Предатель

      — Мы ведь казним его? — Антуан улыбается, и эта улыбка отравляет лежащего рядом Максимилиана. Ему холодно, ему не по себе, ему хочется сбежать отсюда, но он покорно жмётся к Сен-Жюсту, не пытается вырваться из его властно обнимающих рук.       — Дантона? — тихо спрашивает Робеспьер. Он не любит смертей, он не любит подобных приговоров, и, хотя Жорж ему не нравится, Максим не готов отправлять его на гильотину.       — И его тоже, — Сен-Жюст целует его в щёку. — Но сейчас я говорю о другом человеке.       Робеспьер и подумать боится о том, что это Камиль. Но он прекрасно знает ответ, а потом сползает с груди Антуана на подушку, тяжело вздыхает. Ему неприятно об этом говорить, ему больно, ему очень-очень страшно за несчастного Демулена. Но Максим хорошо понимает, что уже ничего с этим поделать не может.       — Я догадываюсь, что ты сейчас чувствуешь, — вкрадчиво начинает Антуан, перехватывая руку Максима и прижимая к ало-красным, как кровь, губам. В такие моменты Робеспьер думает, что перед ним колдун, очаровавший его, привороживший к себе — более того, он в этом даже не сомневается.       — Он был тебе дорог, он был тебе другом, но сейчас это уже не твой товарищ, — он печально вздыхает, и всё в этом жесте кажется фальшивым. — Это предатель, это враг революции. Что тебя может с ним связывать?       — Ничего, — покорно соглашается Робеспьер, отводя взгляд, снова начиная дрожать. Да, Антуан любит это слово: предатель, он часто так говорит о Камиле, но Максим сомневается. Он совершенно не уверен в том, что между ними всё именно так, что Демулен вообще кого-то предавал. Максим ведь часто ловит себя на мысли, что очень скучает по Камилю, что украдкой думает о нём, представляет, что вот сейчас он зайдёт в кабинет и сядет рядом. Но увы, это уже никогда-никогда не сбудется — Демулен в тюрьме, и Робеспьер отменно понимает, что его ждёт. А ещё отменно понимает, что такими мыслями предаёт любящего Антуана. Достаточно в его жизни этого, достаточно! Он и так уже единожды Иуда — он и так уже предал Камиля.       — Ну вот видишь, — Сен-Жюст продолжает изображать прискорбие, хотя внутренне он торжествует — он в очередной раз победил, в очередной раз доказал, что Максим его и только его. Что Демулену здесь места нет. Теперь-то он уже не сможет вставлять палки в колёса их счастья, нет. Антуан пойдёт по головам, но всё сделает для того, чтобы Максим остался с ним.       — Конечно, ты прав, — Робеспьер слабо кивает, прислушивается к собственной же душе. Той всё ещё плохо, всё ещё одиноко, а в сердце до ужаса пусто — Демулена действительно не хватает. А от мыслей о том, как они к этому пришли, становится очень стыдно и гадко.       — Я люблю тебя, — Антуан говорит это со странным отчаянием в голосе, что-то словно трескается внутри него, когда с языка срываются эти, казалось бы, уже приевшиеся за вечер слова. Максим сначала даже не верит своим ушам, потом осторожно обнимает его, гладит по спине. Ему всё-таки его жаль.       — И я тебя, — Робеспьер надеется, что говорит правду, что ему и в самом деле никто, кроме Сен-Жюста, не нужен. Камиль, например. Но он вспоминает далёкие дни в Лицее, вспоминает самое начало революции, вспоминает, как был счастлив, и сердце начинает предательски дрожать. «Нет, — говорит себе Максим. — Нет. С Демуленом всё кончено, вон, он даже женат, а я что? Там уже ничего не было, не надо придумывать, Максимилиан». И тут же подсознание слабо шепчет: «Но не надо его убивать, это-то зачем?» Совесть в такие моменты тихо добавляет: «Ты первым предал вашу любовь, разве нет?»       Максим не знает, зачем убивать Камиля, ему это противно, ему хочется сказать Антуану, чтобы он оставил эту глупую затею, но понимает — этого Сен-Жюст не поймёт. Он и так ревнует Робеспьера, помнится, доходило до скандалов, когда Максима приглашали к Демуленам. Тот, к слову, так и не понял, что это было: недоверие, страх потерять или всё вместе. Впрочем, это уже не так важно — суть-то одна: завтра Камиля казнят, и Робеспьер ничего не может с этим поделать. Слабак и трус. Изменник, в конце концов. Не для одного, так для второго. Максим очень хочет верить, что хотя бы не для них обоих — на себя ему уже плевать.       — О чём ты думаешь? — Сен-Жюст гладит его по волосам, пропускает слегка отросшие пряди сквозь тонкие, точно фарфоровые пальцы. Он ласков и ласков искренне, а Максимилиан чувствует, что вовсе этого не заслужил, и от этого ему становится очень тяжело.       — Так, ни о чём, — и снова ложь. В последнее время Робеспьер заврался настолько, что и сам уже не слишком помнит, что говорил искренне, а что — для отвода глаз или для успокоения.       — Я понимаю, что тебе тяжело всё это принять… Всё-таки он был тебе близок, — на слове «был» Антуан делает ударение, и Максим этого почему-то пугается. — Проститься с ним не дам — такое потрясение значительно подорвёт твоё здоровье, — мягко продолжает Сен-Жюст, поглаживая его по плечу.       — Но ты можешь написать письмо, любимый. Только… — он делает паузу, снова отравляюще улыбается. — Без глупостей.       — Ну конечно, — Робеспьеру знакома эта угроза в голосе Антуана, и он знает: она сбудется, но только Сен-Жюст будет отыгрываться не на нём, а на тех, кто вынудил Максима повести себя неправильно. И этого тот боится больше всего. Камилю и так плохо, зачем же умножать его муки? Он и так уже достаточно его предал, достаточно промолчал, достаточно подчинился… Надо ли делать ещё хуже? Быть ещё омерзительнее, чем он есть?       — Вот и славно. Утром напиши, я передам ему, — Антуан без предупреждения целует его, целует глубоко, словно пьёт прохладную воду после долгой жажды, и Максим быстро забывается, отдаётся ему, не думая ни о чём.       Когда он засыпает, то в глубине сознания вновь появляются мысли о Демулене, и Робеспьер, сглатывая слёзы, гонит их прочь. Он догадывается, что это тоже низко, что он просто сбегает от проблем, сбегает от ответственности, хочет себе лёгкой жизни, но с другой-то стороны… Какой от них толк, если он, такой слабовольный и покорный, ничего уже не сможет? Не сможет помочь Камилю и лишний раз сделает больно Антуану? Тут же Максиму приходит на ум ещё один страшный вопрос: какой от него самого-то толк? Ему становится очень страшно, вновь дрожь пробегает по всему телу, и Сен-Жюст, мирно спящий, крепче обнимает его. «Забудь, — строго говорит себе Робеспьер. — Забудь этого Камиля и живи спокойно, раз уж ничего нельзя исправить».       …Ведь он всего лишь предатель.