За веру и отечество

Квартирмейстер знает, что ожидание — далеко не худшее в любой войне. Солдаты, умирающие в окопах, отдали бы что угодно за возможность поменяться местами с ней, снабженцами или дрилл-сержантом Волковым, ни разу не оказывавшемся на передовой. Но знание не делает ожидание легче. Наоборот: чем больше Квартирмейстер задумывается о тех, кто сейчас удерживает осажденную народниками ферму или готовится к захвату, тем болезненнее становится ожидание. За время, потраченное впустую, всегда приходится расплачиваться жизнями, и чем больше потерь, тем ниже шансы на победу. И она не может не представлять себе, что будет, если один из вечно пьяных братьев-самогонщиков поймает случайную пулю или просто ослепнет, выпив какой-нибудь очередной дряни. Отмахиваться от подобных мыслей — глупо, но слишком сильно держаться за них — опасно, поэтому Квартирмейстер снова и снова пытается отодвинуть их на задний план, а они снова пролезают вперед. Это все равно что зацепиться когтем за обшлаг собственного рукава. Разговоры с Волковым делают ситуацию немного лучше, позволяют ей отвлечься ровно настолько, насколько это необходимо, поэтому, когда он, оставив очередных новобранцев, стучит в дверь ее кабинета, Квартирмейстер всегда выходит к нему — карты и депеши могут подождать пять минут. — Вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы выйти замуж, завести детей? Создать семью? В конце концов, это — тоже долг гражданина: продолжать род даже в тяжелые времена. Квартирмейстер не раз слышала подобные вопросы: как правило, за ними стояло осуждение, хотя некоторые мужчины считали, что эти слова — хорошее начало для предложения сблизиться: узнать, действительно ли она одинока, настроена ли на долговременные отношения, или можно просто уединиться с ней в кабинете ради быстрого утоления похоти. Но Волкова это не интересовало. Квартирмейстер хорошо его знала. Если он и был заинтересован в близости больше, чем она сама, то никогда этого не показывал. Скорее всего, ему просто хотелось узнать, почему она предпочла службу супружеству. — Полагаю, мое сердце отдано отечеству и нашей дорогой Царине. Его вряд ли хватило бы еще и на семью. — Даже на супруга? — Особенно на супруга. Этот род любви для моего сердца совершенно не подходит. Волков усмехается, вытаскивая из кармана портсигар. — Я вас понимаю, — он протягивает портсигар, но Квартирмейстер качает головой. Иногда она не против покурить, но сейчас ей не хочется. Слишком свежи воспоминания о дыме сожженных ферм. — Думаю, моя ситуация схожа с вашей. Он закуривает и несколько секунд молчит, смакуя дым. — Знаете, в юности я планировал стать священником, как мой двоюродный дядя. Приносить утешение пастве, читать молитвы о спасении душ. Совершать таинства. Квартирмейстер с трудом представляет себе Волкова в одеянии священника. С другой стороны, он — северянин, а на севере волки и лисы нередко становятся церковниками. — Но победила отцовская сторона семьи, и я оказался в армии. По крайней мере, мне повезло, и я занял то место, которое мне подходит. На фронте я был бы бесполезен. Волки — прирожденные машины для убийства, не так ли? Все об этом говорят. Я должен быть там, рядом с теми, кого учу, должен рвать когтями и зубами этих чертовых ящеров, купленных народниками, но... Квартирмейстер могла бы сказать, что, скорее всего, однажды его тоже бросят на передовую — но вряд ли Волков этого не понимает. Наверняка эти мысли кусают его как блохи, но он отгоняет их, разговаривая с ней, куря под дверью ее кабинета. Он сужает весь мир до одного разговора, точно так же, как это делает она. — Впрочем, можно сказать, что я принял целибат, хоть и не стал священником. Неправильно было бы давать обещания какой-нибудь девушке в такие времена. И уж тем более неправильно — заводить ребенка. Стране нужны новые граждане, я знаю. Но также знаю, зачем они нужны. Если неурожаи продолжатся, то каждый новый гражданин окажется в общем котле. Я не хочу, чтобы моих детей съели. Уж лучше пусть мой род пресечется без лишних страданий. — Разумно, — говорит Квартирмейстер. У нее не будет детей, и не только потому, что она не хочет выходить замуж. Просто Волков прав — новые граждане нужны стране не только для того, чтобы строить города. Она на секунду задумывается о своей сестре — та бежала на север, с мужем и сыном, и, насколько Квартирмейстер знает, они успешно добрались до Белых Степей, но с тех пор сообщение с ними прервалось. Иногда она хочет отправить туда кого-нибудь из голубей, но потом отгоняет эту мысль. Не стоит. Голубя могут отследить враги, к тому же, любой из них нужнее на фронте, чем в тылу. — Возможно, когда война закончится, я все же отброшу свои сомнения и найду девушку, с которой проживу всю оставшуюся жизнь. Становиться священником мне все равно поздно, но я мог бы помогать какому-нибудь приходу. Если, конечно, церковь вспомнит о своем месте и согласится принять наши условия. А если нет — то мы создадим новую. Лучшую. Более верную церковь. В этой фразе слишком много надежды, чтобы Квартрмейстер позволила себе показать хоть каплю сомнения. Каждый имеет право мечтать о мирной жизни. Особенно если эти мечты придают ему сил. — Я понимаю, о чем вы говорите, но любовь к Древу и Солнцу тоже не для моего сердца. Волков пожимает плечами. Он наверняка понимает, о чем она говорит, пусть даже он, в отличие от нее, способен испытывать любовь не только к родине. — И чем же тогда вы планируете заняться после войны? — Продолжу служить отечеству. Вы ведь знаете: солдаты нужны не только на войне. Волков кивает и снова делает глубокую затяжку. — Может, после войны мы встретимся снова. По крайней мере, надеюсь, я увижу ваше фото в газетах. Стране понадобится новый министр обороны. Квартрмейстер не может сдержать смешок, но он выходит скорее похожим на кашель: — Какая наивная лесть. Волков пожимает плечами. Он не льстит на самом деле, он действительно высокого мнения о ней, но, с другой стороны, точно знает: она не создана для министерской работы, ее место здесь. — Посмотрим, — улыбается Волков и прибивает подушечкой пальца огонек недокуренной папиросы. — Но я хотел бы, чтобы мои дети служили под вашим началом. Вы — лучший пример верности, который мне доводилось видеть. Квартирмейстер понимает, о чем он говорит. Она готова умереть за отечество, точно так же, как сам Волков, и все, кого он день за днем дрессирует, натаскивая на врагов. Просто для них отечество, наверное, более конкретное понятие, говоря о нем, они представляют свои дома, своих супругов и детей. Для нее — сама страна и те, кто ей правит. Ради них она посылает на смерть белок и голубей, терпит соседство Матриарха и полчищ ее ручных полевок, пропахших дерьмом и тухлым мясом. — Надеюсь, — Квартрмейстер тоже улыбается в ответ, прежде чем развернуться и уйти. Ее ждут дела. Может быть, если сегодня она примет верное решение, оно приблизит те мирные дни, о которых они с Волковым мечтают.