Зайка

      А дождь всё идёт.       Зайка заставляет себя повернуть голову вправо, где сквозь провалившуюся крышу конюшни виднеется безнадёжно пустое поле, до самого края мира, что очерчен разделительной полосой редколесья. Зайка обещает себе не смотреть больше влево, на такой тёплый свет в окнах Дома.       Дождь хлынул ещё вчера, вынудив Хозяйку позабыть игру и оставить Зайку на скамейке, где ему приказано было сидеть смирно. Зайка запрокидывает голову, посмотреть, сколько дождя ещё осталось. Рыхлые осенние тучи трутся друг о друга над самой головой, полные вод небесных отвислые брюха цепляются за голые ветки одичалых яблонь.       В непослушное стоячее ухо натекает, и шрам снова ноет и чешется. Недавно Хозяйка вставила в него стержень, чтоб держалось, и улучшение не успело ещё прижиться. Зайка опускает голову, с непривычки осторожно встряхивает ушами: лишь бы шов не разошёлся.       При мысли об этом перед глазами встаёт мишкина оторванная лапа: в последний момент Мишка вцепился в Зайку мёртвой хваткой, но крепление плеча не выдержало веса тела. Зайка сам чуть не летит следом, и видит, как от удара оземь Мишка лопается в нескольких местах — но глаза у того, что лежит внизу, живые, вопреки всему живые, и смотрят прямо Зайке в душу. Падения с крыши, будто бы случайного, оказалось недостаточно. Мама прибегает сразу, хочет было помочь, но она совсем не умеет чинить игрушки. Зайку не замечают, и он сбрасывает с себя мишкину лапу, прежде чем юркнуть в чердачное окно.       Теперь у Мишки всё тело покрыто грубыми стежками, они плохо стягивают края, и те никак не срастутся. Мама мягко просила Хозяйку шить поаккуратнее, предлагала научить, но Хозяйка лучше знает и не хочет слушать Маму. А ещё Мишка больше не разговаривает. Не только с Зайкой — ни с кем. Зайка надеется, что Мишке всё же удалось ускользнуть, оставив Хозяйке играться с пустышкой без воли и сознания. Что страшное обещание быть вместе навсегда можно обмануть.       Как часто этим летом Зайка страстно желал, чтоб о нём позабыли, а теперь, в ноябрьской пустоте заброшенного сада становится страшно, что за ним так никто и не вернётся.       Наверное, в этом виновата лужа, огромная лужа вокруг скамейки, успокаивает он себя. Как хорошо, что капли дробят её поверхность без перерыва, и Зайка не может разглядеть своего отражения. Наверняка она глубокая. У Хозяйки же нет никаких сапожек, чтобы её перейти.       Но они точно есть у Папы, и, может быть, у Мамы. Зайка гонит эту мысль, не хочет признаваться себе, что его попросту бросили. Папе и Маме он больше не нужен.       А ведь ещё недавно Мама так заботилась о нём. О всех них, хозяйкиных игрушках. Даже порой заступалась за них перед Хозяйкой, рассказывала ей сказки о том, что и игрушкам бывает больно, не надо с ними так. Укладывала по местам, готовила настоящую, тёплую еду.       Всё потому, что тогда они сами были тёплыми, и Хозяйка пила их жизни по чуть-чуть — оставив на время в покое вены Папы и Мамы. За это Папа и Мама старательно ухаживали за новичками. Мама, в начале бледная и слабая, снова зарумянилась, смогла выходить из дома.       Первым, помнится, высох Бычок. Но Хозяйка не отпустила его, унесла в подвал, а через три дня вернула — другим. Переделывать она его стала позже, когда из-за жары бока Бычка раздулись, и Хозяйка решила, что пора убрать из него лишнее.       Зайка держался дольше всех. Но и его силы иссякли. Он помнит момент, когда затихло его уставшее сердце. Вот он будто отделяется от собственной оболочки, и чувствует, что ему пора куда-то, его где-то очень-очень ждут — но он не может покинуть удушливый мешок собственной кожи, чужая воля крепко держит его внутри. Он отчаянно бъётся о клетку из собственной плоти, но та больше не слушается, отказывается двигаться, несмотря на все усилия.       Отныне и впредь зайкино мёртвое мясо подчиняется приказам Хозяйки.       Козлёнок как-то проблеял, что, может быть, дело в крови. Хозяйка поила их ею, по капле, пока они — те, что зовутся теперь Зайка, Мишка, Бычок, Козлёнок и Слоник — были живыми ребятами с человечьими именами. В чём-то Козлёнок оказался прав: Зайке волей случая удалось попробовать каплю крови Мамы, и это ненадолго освободило его — как бы он иначе смог затащить Мишку на крышу? Но на большее той капли не хватило. Увы, нельзя и мечтать о том, что однажды у Зайки получится поднять лапу на саму Хозяйку — даже если добыть где-то крови полное ведро. Да и как бы он мог это сделать, если и со скамейки не слезет без разрешения?       Если его когда-нибудь заберут отсюда, он попробует сговориться с Мамой или Папой. Наверное, лучше с Папой, Мама слишком запугана. Он скажет, что сбежит и приведёт помощь. Или хотя бы новых людей, да — на такое Папа, возможно, купится, он всё-таки любит Маму. Мама теперь снова сама кормит Хозяйку, уже щёки заметно впали.       Наверняка Мама и Папа -- не настоящие хозяйкины родители. Зайка думает, что они попали сюда так же, как он с друзьями: приехали отдохнуть в лес, развели костёр, палатку поставили — а в сумерках к огню вышла маленькая бледная девочка с глазами-омутами и попросила помочь найти дорогу домой…       Зайке мерещится, как размокают и расползаются скрепляющие тело ниточки.       Только бы кончился дождь.