Воришка

      Прекрасные девушки-танцовщицы. Они плавно двигаются под играющую в зале композицию, медленно переходя от одного танцевального элемента к другому. Их глаза часто закрыты, чтобы было легче сосредоточиться, элементы в большинстве случаев не выходят, от чего исполнение теряет свой истинный смысл. Леди стараются, они постоянно оттачивают своё мастерство, проводя часы за станком, не жалея ни себя, ни время, ни своё хрупкое тело.       Смотреть на генеральные репетиции было намного интереснее — девушки старались делать как можно меньше ошибок, иногда выходило станцевать без единой запинки, и тогда тренер слабо улыбалась, словно боясь похвалить своих талантливых учениц, она мимолётно кивала головой, сразу же начиная хвататься за мелкие загвоздки, незначительные помарки, которые допускали девицы. Но они не злились, они лишь покорно кивали головой и с непоколебимым лицом продолжали усердные тренировки.       Быть балериной сложно. Быть балериной невыносимо сложно и чертовски обидно — с раннего детства на девочку ложатся запреты: нельзя есть сладкое, нельзя кушать что-то, что может привести к лишним граммам, словно девочки являются не танцовщицами, а ингредиентами в блюде — всё должно быть выполнено с точностью до десятых! Ни в коем случае нельзя заболевать, иначе пропуски тренировок могут провести к отказу на соревнованиях. Нужно слушать каждый звук, который произносит педагог, стараться изо всех сил, словно каждый день является последним. Легче было бы перечислить вещи, которые не запрещены для юных балерин. А ведь вдобавок профессия почти всегда является неблагодарной — дети, решая стать прима-балериной, отдают этому непосильному труду своё лучшее время в жизни. Но результат. В конце этой страшной, неимоверно сложной и тягостной борьбы выживают сильнейшие. Самые талантливые, самые упорные и старательные балерины получают бесценную награду — умение без каких-либо преград выражать свои эмоции в танце, умение заражать людей своим выступлением, дарить невероятные чувства и ощущения зрителям, умение искусно радоваться слиянию своего собственного тела с музыкой воедино.       Миккаэлла не относилась к подобным девушкам. Она никогда не занималась балетом или танцами, она не могла позволить себе этого. Имея шаткое здоровье, она могла лишь мечтать об этом, смирно сидеть на скамейке и с завистью наблюдать за тем, как другие дети бегали и наслаждались жизнью, тратя бесценные минуты на истинное счастье, которое не купить ни за какие деньги.       Мочетто не могла танцевать и показывать свои эмоции посредством танца, но она всегда могла выразить чувства, играя на различных инструментах. Её любимицей была сделанная на заказ специально для неё скрипка. Изготовленная из настоящего дерева и покрытая лаком, в умелых руках хозяйки она словно овладевала могущественной силой играть чувствами людей. В одно мгновение волшебница с помощью своей палочки могла заставить слёзы градом скатываться по щекам, в одно мгновение она могла заставить улыбку появиться на лице, давно позабывшем слово «радость».       Но Микки было недостаточно просто играть. Ей хотелось создать собственную коллекцию композиций, музыкальный портрет, написанный множеством красок её чувств и эмоций, которые могли бы разбудить и печаль, и радость одновременно. Ей хотелось создать формулу своей души, выразить её не словами, а нотами. И с помощью своей волшебной палочки она могла вдохнуть в свою заветную мечту жизнь.       Однако, в последнее время Мочетто потеряла всякий интерес к музыке. Это чувство было сродни тоски, когда юный читатель изрывает огромную библиотеку, жадно читая каждую попавшуюся книгу, лишь бы насытить свой литературный голод. Но книги кончаются, и это пустое чувство начинает пожирать изнутри, побуждая хозяина найти ещё, странствуя по всему миру в поисках чего-то нового. Так и Микки решила исследовать родной город, выискивая странствующую музу.       