джаггернаут

Пиздоеблами называли всех этих крутых вылизанных мальчиков из Пентагона, носящих обтягивающую пидорскую классику от Версаче, держащих в кобуре пистолет, у груди мизерный кольт, стреляющих только на дурацких дешевеньких полигонах и сидящих в своих навороченных кабинетах. Эти мальчики не глотают сухой песок, пыль не режет им слизистую набухших глазенок, они не ударят дефибриллятором по грудине полудохлого солдатика-товарища под сводом пуль, они видят происходящие по записям и чужим шрамированым губам. Они просто конченые придурки, сраная неумелая власть. Такого мальчишку закидывают к ним в Нигерию, в ебаный эпицентр, его теперь слушайся, холи, он же деточка из Пентагона, цаца такая, а не новенький рядовой, где ноги в руки, в пальцы новенький снайперский винчестер, по шее с размаху, чтобы знал: там вот точно будет еще хуевее, а здесь все это сродни маменькиному поцелую в задницу, только вместо маменьки двухметровый мужик с щетиной и кровным матом. Пока бравая и честная Америка сотрудничает с Нигерией о продаже нефти на международный рынок, классные ребята из AGD сливают часть поставок себе, любезно проводя миротворческие акты в средней Азии. Это на вид они как улыбчивая детка с сахарным блеском, а внутри дерьмовая помесь гнили из чернокожего рабства, продажи оружия и углеводородного крысничества. К ним-то отправят этих американских ребят на защиту, им-то они месяц пробивают головы по-мелкому, чтобы разносило мозг под ногами на ошметочки рваные, впитывая гарь и копоть. У них у всех были дети, семьи, телевизор, банка пива, а теперь осталось голые разодранные деревни эвакуировавшихся нигеров, где загниют их сердца под палящим солнцем экваториальной Африки. Американские мальчики дохнут там тоже нещадно, но в конечном рапорте напишут имя этого сученыша в вылизанном костюме от Версаче. Молодец, какая детка. Роберт Грей сплевывает перед ним, складывает руки на широкой груди, приминая широкую спецовку. Жалкий весь такой, дурацкий, двадцать семь годиков, ну не больше, еще хиленький, только что из-под мамкиного крыла, поди работала там, протолкнула и этого педика. - Я не собираюсь потакать приказам мелкого урода, - тут тебе не сказочка из правильных солдатиков, быстро дохнущих боевиков и вечно живучих американцев, потому что они бравые и честные, а все остальные дерьмо подножное, Грей смотрит свысока, Грею тридцать пять, двадцать шрамов, пробитое брюхо, он-то уж лучше знает, что делать на поле вместо этого головастика. - Ты не понял, что мы потеряем больше своих, чем захватим твой охереть важный многокубовый запас нефти? Нежный французский, Билли, ты думал у тебя тут на цыпочках ходить будут? Скорее тебя раком тут поставят, нежели пиздеть позволят. Ты-то умный малый, конечно, проставляешь ситуации из дурацких шахматных фигурок, знаешь дешевенькие шутеры и читаешь исторические стратегические наводки. - Н-нет, я с-сказ-зал, что в-все нор-рмальн-но! выдвиг-гайтесь з-завтра, к-как я и ск-каз-зал. - Ты нихера не говорил, а дурацки блеял. Нет, никто тебе тут не будет открыто приставлять дуло к переносице или блистать острым лезвием, мы все цивилизованные люди, застрявшие в нигерийских песках и пустошах, скрывающиеся от мальчиков из AGD и ловящие их за хвост. Робби, конечно, должен тебе подчиняться, как и все остальные обмундированые солнышки. Но ты же знаешь у кого физический перевес и знаешь, что отправлен в сраный эпицентр в Нигерии не потому что охуеть какой хороший, а потому что переспать с дочерью начальника своего отдела - отвратительная идея после того, чтобы случайно обрюхатить ее, а у нее, извините, уже есть свой мальчик, спешащий к ней из Техаса. А