеть себе под нос. И Ларри, совершенно не думая ни о каких последствиях, протягивает правую ногу ещё дальше и натыкается носком на обувь Фишера. Пинок пяткой в тёмные кеды получается очень слабым, из-за чего парень напротив даже не шевелится и не реагирует. Если он и вправду уснул, то сам в этом виноват, потому что Джонсон не собирается останавливаться. Парень немного привстаёт и пересаживается на самый край стула, чтобы сильнее дотянуться до ног Салли. И дотягивается носком практически до икр, которые от интенсивного шевеления под столом сразу напрягаются. — Голосуем, — хриплый голос капитана прерывает оживленное обсуждение, из-за чего несколько людей, сидящих рядом с ним, вздрагивают и сразу замолкают. — Первый или второй вариант, чётко и без объяснений. Начинаем справа налево. Его глаза приоткрываются и смотрят с небольшим прищуром на слишком расслабленного Ларри, решившего продолжить свои шалости даже тогда, когда в этом уже не было необходимости. Голоса товарищей по команде доносятся до Джонсона через плотный вакуум, поэтому ему ничего не мешает начать игру. Ухмылка напротив и закушенная губа — негласное приглашение, которое он с удовольствием принимает. Фишер выпрямляется, когда Ларри начинает водить стопой по согнутой в колене ноге, цепляя и задирая носком оранжевую штанину практически до жилистых щиколоток. Медленно, но чувственно до дрожи, ведь никуда спешить не нужно. Записи капитана остаются на столе вместе с карандашом и телефоном за ненадобностью, а его руки сразу убираются вниз, чтобы хоть немного контролировать ту самую дрожь, которая так вовремя окутывает всё тело от головы до кончиков пальцев. Одно слово — предвкушение. Неторопливые касания у голени заставляют Салли расставить ноги ещё шире, сместить поясницу чуть ниже и начать глубоко дышать, чтобы не потерять самообладание. Немного дёргается, когда лёгкое трение перебирается ближе к колену правой ноги, но не убирает её, а вытягивает под столом, чтобы Джонсону было удобнее касаться и тереться, не вызывая при этом никаких подозрений у окружающих. — Если будет контратака и сильный блок, наша защита при первом варианте не справится, — до того, как очередь дошла до Ларри, всё было относительно спокойно, но после его реплики послышались недовольные возгласы и беспочвенные возражения, от которых парень глубоко вздыхает. — Уверен, наш капитан полностью согласится с моими словами. Салли откидывается на спинку стула, наклоняет голову к плечу и делает вид, что усиленно думает над стратегией, прикидывает в голове разные варианты и возможности. Но на самом деле, он терпит усилившиеся фрикции, которые стали чувствоваться в опасной близости к его паху. Приоткрываются губы, а из-за голоса Ларри глаза почти закатываются. — Фишер? В этом весь, мать его, Джонсон, у которого есть особая черта доводить соперников до точки кипения и трясучки. Стопа мягко перемещается обратно на колено и тут же возвращается, отчего Салли почти выдыхает беззвучное «блядство», но вовремя давится своим несорвавшимся стоном, когда замечает крайне заинтересованные взгляды всей команды в его сторону. И он придвигается ближе, смотрит на список игроков, чтобы отвлечься и сосредоточиться на обсуждаемой проблеме, а не на том, что происходит под столом. Глубокий вдох, полное спокойствие и сдержанность. Сейчас он, как капитан, должен принять окончательное решение, иначе всё обсуждение превратиться в настоящую мусорку. А такой исход событий не нужен никому. — Оставляем вторую расстановку, — Салли закрывает глаза и отпихивает от себя ногу Ларри, который немного кривится после несильного удара точно по щиколотке. Сразу же следуют громкие контраргументы от рядом сидящих людей, слышатся выкрики и ругательства, от которых Ларри становится не по себе. Зная о вспыльчивом характере половины команды и упёртости их командира, он не исключает возможной драки. Но Фишер неуклонно продолжает. — Это окончательное решение. Угрожающе и с вызовом, поэтому недовольные игроки мгновенно затыкаются, а Джонсон наконец-то садится по-нормальному. Что-что, но с дисциплиной у них пока не было проблем. Теперь они точно закончили. — Всё на сегодня. Остальные моменты разберём непосредственно на тренировке. Ларри слышит, как голос Фишера немного подрагивает, даже чувствуется его злость и небольшое смущение, потому что его выдержка на секунду дала трещину. И Джонсону это чертовски нравится. Он как ни в чём не бывало обувается, ждёт, пока все члены команды выйдут в коридор, чтобы хоть на секунду остаться наедине с капитаном. Медленно поднимается со своего места, а после задвигает за собой стул, незаметно поправляя свободной рукой чёрный свитшот у пояса, чтобы не было лишних вопросов. Кидает довольный взгляд на Фишера, который дышит учащённо и сжимает руками собственные колени, потому что не может никак успокоиться. И Ларри видит это, улыбается кончиками губ и уходит с чувством исполненной мести.

