Чиан-ши

Вэй У Сянь остановился. На крыльце возле похоронного дома сидела девочка-призрак и водила бамбуковой палкой по земле. Вэй У Сянь присмотрелся и увидел, что она не просто так водила палкой, а чертила слова. Вэй У Сянь спросил: «Что здесь написано?» Девочка пожала плечами и только быстрее закружила палкой по песку. Вэй У Сянь подошел ближе и прочитал: «Рассказать тебе сказку?» Вэй У Сянь огляделся. Город И утопал в тумане. Ученики и Цзинь Лин оказались для него потеряны, как и Лань Ван Цзы. Будет лучше ему сейчас оставаться на одном месте. Так выйдет больше шансов, что скоро его найдут. Да и возможностью расспросить призрака не стоило пренебрегать. «Расскажи. Только скажи сначала, как тебя зовут?» Девочка-призрак стерла слова с песка и начертила новые: «Я А-Цин». «А я — Вэй Ин. Что у тебя за сказка?» Вэй У Сянь сел на корточки рядом с А-Цин, чтобы лучше видеть линии, прочерченные бамбуковой палкой. А-Цин написала: «Сказка о чиан-ши. Знаешь о них?» Вэй У Сянь кивнул: «Слышал». Тогда А-Цин написала: «Сказка будет такая. Был в одном городе дом. В доме том проживала хоть и странная, а семья. Встретились случайно: пришел один слепой монах в город да жить остался в доме, что пустым стоял. Был тот монах добр и чуток сердцем, потому все рядом с ним расцветало. И дом гнилой крепким заново стал. И окна нараспашку стали — света много. И цветы вокруг зацвели. Слепой хотя увидеть их не мог, но чуял аромат, и сердце его радовалось». Палка продолжала летать по песку. «Вскоре тот слепой подобрал на базаре девочку-нищенку, тоже слепую, да с собой ее позвал. Так и стали жить в том доме, хоть и слепые оба, а как-то справлялись. Огонь разводили, печь топили, рис варили, овощи жарили, спали в тепле, просыпались с первыми лучами солнца... Хорошая жизнь была!» Вэй У Сянь спросил: «А после?..» А-Цин написала: «Время шло, в семье слепцов прибавление появилось. Парень молодой, зрячий, сильный, да только побитый кем-то да ограбленный. Ничего, и здесь справились, выходили, отмыли, откормили: краше прежнего стал. И хоть характер у парня несносный был, с тем мирились: по хозяйству помогал, заступался, когда надо, взял на себя все то, что слепому трудно. Так и стали жить втроем. И было светло и весело». Палка перестала баламутить песок и замерла. Вэй У Сянь осторожно заглянул в лицо девочки-призрака. Из незрячих глаз текли крупные слезы. Вэй У Сянь ласково сказал: «Ну же, добрая А-Цин, не плачь. Как же ты тогда расскажешь мне сказку дальше?» А-Цин услышала его слова и снова взялась за палку. «А дальше вот что было: годы шли, и счастье только прибавлялось. В доме был и свет, и смех, а что еще нужно, когда семья? Только вот слепой монах все равно слепым монахом оставался, и рвался людей спасать. Брал свой белый меч, по имени Шуан Хуа, и удалялся в леса на ночную охоту, а парня и девочку дома оставлял». Вэй У Сянь повторил одними губами: «Шуан... Хуа?.. Неужели...» А-Цин продолжила тем временем: «И вот повадился слепой монах на ночную охоту ходить, возвращался под утро, весь в крови да грязи, в волосах ветки запутались, только знай отмывай его потом. Тогда парень сказал, мол, буду с тобой ходить, помогать тебе. Стали вдвоем ходить. А девочка за ними следовала. Что ей в доме одной делать? Страшно в доме». Вэй У Сянь спросил: «А с ними, значит, не страшно было?» А-Цин ответила: «Когда увидела, что творится, стало страшно. Потому что белым мечом слепой монах убивал живых людей без языка и глаз. И довольно улыбался. Но девочка ничего не сказала, потому что кто знает, может, то все-таки и не люди были, а навки, что морочат кого угодно. Ведь монаху виднее, у него меч заколдованный и душа чистая. Только вот правду говорят: шила в мешке не утаить...» Вэй У Сянь вздохнул: «Неужели все-таки живые люди были?» А-Цин написала: «Живые. И последним живым оказался великий воин, что пришел в город, чтобы разыскать дом, где живет слепой монах. И белый меч по имени Шуан Хуа стал его смертью. А все по вине того парня! Он был старый враг слепого монаха, только никто о том не знал. И девочка все