Билли теперь спешить некуда. Билли теперь хлопает папкой с бумажечками по столу, старается не впадать в истерию. Конечно же, вы должны прийти к согласию, к компромиссу, ты должен прислушиваться к словам ребенка, взращенного на военном поле, а он, в свою очередь, должен слушаться тебя, как сын насильственную мать с палящим утюгом за семьдесят градусов по Цельсию. Только теперь ты не позвонишь начальству, мол, меня тут деточки иудовы не слушаются, только теперь это вообще твои проблемы. Не справишься - твой проеб. Шанс вернуться в Америку в принципе был не массово велик: не больше пятидесяти процентов, это еще роскошь, дорогуша. - З-затк-кнись! Т-ты с-слушаеш-шь м-меня! - Сидел бы в своем Пентагоне и цацкал дальше, нехер тебе тут возиться, - Роберт возмущает его, вызывает шквал ненависти, приливающей багряной кровью к щекам. На личике у Билли теперь такая растерянность оленья, что выглядит он умопомрачительно: развести бы на мыло между ребятами. А угрожать этим солнышкам расформированием, высылкой, арестной - дрянь собачья, не эти, так другие ребятки будут периться и кусаться на тебя, что ты дурачок полоумный, что ты нихера не знаешь, что не бегал ты с пулеметом и не таскал на плечах полудохлых детей, чтобы не померли они под шквалом пуль. Билли, это адская безвыходность. Роберт вызывает у тебя поебаное отвращение: сильный двухметровый малый с рыжими под ежик волосами, чуть оцарапаная морда после бритья - поди голым лезвием ножа, какая нахер забота о коже и вылизывание хлебала, которое так если не сегодня, то завтра обьют прикладом или проедутся чем похуже. Роберт это тот грубый мужик, которого лучше не встречать в подворотне - да и в принципе - в любое время суток. Билли не знает, что делать в подобной ситуации, когда перед тобой не такие же мальчики в поддельных Версаче, возвращающиеся каждые семь вечера покорно к мужьям и женам и кивающие головой, говорящие красивые словечки из умных политически-социальных книжечек и новостных статей. Билли это "ну пиздец ты влип, солнышко". На следующий день американские бравые и честные ребятки не выдвигаются, они рубятся в джонгу десятый раз, загружают кассетку с олдовскими мультиками из сороковых и нет, это нормально и лучше, чем пережевывание твердых костей собственными зубами. Политика и пушки это тебе не игрушки, солнышко, ты в полной заднице, мой дорогой. Через день приходится полночи грызться с планом, волнительно лепетать по трубке в Пентагон, смотря презренно, как Грей спит, умудряясь сидеть с ровной спинкой и полуоткрытыми наглыми глазенками. Денбро фыркает, стараясь говорить четче, резче, рвано щелкая мышкой по экрану. Он ощущает себя озлобленным ребенком, который не знает, как собрать из сраного лего крутой рыцарский замок и просто без разбору лепит пластинки где попало. А жизни американских ребят и нефть это тебе ни что попало и то сраное лего. Тут ошибиться намного хуевее, нежели трахнуться разок с дочерью начальника отдела. Вот тут ты вырастаешь из сучьего маменького сынка в дрянь чуточку повзрослее. Ты, конечно, супер крутой, если лижешь задницу американской организации, противоборствующей крупным плохим мальчикам, только ты сам еще необузданный ребенок. В восемь двадцать ты напряженно слушаешь по передовой, как там твои солнышки-солдатики стреляют по ужасным террористическим детям, из динамика наушника противно бьют выстрелы, что рукой не дернешь взять стакан с кофе, сидишь подобно мертвецу. Тогда Билли становится страшно. Войнушечки это не весело, они, конечно, вернулись живыми, хорошенько побитыми, что Денбро смотрит с упоительной улыбкой на Грея. Смерть это тошнотворный страх, даже если умирает