Джонсон сравнивает счёт — 1:1.

С того самого случая в столовой появилось главное правило в их игре — сохранять и без того хрупкое равновесие между условными «да, можно» и «нет, нельзя». Другими словами, появилась крайне острая нужда соблюдать относительный нейтралитет и не ходить по самому краю дозволенного. Потому что эти две последние встречи могли испортить абсолютно всё. — Это признание? — вырывается быстрее, чем Ларри успевает хоть каплю подумать о том, как он будет выглядеть в глазах Фишера. Салли выгибает бровь и зачёсывает чёлку назад пальцами, заодно убирая лишние пряди с глаз, чтобы те не мешались. Замедляет шаг, останавливается на последней ступеньке, которая позволяет ему находится на одном уровне с Ларри, и суёт руки в карманы оранжевых спортивок. Практически впритык, грубо нарушая личное пространство. Джонсону хочется отойти подальше или хотя бы уйти на полшага назад, но не тут-то было. Пока парень не получит чёткий ответ на свой вопрос, он ни за что не сдвинется с места.

Первый тайм подходит к концу, и у нас всё ещё ничья — 1:1.

Фишер улавливает такую позицию в его поведении и просто приближается к лицу Джонсона. Без предупреждения, сокращая то малое расстояние, которое ещё существует между ними. Салли уверен, чужое сердце точно пропустило удар, потому что по другому быть и не может. Тёплое дыхание на губах дразнит и манит, но… — Увидимся на тренировке, Ларри. …что может быть лучше продолжения захватывающей игры? Ведь никто кроме Фишера не сможет так великолепно вывести Ларри из состояния равновесия. Как физически, так и ментально, никто. Это же так приятно — смотреть на растущее смущение на лице перед собой и раздражение, которое медленно перетекает в скрытую злость прямо на глазах. Салли более чем доволен результатом своей проделки. — И возьми мне воды из автомата, — и пока Ларри заново учится дышать, он проходит мимо как ни в чём не бывало. — Ты же вроде шёл наверх, да? Джонсон выдыхает, постепенно приходя в себя, и не разворачиваясь в сторону Фишера, показывает ему средний палец. Тот лишь смеётся и уходит в холл первого этажа, совершенно не обращая внимания на негодование парня, который всё ещё продолжает стоять у лестницы. Увидимся на тренировке, значит? Даже страшно представить, что будет на ней, если Салли с самого утра в таком настроении. Если они оба в таком настроении. Точно ничего хорошего. Но на деле через полчаса после небольшого отвисания в столовой Ларри ждали три партии один на один для отработки блоков и силовых подач в воздухе, на которых не происходило ничего сверхъестественного или пугающего. Вот правда — ни долгих взглядов, ни скользящих касаний при фиксации правильного положения для отбития мяча. Совершенно ничего. Как будто с капитаном что-то произошло до прихода Джонсона в зал. Ларри было откровенно скучно. Скучно из-за отсутствия того самого азарта, который настигает его в присутствии Салли. И эта скука, в каком-то смысле даже неудовлетворённость, осталась с парнем до конца тренировочного матча, в котором в итоге победил первый состав команды во главе с Фишером, потому что Джонсону, играющему за вторую часть команды, было до чёртиков неинтересно следить за действиями первогодок и их подачами. Даже мяча он толком не касался и блокировал атаки через раз. По капитану было видно, что он совершенно не доволен работой либеро, но никаких замечаний или ругательств от него так и не последовало. Вместо него Ларри материли другие игроки, из-за чего парень грубо огрызался или просто уходил на скамью запасных. Он не виноват в том, что остальные в его команде лажают, и он не обязан прикрывать их задницы в доигровке. Не