Не так давно она открыла для себя большое стеклянное здание. Оттуда часто доносились звонкие голоса, композиции, всё время сменяющие друг друга. Интерес и ненасытное желание взяли верх над юной девушкой, и она тайком отправилась изучать то место, сверху донизу пропитанное музыкой.       Там занимались танцоры, фигуристы, вокалисты и музыканты — словом, ассорти таланта и мечты. Зал, предназначенный для балерин, имел большие окна, что открывали красивый вид на задний сад, в котором практически никто не гулял. Мочетто удалось найти идеальное место — оно словно предназначалось для неё. Куст розового шиповника, находящийся чуть дальше прозрачной стены балетного зала, лучше всего скрывал тёмную фигуру скрипачки. Она пряталась за ним, сидя с блокнотом в руках. Наблюдая за длительными тренировками, Мочетто часто зарисовывала девушек в изящных позах балерины. Иногда в голову ниагарским водопадом обрушивались ноты, нежные мелодии, от чего рука сама бралась чертить пятистрочное поле для музыкального скелета.       Миккаэлла вновь прибежала на своё незаконное место, усаживаясь поудобнее и доставая из потрёпанного рюкзака старый альбом кофейного цвета. Кажется большая половина страниц была давно занята рисунками и нотами, в то время как на второй художница-скрипачка творила музыку и наброски балерин. Однажды она смогла нарисовать подлетевшего к ней голубя. Он не был похож на своих собратьев. Его оперение имело молочный цвет, который настолько бросался в глаза, что Микки сумела зарисовать его, навсегда запечатывая память о птице на страницах своего альбома.       — Сегодня генеральная репетиция, — прошептала Микки, выглядывая из-за куста, а после вновь садясь на свое место.       Она взглянула наверх. А там яркое солнце встретило её бледное личико, щедро лаская своими тёплыми лучами, от чего Микки смешливо поморщила носик.       Столь тёплая погода не всегда радовала северную столицу России. Нормой для города являлись короткие ливни, невероятные грозы и страшный гром. Лето в тот год выдалось по странному тёплым, будто бы сам Санкт-Петербург радовался наступлению сего времени года.       — Та девушка тоже будет тренироваться? — вслух спросила Мочетто, отодвигая часть веток кустарника. — Надеюсь, что с её ногой все нормально, иначе она упустит свой шанс.       Миккаэлла хмуро вздохнула — переживания совершенно незнакомых людей она всегда воспринимала близко к сердцу, словно сама испытывала те тяжёлые чувства. И ей не было дело до имени тех людей. Ведь главное не имя, главное чувства. Чувства, которые Мочетто с искусной точностью могла передавать как на бумаге, так и с помощью скрипки. Жаль лишь, что они никогда не услышат этого.       Миккаэлла была стеснительным меланхоликом, боявшимся показаться на людях. Она даже с родителями толком не общалась, лишь утреннее «здравствуй» и вечернее «прощай», которое она всегда заменяла на более ласковые слова. Мать — юрист, с утра до ночи пропадала на работе. Отец — заместитель директора, ценный работник, часто получавший командировки в различные страны на длительное время.       Если подумать, это единственное, что знала о них Миккаэлла. Из родных у неё была лишь скрипка, подаренная отцом с матерью и кот, являющийся подарком покойной бабушки, имя которому было «Мечта». Было забавно лицезреть инцидент, который случился неделю спустя двенадцатого дня рождения.       Семья отправилась в парк, маленькая Мочетто уговорила родителей взять с собой котёнка, который, испугавшись пса, выбрался из рук и бегал по парку. За ним бежала девочка, при этом громко крича: «Мечта, ты где? Мечта, вернись! Мечта, куда ты убежала?!».       — Неплохо, — Микки оценивающе взглянула на карандашный рисунок, наклоняя голову в разные стороны. — Стоит только руку подправить… И готово.