сладкий ребенок, которого ты нещадно ненавидел, желая собственными зубищами выжрать ему плоть из мягкого тельца. Билли неловко отвратительно, он не готов к смертям, он не готов служить Америке, но сбежать из под носа Пентагона равносильно тому, что ты, весь обмазанный кровью и плотью, выходишь перед волчьей голодной стаей и говоришь "иже я с миром, иже я волк, а не птица, иже я побратi ваш". А после пожран, обглодан, вылизан до трещинок в самых мелких ушных косточках. Тогда Билли становится так несладко. Сколько раз ты целомудренно жалел о пиздецком сексе с дочерью своего противного едкого начальника, столько соблазнительно отвратно пиздился с Греем на почве того, что он пиздецкий мудак и не слушает свою малолетнюю злую мамочку, вечно кусающуюся, агрящуюся, язвит ей, хватает за руки, когда Денбро размахивает в импульсивности своими пястьицами. А хватает крепенько, оставляет синячки своими лапищами грубыми, выворачивает разок сустав, что теперь быть левшой или он будет писать за тебя то, что считает нужным. Вот тебе и целесообразность, слаженность, то, как работают детки в верхах и боях. Но надирал задницы он хорошенько, Билли знает, что тот голыми ручками смог вырвать конечность чудному арабскому мальчику в Средней Азии в ближнем бою. И только попробуй не бояться после такого. Фиктивно он убийца, практически - герой Соединенных Штатов Америки с псевдо полосочками, звездочками, медальками, бездыханными телами, мечта маленьких девочек, недоебавших еще козырь непацифистской ситуации. Билли смотрит в наглые глазенки каждый день, завтракает с ним за одним столом, премило спрашивает, не налить ли еще кофе - просто сдохни от передоза кофеина, серьезно - не сказать, что ты охуеть как ненавидишь, сейчас ты просто привык, сросся, сделал это своей зоной комфорта. - Эт-то п-прав-вда, чт-то, н-ну, - Денбро делает вежливую паузу как истинный английский джентльмен, но все это пафосный нагон. - Ты выдрал руку пацану? - считай, что теперь ты признался в своем интересе к этой саблезубой детке, прочтению его характеристики и лизанью архивов, когда есть дела несколько иной и более прогрессивной важности. О таком не говорят за столом, потому что манеры, приличие, чувство отвращения, приличия, но у тебя ощущение, что Грей запросто сожрет полусгнившее человеческой мясо перед Елизаветой Второй и будет выражать к тому же откровенный аппетит и наслаждение происходящим. - Ну и? - кратенький такой, говорит еще так буднично, будто рассказывает вестсайскую погоду по радио, продолжает еще есть, не сглотнув с отвращением. Титаническая машина. - П-прос-сто инт-терес-суюсь, эт-то ж-же с-скольк-ко сил-лы нуж-жно им-меть, и ч-что с н-ним? - давай, мистер вежливость и ненавязчивость, у вас сейчас светская беседа без привычных злоизлияний и огразаний. Каждый боец несет за собой кладбище или становится его частью. Это как с хирургами, только здесь ты не спасаешь никого, кроме, впервую очередь государства, а потом уже себя. - О, Билли, он умер тут же от шока, не успел даже покорчиться и закричать толково, - Роберт говорит, не сменяя интонации, твердо, словно рапортуя. - Жалко ли мне? Вряд ли, его проблемы. Я не выбираю кого убивать, это делают такие ребята как ты и повыше. Упрекают ли тебя, Билли? Ты не уверен на все сто, но твоя непоколебимость трескается. - Э-э л-лад-дно, н-не х-хот-тел б-бить по б-больн-ному. - Ты и бить толком не умеешь, неженка, - какая у него ухмылочка на губах, обозначая превосходство, ненужное самоутверждение. - Тебя запросто скрутить или вырубить с одного удара, слишком нежный. Кто еще бьет теперь по больному, Денбро учится здесь не оскорбляться на едкости и гадить в