его проблема и уж точно не забота. Тренировка прошла совсем паршиво. Не спасли даже удачные пасы у сетки, но ему на это почти всё равно. Эта нереальная скука и отстранённость были с ним вплоть до того момента, как Ларри уже сел в автобус, который только-только отъехал от остановки у университета. Он не стал ждать итогов тренировочной игры, а сразу вышел из раздевалки, не попрощавшись ни с кем из команды. Единственное, что не позволяет его настроению окончательно испортиться, это факт того, что ровно через пятнадцать минут он наконец будет дома. На задних местах у окна автобуса пусто, в отличие от передней части салона, поэтому парень решает устроиться там, чтобы его никто не потревожил. — Джонсон. Только этому не суждено было сбыться. Ларри не сразу слышит оклик из-за своих наушников, в которых играет своеобразное техно, но когда это повторяется ещё раз, он поднимает взгляд и выключает музыку, убирая телефон с проводами в карман худи. Впереди него, держась за поручень, стоит Фишер в тёмной куртке и с рюкзаком за спиной. Джонсон просто кивает ему, а тот хмыкает, медленно подходит к соседнему сидению и присаживается рядом, неаккуратно бросая рюкзак на пол. — Игра — говно, и ты это прекрасно знаешь. Джонсон вздыхает слишком шумно после этих слов. Салли прижимается бедром до неудобства близко, из-за чего Ларри невольно настигает чувство дежавю. Он напрягается до сжатых пальцев на коленках, но не отодвигается, потому что всё равно бесполезно. Места между ними и так мало. — Первогодки — говно, и ты это прекрасно знаешь. Ему совершенно не стыдно говорить такое. Он сказал бы это даже при всём составе, вот только никто не оценит его честность. Слишком все обидчивые и нежные, чтобы знать правду о своих способностях в волейболе. Фишер — далеко не из таких, но его позиция в отношении первого курса ужасно бесит. — Знаю, но вести себя так с ними на тренировках ты… — Не имею права? — Джонсон сразу перебивает его, не желая слушать дальнейшие наставления капитана, и поправляет задравшийся капюшон своей бордовой худи. — Ещё как имею. Они даже не давали завершить доигровку и постоянно путались под ногами. Салли его понимает, даже в каком-то смысле согласен со словами Ларри. Из первогодок получатся максимум хорошие блокировщики и центровики, а не игроки в универсальных позициях, как у капитана или либеро, которые будут мобильными в случае внеплановой атаки и смогут сориентироваться на корте. Но не обучать новеньких — это тоже не выход. Тем более, для тренера Финикса. — У тебя тоже не с первого раза всё получалось. — Но отбить сраный мяч руками я всегда был в состоянии! Рука Фишера на чужом бедре, чтобы успокоить. И это удаётся, потому что Джонсон сразу затыкается и начинает ёрзать на своём месте. Возмущение полностью сходит на нет, из-за чего Салли позволяет себе ухмыльнуться. Мгновенное изменение в настроении или поведении и всё — Ларри будет слушаться. — Зато у тебя всегда были проблемы с выдержкой. Пальцы сразу приходят в движение, не дожидаясь разрешения со стороны Ларри, чуть сжимают крепкое колено через плотную ткань спортивных штанов, а затем мягко возвращаются обратно. Джонсон успевает только выдохнуть со свистом, когда на его ноги приземляется куртка Салли. — Жарковато как-то, — Фишер улыбается слишком довольно и хитро, и это совершенно не успокаивает Ларри. Парень снова подбирается от всех прикосновений, реагирует слишком открыто и честно. Рот приоткрывается с тихими вдохами каждый раз, когда ладонь непреднамеренно проходится по внутренней стороне бедра слишком близко к паху. Салли трогает и сжимает кожу с несвойственным ему нетерпением, а Ларри только тянется вперёд, когда тот просовывает руку под шуршащую ткань куртки. Он на ощупь находит верёвки на поясе спортивок Джонсона и ловко распускает их. Стоп-стоп, слишком быстро. — Фишер, нет. Вот это уже совсем нехорошо. Тело уже тянет от пробирающих ощущений, но мозг упрямо твердит о здравом смысле, которого становится всё меньше с каждой секундой и с каждым движением руки Салли.  — Только не здесь, — надломлено и шёпотом, но как будто это что-то изменит. Фишер с самого начала плевать хотел на хоть какую-то осторожность или аккуратность. Камеры у входа в автобус показывают крохотный обзор на то, что происходит в салоне, и до задних мест не достаёт от слова совсем. Но Ларри всё равно кажется, что за ними наблюдают. Впереди автобуса ещё были люди, и от этого не по себе. Его щёки заливает румянцем в тот самый неподходящий момент, когда под накинутой на его бёдра курткой чужая рука цепляется за свободную резинку спортивных штанов и пробирается дальше. — Значит, сдаёшься? Салли поворачивается к Джонсону лишь для того, чтобы понаблюдать, как веки того прикрываются от переизбытка слишком приятных касаний. Его пальцы невесомо следуют вдоль резинки боксеров, пока, наконец, не стягивают их вниз. Ларри в ответ на открытую провокацию прикрывает рот левой рукой и почти что умирает от тянущего волнения. Теперь он в любом случае не сможет заставить Салли остановиться и прекратить эту пытку. Он просто не сможет. Прикосновение к голой коже, как небольшой разряд тока, проходит по всему позвоночнику, а скольжения ладонью только сильнее распаляют, заставляют расставить ноги чуть шире и закрыть глаза. Рука Фишера оборачивается вокруг полувставшей плоти, несильно сжимает, из-за чего Ларри мычит, почти стонет, чувствуя жар возбуждения, охватывающий всё его тело. Движение вверх-вниз и снова, тягуче и ровно до жгучего желания. Джонсон начинает невольно толкаться бёдрами навстречу, чувствуя приятное скольжение и приближающуюся разрядку. Но все прикосновения разом прекращаются, когда Ларри полностью откидывается на спинку сиденья. Он чувствует, что с его губ вот-вот сорвётся тихий скулёж, потому что так делать нельзя. — Следующая остановка через двадцать минут. Смысл фразы, брошенной Салли вслух, доходит очень медленно, но когда всё же доходит, Джонсон распахивает глаза и даже не пытается посмотреть на парня рядом с собой. Это слишком для него. — Блять, нет. Если всё, что было до этого, только прелюдии, то Ларри, конечно, польщён, но ситуация менее ебанутой от этого никак не становится. Хотя в салоне автобуса уже совершенно пусто, это не повод соглашаться на хер знает что. Тем более, они сидят практически у окна, которое, на минуточку, выходит на дорогу с улицей. Это, определённо, плохая идея. — Моё дело предложить, — голос почти ровный, но с хрипотцой, от которой у Ларри дрожат ноги, руки сжимаются в кулаки и заново сбивается дыхание. Получив неоднозначный отказ, Салли хочет уже отстраниться, но Джонсон не даёт этому случиться и хватает его за рукав серой толстовки, насильно притягивая к себе. Почему-то он стопроцентно уверен, что если Фишер сейчас отодвинется хоть на сантиметр, всё быстро закончится, так и не успев начаться. — И что? — чужая ладонь кладётся обратно на его колено, массирует и дарит слишком необходимые ощущения. Двадцать минут и ни единой души в автобусе, кроме водителя. Мыслительные процессы совершаются медленно и через силу. Фишер ждёт, продолжая водить рукой по бёдрам, чтобы хоть как-то справиться с тянущим напряжением. В подобных обстоятельствах провоцирующие касания пробивают на огромный риск. И это случается с Ларри. Он нетерпеливо тянется к Салли с