рассказала. Тогда слепой монах пролил кровавые слезы от горя и попытался убить своего врага. Но потерпел поражение, и поступил достойно. Последней жизнью, отнятой Шуан Хуа, была его собственная жизнь». Вэй У Сянь сосредоточенно кивнул: «Так, я начинаю понимать. А что же было дальше?» «Дальше враг убил и девочку, за то, что выдала его. Затем положил тело монаха в гроб и стал ждать, когда он вернется лютым мертвецом, послушным его темным чарам». «И что же? Удалось монаху вернуться?» А-Цин постучала палкой по земле: «Вот что случилось дальше». Вэй Ин умолк. Бамбуковая палка понеслась над землей. «На третью ночь слепой монах и в самом деле поднялся из гроба. При жизни он был красив, а посмертие наградило его совсем неземной внешностью. Волосы его сияли в свете полной луны, кожа белела, точно фарфор, алые губы манили, а из-под повязки, скрывающей мертвые глаза, текли, не останавливаясь, потоки крови. Слепой монах вышел из гроба, ступая босыми ногами по гнилым доскам, и прошел по белым линиям черных заклинаний, оставляя за собой кровавые следы. Его белые одежды колыхались без единого дуновения ветра, а руки, протянутые перед собой, звали в объятия». Вэй У Сянь прерывисто вздохнул. А-Цин продолжала тем временем, не останавливаясь ни на миг, словно что-то подгоняло ее. На город И опускалась ночь. «Предатель же, устроивший все это, спал на голых досках, и не проснулся, когда слепой монах восстал из гроба. Поэтому слепой монах позвал его по имени. И имя это переливалось в его устах, как речной жемчуг. Враг немедленно проснулся и вскочил на ноги. Увидев, что слепой монах восстал, он обрадовался. А поняв, что тот идет к нему и тянет руки в любовном объятии, немедленно сделал шаг навстречу. На лице его играла торжествующая улыбка». «Он что-нибудь говорил?» «Говорил. „Мой“, говорил. И „Наконец-то“ говорил. И шел через комнату, и гнилые доски скрипели и проваливались под его ногами, и дом скрипел, и стонал, и кривился набок. В распахнутые ставни проливала молочный свет луна. Предатель подошел к слепому монаху и взял его руки в свои, и сказал „Ты такой холодный“. И еще сказал „Теперь ты принадлежишь мне“. Слепой монах склонил голову, услышав его слова, и волосы упали ему на лицо». «Ты сама все это видела?» «Я лишь рассказываю сказку. Хочешь дослушать до конца?» Вэй У Сянь не решился расспрашивать дальше. «Хочу». «Тогда слушай. Стоило предателю взять слепого монаха за руку, как тот переменился. Рот его, кроваво-алый, распахнулся, обнажая острые, как бритва, зубы, и он вонзил эти зубы в шею врага. Предатель закричал и забился, пытаясь вырваться, но слепой монах только крепче прижал его к себе, и враг затих. Слепой монах уложил его на пол и скинул свои одежды, под которыми было мертвое тело, холодное, словно мрамор, и сорвал одежду с предателя, и продолжил свои кровавые ласки. А после встал и вернулся в гроб, потому как наступило утро и трижды прокричал петух. Вот такая сказка». Вэй У Сянь спросил: «Неужели это все?» А-Цин написала: «Пока все. А дальше я еще не знаю». Вэй У Сянь поднялся с земли, обошел А-Цин и переступил высокий порог похоронного дома. Туман рассеялся, и на небе показалась полная луна, круглая, как фарфоровая тарелка. Ее неживой свет озарил бедное убранство дома: грубый стол и пару стульев, паутину в углу и прелую кучу соломы. Посреди комнаты стоял гроб. Крышка была открыта. Вэй У Сянь склонился над лежащим в гробу и провел рукой по холодной щеке. Убедился, что Сяо Син Чень в самом деле мертв, и огляделся. Тело Сюэ Яна нашлось под окном. Он лежал поперек лунной дорожки, в том виде, как его описала А-Цин. Одежды на нем почти не было, а что осталось, то порвано в лохмотья. На шее зияла рана, огромная и рваная, но почти не было следов крови, словно что-то — или кто-то — выпил все до капли. В застывшем взгляде отражалась луна. На губах застыла счастливая улыбка. Вэй У Сянь тяжело вздохнул и достал из-за пазухи флейту. За спиной послышался скрип. Пол прогнулся под весом тела. У порога застучала бамбуковая палка. Вэй У Сянь поднес флейту к губам и заиграл.