ответ. - Т-так н-науч-чи ил-ли сл-лаб-бо? Вот тогда понимаешь, что синячки на запястьицах это все херня ебаная, такая незначимая, другие ребятки порой возвращались с точек, имея и похуже дрянь. А теперь новенькие гематомы цветут на грудине, плечиках, ножках. И лучше бы это было следствие агрессивной ебли, нежели того, что Грей говорит, показывает и практикует, как набивать рожицы и не только плохим мальчикам. Денбро не потаскают в эпицентры всякого дерьма, не заставлять бегать с тяжелой пушкой в тяжелой обмундировке под палящим нигерийском солнцем. Роберт слишком мощный ребенок. Ты был бы не удивлен, если в старшей школе он пиздил малолеток, отжимал у них мятенькие доллары, а всех непонравившихся деток хватал за хребет и на раз-два-три ударял мордой о кирпичную стенку, проминая все лицевые косточки. Если бы ты застал его в юношестве, учился в том дрянном мэнском городке, то готов был бы обоссаться на месте, видя этого пацана. Но сейчас ты такой взросленький, даже мужчина, пора найти себе милую девочку, обрюхатить, а не играючи пиздиться с двухметровым мужиком в холле, потому что никто обустраивать ваши задницы для игрищ не будет. Конечно же, Робби бьет вполсилы, если не меньше. Представляет ли он в такие моменты, что реально разносит тебе черепушку? Денбро хочет спросить потом, мол, неужели ты стал менее агрессивным, вымещая свой недотрах, пиздя не только плохих мальчиков, но и меня? Но лучше закусить язык и высылать отчеты в Пентагон. Здесь мальчики идеальные, что делали это и без него до этого, а после их миленько понизили, кто же в этом виноват, Билли? Билли, смотрящий украдкой на Грея. У него мелкие шрамы на переносице, бледная родинка на правой скуле, новенький порез после утреннего бритья. Грей тебе не детка с обложки модного журнала, лишь пиздит исправно ребят из AGB, огрызается с тобой. У вас такая классная нелепая дружба. Бить до переломов и трещинок было одним из ограничений иногда случавшихся спонтанных на вид драк, но представляющих собой «хэй, мне скучно, но перечитывать Гессе сорок пятый раз откровенная хуйня» и ваших взаимоотношений. Роберт тяжелый, умеет резко наваливаться, приминая к полу – а ты настолько конченный придурок уровня постгормонального подростка, что надеешься не ощутить возбуждение, будучи зажат между ледяным полом и пиздец горячим и сильным телом взрослого и вполне себе сексуального мужика – драться с ним становится тяжелее, а милые девочки тебе тут только во снах привидятся. Но ты же не хочешь стать импотентом, дорогуша? Через три недели у плохих деточек из AGB будет крупная поставочка, много мальчиков и девочек из разных стран, хорошенькая встреча, где будет один из приближенных управляющего. Было умно внедрить своего умного ребенка к ним, слишком сильно рискуя. Но тем самым было удобно знать происходящее. Периодически совершались вылазки, пришлось потерять десяточку своих бравых американских солдатиков. Но в демократическом правовом мире были очень удобные цены. Денбро испытывает нещадящее давление ответственности, строчит много пометочек к себе на родину, рапортуясь о каждой мыслице. Все прошедшее кажется глупым, несуществующим. А потом успешность зависит от того, окажешься ли ты вновь в своей уютной индустриальной квартирке в городе с удобным климатом. Обстановка обостряется, напряжение сладко растет, давя на черепную коробку. Тебе нужно отдохнуть, хорошенько попытаться попиздиться с Греем, тот мальчик теперь более терпимый, более ласковый мог сказать ты. А ты теперь более глупенький, не понимающий в полной мере сразу, что Робби – детка с каким уже месяцем отсутствия удовлетворяющей ебли. А совокупляться со своими солдатиками