жадным поцелуем, ватными руками хватаясь за его шею и притягивая к себе в повелительном жесте. Как будто только этого и выжидая, Фишер через мгновение до боли сжимает бока Джонсона, прижимая того к себе с такой силой, что бедро само проезжает по чужому паху. Задушенный стон в ответ, но Ларри этого жутко мало. В желании быть ещё ближе, он убирает от себя руку Салли и медленно перелезает со своего места на его колени, придвигая парня к себе так, чтобы стало совсем тесно и душно. И Фишер почти задыхается от всех этих действий. Колени скользят по неудобному сидению, едва Ларри расставляет их шире. Он запускает руки под толстовку Салли, задирая её, и тянет вверх, пока тот неохотно поднимает руки. — Это необязательно, — с небольшой смешинкой тянет Фишер, внимательно разглядывая очаровательное смущение на лице Джонсона. — Просто заткнись. Салли хмыкает, но позволяет снять с себя верхнюю одежду. Если всё и так идёт по наклонной, парень может делать всё, что угодно — он не против. Белая майка на теле и чужими усилиями приспущенные до колен штаны, а руки уверенно страхуют Ларри на талии. Тот замирает на коленях и ждёт дальнейших действий со стороны Фишера, который как будто оттягивает момент, зля таким образом и без того разгорячённого парня. — У тебя есть хотя бы смазка? — шипит на ухо, когда ладони Салли сжимают кожу на ягодицах и подтягивают ближе до упора. Фишер качает головой, на что Ларри прихватывает губами кожу на его шее, прямо под подбородком, посасывая её, и в ответ получает тяжёлый вздох. Парень напротив откидывает голову набок, подставляясь под ласки, сам при этом на ощупь пробирается ладонями под бордовую худи, скользя по груди и животу и опускаясь быстрыми касаниями к краю чёрных штанов, но опаздывает — его руку отталкивает Ларри, потому что ему надоела медлительность. — Тогда радуйся, тебе сегодня несказанно везёт, — Джонсон привстаёт и сам стаскивает свои штаны с боксерами до середины бедра. Салли вздыхает и смотрит в мутные от желания глаза Ларри. В животе всё давно скрутилось в тяжёлый комок, который мучительно тянет вниз. Окончательно добивают чужие точные толчки тазом то вверх-вниз, то взад-вперёд. Фишер прижимается к открытой шее, кусается неаккуратно до больных отметин и тихо стонет в кожу, дыша слишком тяжело. Он пропускает тот момент, когда Джонсон поддевает пальцами резинку боксеров и, снова приподнимаясь с колен, снимает их с него и уже начинает пристраиваться. — Погоди, ты… — руки сами тянутся к разведённым ягодицам, трогают и чувствуют небольшую влагу прямо у сжатого колечка мышц. Взгляд Салли темнеет за считанные секунды. Ему точно не показалось, но теперь он хочет узнать в чём дело. Он останавливает Ларри, хватает крепко его за талию, не позволяя двигаться и ёрзать дальше, потому что ему просто необходимо услышать то самое. Может, это — одна из причин опоздания Джонсона на психологию этим утром? — Чёрт, не упирайся, иначе слезу, — угрожающе тянет Ларри, с трудом справляясь с неудобным положением на задних сидениях. Салли игнорирует реплику парня и просто ждёт объяснений, заодно стискивая ладонями и пальцами крепкие бёдра, чтобы тот наверняка не пошевелился. Смотрит прямо в зардевшееся лицо, и Джонсон не выдерживает. — Да-да, Фишер, уже растянут, только быстрее, — выстанывает из последних сил и чувствует небольшое давление снизу. — Я совершенно не в восторге заниматься этим в автобусе. Кадык судорожно дёргается вверх при каждом вдохе. Он сглатывает слюну, трётся пахом до жжения и уже почти готов сам насадиться, но мешает сильная хватка у самых рёбер. Салли ждёт того момента, когда Ларри перестаёт дёргаться и устало выдыхает, оседая