* * *

      — Закончим на этом, — Лилия прошла к входной двери балетного зала, становясь подле и осматривая учениц. — Завтра вы обязаны показать себя с самой лучшей стороны.       — Да, учитель! — в разнобой произнесли девушки, начиная собирать свои вещи.       Бывшая прима-балерина мельком взглянула на сад за окном и вышла, закрывая дверь на ключ.       Время посещения было сокращено в тот день всвязи с праздниками, поэтому все занятия заканчивались на два часа раньше, чем обычно. Только в зале, предназначенном для фигуристов, один молодой юноша в чёрном тренировочном костюме продолжал скользить по льду, отрабатывая прыжки.       В последнее время аксели Плисецкого из тройных чудом превращались в двойные и недоразвитые — как их называл Яков — одиночные.       Фигурист, сделав глубокий выдох, окинул взглядом арену, и, выпрямившись, вновь начал скользить полноценный круг для выполнения тройного прыжка. И вот, он отталкивается опорной ногой, взмывая вверх и поднимая руку для усложнения элемента, однако уже в полете чувствует, что не набрал нужной скорости, от чего тройной вновь становится двойным, и звук падения эхом отдаётся по пустому залу.       Фельцман тяжело вздохнул, опуская глаза вниз. Проведя рукой по борту и окинув сочувствующим взглядом ученика, он отвернулся, начиная медленно идти к выходу.       — На сегодня достаточно. С первым июня.       Слова пролетели мимо, и глаза закрылись. По телу прошлась волна наслаждения. Холодный лёд вовсе не чувствовался холодным. Разгоряченное тело, казалось расплавило под собой ту тоненькую кромку.       — Чёрт, — рука обессилено грохнулась на каток, сил не осталось даже на то, чтобы выразить гнев.       Ощущать себя беспомощным жалко и противно. Поэтому Плисецкий поднялся со льда, словно в первый раз скользя в сторону бортика. Наконец ноги расслабились. Коньки лежали где-то в углу раздевалки, пока Юрий приводил дыхание в норму.       Боже, это прелестное чувство после тяжёлого, неимоверно длинного дня, с утра заполненного тренировками на льду, окрыляло и, казалось, лишь питало юношу. Словно все те потраченные силы с тройной прибавкой вернулись, тело ощущалось лёгким, как пушинка, пока остальные конечности чуть ли не бились в конвульсиях от натёртосей и ушибов. Всё-таки лёд есть лёд, падать на него больно. Особенно входе неудачного прыжка или, Боже упаси, риттбергера.       Несмотря на праздник, Юрию пришлось прийти ровно на два часа раньше, дабы тренировка не отличалась от обыденных. Но в этот раз Яков устроил какой-то микс акробатических элементов, словно смеясь над беспомощностью Плисецкого. Он не отрабатывал номеров для наступающего Гран-при, так как все ещё не определился с его темой.       Любовь? Избито. Счастье? Наигранно. Печаль? Неинтересно. Жадность? Непонятно.       Хотелось чего-то нового. Что-то, что могло сильно затронуть чувства каждого, не оставить ни одного зрителя равнодушным. Теперь целью Плисецкого являлась не просто победа, он хотел победить с огромным отрывом очков так, чтобы никто с ним и рядом не смел стоять на триумфальной лестнице.       Эгоистичное желание переросло в настоящую цель, и теперь Юрий действительно тратил больше времени и сил на тренировках. Быть может именно перегрузка сказывалась хуже на акробатических частях.       Плисецкий накинул на себя спортивную куртку и, взяв рюкзак с коньками, покинул раздевалку.       На улице его встретило всё ещё ясное солнце — кажется, начались белые ночи. Это ужасное явление, от которого не спасали даже ультра тёмные шторы. Солнце становилось настолько настырным и наглым, что легко проходило сквозь все преграды, наконец касаясь и пробуждая своими яркими лучами людей. В 5 утра. Наверное, поэтому Юрий становился ещё вреднее летом.

* * *

      — Юри-и-и-и-ий! — на пороге здания фигуриста встретила красивая девушка, Мила. Она вальяжно набросилась на друга, обнимая его, в то время как Плисецкий осыпал её не самыми приятными словами, пытаясь выбраться из, на удивление, очень крепкой хватки.       — Отстань от меня! — крикнул он во весь голос с покрасневшим от злобы лицом, на что Бабичева просто посмеялась, но отошла.       — Есть свободная минута?       — Нет.       — Понимаешь, — не слушая юноши, продолжила Мила, — я кое-что оставила в саду, который находится у чёрного входа…       — Сама возьми, у меня времени нет, — буркнул Плисецкий, но могучая рука Милы вновь его остановила. — Да отвали ты!       — Господи, что так сложно? — закатила глаза девушка. Она умоляюще посмотрела на него, складывая руки. — Пожа-а-а-а-алуйста!       — Ладно, только давай без этих обнимашек, — с отвращением произнёс Юрий, завидев как Мила приготовилась снова броситься на него. — Личное пространство, в конце концов.       — Чего найти надо? — складывая руки в карманы, спросил парень.       — Там это, кофта! вроде, — пролепетала Бабичева, пихая его в сторону заднего двора. — Сам найдёшь, короче.       — Ненормальная, — произнёс Плисецкий, шагая в сторону сада.