такая низость, тебе же их еще своей спиной прикрывать. Складывай происходящее как два и два, будто тебе десять и ты первый раз на уроке прикладной арифметики Роберт умело подбивает тебя по ногам, чтобы ты рухнул на пол, обтасканный одеялами из санитарного блока, обезоруживающе и проиграно застонал от неприятной тупой боли. Грей всегда издевательски хитрит подобным, валится на тощего пацана собственным телом, не позволяя ринуться в сторону. Было ли в этом тонкое наслажденное извращение? Тебе придется сказать да, когда осознание, что сейчас не заламывают твои хлипенькие ручки, а сжимают собственными и грубыми за бедра. С дочерью начальника отдела было хуевее. Обусловься теперь, что между вами не только огрызки-фразочки, острая работа, периодически хорошая встрепка в холле и неплохой – пизди больше – секс. Все остается таким же непринужденным. А ты как тринадцатилетняя девочка теперь вяжешься за ним с первой неловкостью в груди. Страдать по подобным мужикам хуево, день, два, не факт, что им не вынесут голову на ближайшем военном театре, а тебе потом рыдаться по посмертному званию героя и прочей пафосной дряни. Билли не спит со вчерашнего дня, смотрит, как мальчики в четыре утра потуже шнуруются, как готовятся к посадочке по вертолетам и супер крутым бронированным машинкам. А тебе нечего сказать Роберту, выражавшему спокойствие, будто перед ним каждый день задача выкосить несколько соток деточек и вернуться домой – на базу – невредимым и целехоньким. Тебе не повыться о том, что, господи-иисусе-вакхова-мать, ты же можешь умереть там. Вы по сути до сих пор никто друг другу на дистанции подчинения и временной ебли. В собственном проявлении меркантилизма тебе бы надеяться, что все пройдет успешно, а тебя сладко вернут в Америку. Заткни сраный голос, кричащий беспокойством, выказывающий человеческую слабость в привязанности. Через динамик наушников ты слышишь гробовое молчание, тупые шуточки, на которые только попробуй посмеяться, гул лопастей вертолета. Это тебе новая колыбельная, Билли, но ты не можешь уснуть, сидишь с раскрытыми глазенками час, больше, а потом выстрелы из новенького литого оружия хорошенькими пульками бьет тебе по ушам. Ты был на связи с Греем, чтобы менять план, знать происходящее, составить рапорт и знать время смерти, если ему прострелят грудинку. Ему, полоумному, несущемуся напролом с импульсивностью и дурацкой тактикой, но до сих пор живому. Билли боится, когда слышит чужие крики, Билли домашний мальчик, смотрящий боевики в виде безвкусного развлечения, Билли не стрелял в живых и мертвых, он как селекционерская мелкая псинка. Воется тихонько, сидя с остальными мальчиками, которых из-за тебя тут немного понизили и ограничили в корректном всеуправлении. Билли глотает слезки глупые, соленые, слыша тяжелый хрип, дерущий каждую нервную клеточку насквозь, будто удары в сотню вольт. Билли лепечет ему. - Т-ты н-не ум-мирай т-только т-там. - Выж-жив-вешь, от-тстран-ню от дол-лжн-ности. - Т-тольк-ко поп-проб-буй отк-кинуться. А ему твои лепетания дурацкие ни к чему, ему бы стрелять в плохих ребят из AGB, укрываться от волны грубых пуль, а не слушать слезы полоумного постгормонального двадцати семилетнего пацана. А ему бы разобраться с творившимся пиздецом и умеючи терпеть боль в простреленном предплечьи. Рука – не грудина, это единственное, что обнадеживает. К тому же такие ребятки не отступают в трусости. Билли не будет искренне безумной деточкой, срывающейся в эпицентр действия, чтобы вытащить этого двухметрового боевого мужика из-под огнестрельного гнета. Билли, тут не безвкусные боевики. Глотай слезы о последнем вздохе Роберта Грея молча.