на коленях парня. — А мне казалось, тебе понравится. Аккуратный скользящий толчок, и оба замирают. Вскрик в начале, а потом Джонсон чувствует ноющую боль до последующего задушенного стона и прокушенной губы. Тело непроизвольно ломает, ноги с руками трясутся от напряжения и поясницу буквально сковывает от неприятного давления. Салли хрипло вторит ему, дышит в приоткрытые губы, и терпеливо ждёт. Обжигающее дыхание у рта сразу перемешивается с чужим. Ларри давит ладонями на плечи и грудь, чтобы немного приподняться и плавно опуститься. Найдя опору, он наконец-то полностью выпрямляется, слегка откидываясь назад и выравнивая сбившееся дыхание. — Блять, — отчаянно и с выдохом, пока собственное возбуждение прокатывается до самого мозга. Фишер, пытаясь хоть как-то отвлечься от желания начать двигаться, успокаивающе гладит Джонсона по бёдрам, а затем одной рукой плавно переходит к его члену, массирует и ласкает. Ларри хмурится и напрягает дрожащие ноги, чтобы выпрямиться и сразу опуститься. Он закидывает голову назад и начинает набирать ритм, поступательными движениями насаживаясь и приподнимаясь, пробуя разные углы. Пальцы, ласкающие его член, поддерживают и мягко возбуждают. Коленям становится совсем неудобно, и Джонсон лишь слегка меняет позу, как вдруг стонет куда-то в чужое плечо, толкаясь в руку. От ускорившегося темпа Фишера слегка подкидывает. Он снова придвигает чужие бёдра плотнее, подаваясь навстречу тазом, и хрипло стонет на ухо Ларри. После этого звука тот полностью отпускает себя и увеличивает амплитуду. Джонсон мечется от ощущения заполненности, теряется и почти что сходит с ума. Прохлада рук Салли подстёгивает на ритмичные движения, которые с каждым разом выходят только быстрее и быстрее. Разрядка обоих подступает, когда Фишер утробно стонет и грубо входит в податливое тело. Стоны, шлепки и лишнее шуршание одеждой. В ушах гудит от излишнего прилива крови и обрушившегося оргазма. Уставшее и частое дыхание, слабые полустоны догоняют и следуют за последующими вдохами. Ларри ещё двигается на чужих бёдрах, пока совсем не лишается сил и не останавливается, всё ещё держась за плечи Фишера. Он вяло слезает с колен Салли и падает на свободное с ним сиденье. Кожа обоих мокрая, с небольшими белесыми подтёками, но они не обращают на это никакого внимания и просто натягивают своё чуть влажное бельё со штанами. С этим они могут разобраться позже. Пока пусть всё будет так. — Ты пропустил свою остановку. Дыхание до сих пор не выравнялось, из-за чего голос Фишера звучит грубее и тише, чем обычно. — Интересно, из-за кого это? — Джонсон фыркает, поправляет пояс на спортивках и даже не пытается смотреть в сторону Салли, заранее зная, что это бесполезно. Стыд за совершённые действия медленно, но верно накатывает на обоих. Джонсона это касается чуть больше, чем развалившегося рядом парня, поэтому до следующей остановки он просто молчит. — У меня квартира тут недалеко, — хочет начать издалека и с треском проваливается, когда Фишер замечает прикрытые от раздражения глаза и слышит неразборчивые слова в свой адрес. Их игра теперь точно вышла за все границы дозволенного, а хвалённого равновесия так и не удалось достичь. Каждый раз всё идёт не по плану, хотя следовать ему не так уж и сложно. В любом случае кто-то из них срывается и втягивает другого в нечто совершенно безумное, не поддающееся никакой логике или здравому смыслу. В следующий раз Джонсон обязательно пошлёт парня куда подальше, но сейчас… — Хочешь сравнять счёт? Только краткий кивок головой без слов и объяснений. Этого им достаточно.

Счёт — 2:1 в пользу Фишера. Игра продолжится в следующем тайме.