***

      — Что, уже закончили? — изогнувь бровь, Миккаэлла подобрала свои вещи и поднялась, дабы лучше было видно. Действительно, зал пустой, хотя до закрытия ещё более трех часов. По идее они не должны были так рано закончить. — Сегодня праздник или что-то в этом роде?..       Мочетто задумалась, складывая вещи в рюкзак и одевая его на себя. Она снова посмотрела на пустующий зал — дверь начала тихо открываться, и в помещение зашёл охранник, обычно проводивший проверку раз в два дня.       — Да что там творится? — Мочетто села на корточки, вглядываясь в слегка мутные очертания человека.       Если он заметит её, то будет очень плохо. Никак не иначе, ведь она вторглась на чужую территорию, так ещё и наблюдала за приватными занятиями танцовщиц. За такое могут и штраф выписать, может, и в тюрму посадить. Микки притаила дыхание, рукой нервно сжимая ветку кустарника.       Но неспешные шаги заставили её замереть. Сначала они казались отдаленными, после начали приближаться, пока не остановились позади. Мочетто в ступоре продолжала стоять, охранник уже не занимал её внимания. Теперь мысль о том, что она попалась, смогла в одно мгновение с помощью немысленного чуда породить в воображении все те последующие сцены — она молча стоит, пока её отчтывают, в конце концов предъявляют огромный штраф, сажают в обезьянник, звонят родителям, после тяжкие часы за решёткой в ожидании вердикта, затем дом. Ругань отца, разочарованное выражение лица матери, они отказываются от неё, и вот Мочетто так же на улице, только теперь после подобных посиделок она не вернётся домой, ведь домом для неё станет мост в центре Питера. Разводной который.       Сглотнув, Микки все ещё не шевелилась, слепо надеясь, что её сочтут за статую в саду и пройдут мимо. Но что-то не проходят… мимо. Пот, казалось, уже градом тёк по телу, пока секунды протяжно лились, словно являлись часами и годами, а после декадами.       Резкий порыв воздуха позади заставил Мочетто повернуться, и глаза её ошарашенно округлились, когда она увидела ногу, летящую в её сторону. Микки сжалась, как котёнок, ожидая удара, а Плисецкий — который считал, что вором является парень — резко поднял ногу, и она со свистом пролетела над головой скрипачки.       Позабыв о страхе, Миккаэлла недовольно уставилась на парня, продолжая сидеть на корточках.       — За такое обычно прощения просят, — фыркнула она, в душе удивлённо подмечая, что говорит за день с первым человеком.       — За такое обычно с пинком выгоняют, — ответил Плисецкий, не чувствуя ни капли стыда за свой поступок. — Подглядывать нехорошо.       — Я не поглядывала!       — Воровать ещё хуже, — усмехнулся юноша, накидывая капюшон. Он взглянул на свои кроссовки — рядом с ними лежал открытый блокнот с рисунком балерины. Кажется, это была сестра Милы. Юрий поднял книжку, начиная рассматривать его.       — Это мое вообще-то! — воскликнула Микки, поднимаясь и выхватывая альбом из рук.       Плисецкий лишь окинул её презрительным взглядом и развернулся, выходя из сада.       — К чёрту! — плюнул он, подходя к главному входу.       Там его встретила Мила. Радостная она подбежала к Плисецкому, начиная выжидающе глядеть на него.       — Ну!       — Я не нашёл коф…       — Как её зовут?! — выпалила Бабичева. Юрий лишь усмехнулся, качая головой.       — Воровка она, и больше не проси меня ничего тебе приносить.