После наркоза

Хью тихо, сдавленно дышал. Дэвид держал его за руку. Ничего больше ему не оставалось. Он пытался передать свои надежду и уверенность. В отличие от Хью он верил — в трёх врачей, в исход операции. В технологии, в конце концов. — После наркоза я буду ругаться, — шёпотом предупредил Хью, с трудом сгибая пальцы на костяшках Шарифа. — Ты не обращай внимания. Не слушай, ладно? — Пойду тогда пить кофе, — кивнул Дэвид. Хью улыбнулся сквозь тревогу и боль. Он до сих пор боялся наркоза, как ребенок. Дэвид ощутил, как ослабла хватка — прежде, чем у Хью закатились глаза. И тогда только выпутался из безвольных мягких пальцев, все еще сомкнутых на его ладони. Всю операцию он сидел, уткнувшись с огромным интересом в планшет. Телевизор не помогал, и Дэвид рубился в игрушку с энтузиазмом, азартом, злым отчаянием. Правая кисть болела чуть ниже костяшек — и он загадал: покажутся синяки, значит, всё удачно сложится. К вечеру проявились тёмные вдавленные пятнышки — там, где Хью стискивал до одеревенения пальцами перед наркозом. Операция длилась более десяти часов. Хью лежал, отвернувшись к стенке. Без наркоза ему всё болело. Он даже искривился — искрючился — как гусеница из «Алисы в стране Чудес». Так Дэвид ему и сказал. Хью дёрнул плечом: услышал хотя бы. Дэвид подтащил стул, сел рядом, поставил бумажный пакет с фруктами и шоколадками. Он не знал, что надо приносить после операции, и ощущал себя весьма растерянно. Через несколько вечностей молчания Хью повернулся к нему — неловко, перетаскивая себя по кровати, зафиксированный намертво растяжкой над коленом. — Думаешь, это смешно? — Ну, гусеница же станет бабочкой, — ответил Дэвид. Слова повисли в наступившей тишине как дождь. — Знаешь, — Дэвид зачёрпывал с верхушечкой начинку шоколадного пирожного и неуклонно протягивал пациенту, — тут в Японии изобрели очень интересную штуку… Хью молча ел, равнодушно обнимая губами ложку. Его ничего не интересовало. Он постоянно прислушивался к своему колену. И то светлел лицом — на реабилитации, то утыкался в подушку, когда скручивало в кровати судорогой. От надежды и отчаяния он уставал одинаково. — Они решили использовать графен для культивирования нейронов, — Шариф с удовольствием нарушал тишину, — если получится, то выйдет вполне себе заменитель без побочек. Не такой, как у тебя, но… Как думаешь? Хью слегка оживился и потыкал в него пальцем: — Пусть сначала попробуют. Шариф торопливо засунул влажную от губ Хью ложечку себе в рот и достал планшет: — Смотри. Вот, пишут. Он разворачивал закладки, радуясь невесть чему. Хью выписали из больницы с прежним диагнозом: «Извините. Всё то же». Рецепты на болеутоляющие были те же. Полная сумка — на шкалу боли от одного до десяти. Хью доковылял до машины, не поднимая головы. Сел на заднее сиденье, подальше. И Дэвид гнал домой быстро — чтобы Хью смог за порогом выплеснуть своё отчаяние. В одиночку. Хью отвечал по телефону очень ровно и открывал двери с ясным взглядом. — Знаешь, — сказал спокойно, — я доработаю идею японцев и попробую заново… Продолжать не стал. От своего ПЭДОТ отказался. Хью дико нервничал перед операцией. Дышал коротко, рвано. Его так душила надежда. Шарифа — отчаяние. Он не представлял, как потом будет приносить бумажный пакет в палату в случае неудачи. — Ты не поверишь, неплохо, — Хью встретил его довольной улыбкой; ему уже сняли растяжку. Дэвид расслабился — поверил вслед за ним. Через три недели Хью заново распарывали ногу. Шариф забрал его — и Хью сидел рядом, крепко сжав губы, до белизны. Словно зажевал наволочку больничной подушки намертво. — Я позвоню, — обронил коротко, когда прибыли домой. Не позвонил ни разу. — Знаешь, — сказал в трубку, дыша азартом и надеждой, словно не было тревожных писем без ответа, звонков в дверь, звонков на телефон и все мессенджеры, — наше будущее наноимпланты. Я понял. — Зато я не понял, — после паузы признался Шариф. — Мы еще возможности ПЭДОТ полностью не изучили. В самом разгаре. — Это прошлое, — и почти воочию увидел, как Хью пренебрежительно машет рукой. — Мне нужно будущее. — Мне? — Да. Но я только начал с этим твоим открытием, — под железом ладони скрипнул мягкий пластик. — Нейроимпланты не страх, а обыденность. Безбарьерная среда, возможности для каждого. Какие, к чёрту, нано!.. Шариф прикусил губу и промолчал. Потом ему казалось, что он наглотался пены с блёстками — настолько удачно пошёл прорыв. Потом он ощущал размытым чутьём — что-то не так. Потом Хью начал строить погодные установки. Разговаривать о будущем и вариантах развития, как раньше, не хотел. На триумф ПЭДОТ и нейроимплантов — раздражался мгновенно. Ушёл в наркоз, определил для себя Шариф. Вспоминал об этом, придя в себя после комы, наркоза на полгода. Вспоминал, сдавленно дышал в кислородную маску. И часто смаргивал.