Потому что это повторится снова.

Когда за окном льет дождь, становится легче. Все мысли уходят куда-то вглубь подсознания, прощаясь с тобой. Однако остается одна. Самая желанная и манящая, не покидающая тебя. Ты слышишь только её. Как она снова и снова повторяется. Идет по кругу. Одно и тоже постоянно говорит тебе, не замолкая. Как приговор. Как песня на репите. Она как клякса, как ошибка на бумаге, ты не можешь ее убрать, спрятать, забыть. Она снова повторяется и повторяется. Раз за разом. Круг за кругом. Не сбиваясь, не отдаляясь. Только приближаясь. Пока ты не сойдешь с ума. Когда за окном льет дождь, становится легче. Капли отбиваются об подоконник, и это похоже на музыку природы. Природе нет равных. Она самая главная. Только она всё знает, всё видит и всё чувствует. Когда за окном льёт дождь, капли отбивают собственный ритм и одна и та же мысль крутится у тебя в голове, не слышно как ты плачешь. Как пытаешься успокоиться, взять себя в руки. Не слышно, всхлипов, которые ты пытаешься заглушить рукой. Твои слёзы смешиваются с дождём, и ты становишься с природой одним целым. Земля, на которой ты стоишь, влажная и скользкая, будто греет тебя. Зовет к себе. Звуки грома, совпадают с твоим криком, что никак не может вырваться наружу. Блики молнии пугают тебя, они как вспышка фотоаппарата, который снимает счастливые лица и хранит в себе их навеки. В тебе есть тоже что-то навеки. Это мысль. Та, которая самая манящая и желанная. Та, которая никогда не покинет тебя. Та, которая будет возвращаться снова и снова. День за днем. Эта мысль ужасная. Неправильная. Но она так сладка, что ты добавляешь ее в чай каждый раз. Ты боишься ее потерять. Ты веришь ей. Её голосу. Её идее. Ты слушаешь только её. И, наконец, поддаешься ей. *** Мы сталкиваемся на перемене в узком школьном коридоре. Вокруг на урок спешат остальные учащиеся, возле окна болтают преподаватели, на входе в столовую выстраивается целая очередь за свежими булочками с сосиской или вареньем. У тебя физкультура, а у меня контрольная по русскому языку. Но тебе на это наплевать. Ты просто хватаешь мой локоть и ведешь за собой в конец коридора. Нет, только не сейчас! Проносится в моей голове и не успевает сорваться с губ, потому что ты еще сильнее сжимаешь свои пальцы и заталкиваешь меня в мужской туалет. Отпускаешь свою руку чтобы сбросить свой рюкзак с плеча на грязный пол, не отрывая взгляда от моего лица. Жадного взгляда. Голодного. От него мурашки пробегают по спине и пересыхает во рту. Вместе со звонком на урок, толкаешь меня в одну из кабинок. На коридоре слышен топот, разговоры прекращаются, закрываются двери в классы и становится тихо. Ты усмехаешься, смотришь все таким же взглядом и говоришь своим голосом, от которого умереть можно. — Скучал по мне? Сглатываю вязкую слюну и не отвечаю, ведь ты прекрасно знаешь ответ. Лишь поднимаю подбородок и смотрю напористее на сколько могу. Усмехаешься еще больше. Прожигаешь меня взглядом и подносишь руку к моей щеке. Обводишь пальцами скулу, спускаешься ниже к линии челюсти, опускаешься к шее, и я прикрываю глаза от этого прикосновения. Подходишь еще ближе, почти вплотную, смотришь уже на губы и шепчешь, понижая голос до хрипотцы — Я тоже скучал, малыш. Расстояния между нами становится катастрофически мало, воздух, будто весь пропитан твоим ароматом — одеколон, запах табака и твой собственный, которым хочется дышать вместо воздуха. Уткнуться носом в шею, и забыть обо всём. Целуешь кончик носа, щеку, подбородок, и я, не выдержав, целую тебя сам. Сначала просто губами, лаская и чувствуя, как подгибаются пальцы ног. Затем слегка толкаясь между зубами языком. И, наконец, нормально. Погружаюсь в твой рот, чувствуя вкус сигарет, и хватаюсь за плечи, чтобы прямо на месте не упасть. Потому что колени трясутся, потому что голова идет кругом, потому что ты, одной рукой обвив меня за талию, другой тянешь за подбородок, открывая рот по шире. Больше не позволяешь мне руководить. Становишься грубее. Хочешь залезть мне прямо в глотку, и я позволяю тебе всё это. Позволяю сорвать с себя рубашку, пуговицы от которой разлетаются во все стороны. Позволяю расстегнуть молнию на брюках. позволяю развернуть себя лицом к стенке и прогнуться в спине. Слышу как ты сорвано дышишь. Как сплевываешь на руку и проникаешь в меня одним пальцем, который входит с легкостью. Чувствую как растягиваешь свои обкусанные губы в ухмылке и произносишь, склоняясь к моему уху — Я смотрю, ты времени зря не терял, мой мальчик. Поджимаю губы, и пытаюсь не застонать от того, как ты вводишь второй палец. Водишь ими медленно, растягиваешь наподобие ножниц. — Расскажи мне, как ты это делал? Представлял ли меня? Сколько было пальцев? Два? Или три? А, может, четыре? Закусывал ли губу, чувствуя себя маленьким извращенным мальчиком, или, наплевав на всё, громко стонал, не боясь что тебя кто-нибудь может услышать? Хотел бы я увидеть, как ты кончил. Не сомневаюсь, что это было бы восхитительно. Весь покрасневший, мокрый, такой манящий. Интересно, как ты кончил? Тихо, постанывая в подушку, или громко, изливаясь в. — Хватит! Не надо! — выходит жалко и беспомощьно. — Так ответь мне, кого ты представлял? Меня? Как я склоняюсь над тобой. Как целую тебя за ухом. Как шепчу на сколько ты плохой мальчик. — Да, да. Я представлял тебя! Представлял твой взгляд, твои губы, твои пальцы. Всего тебя! Пожалуйста. — Что «пожалуйста»? — прикусывает мочку уха и чуть оттягивает её. — Скажи, чего ты хочешь? — Пожалуйста. я хочу. тебя. — Меня и всё? А может хочешь что-нибудь еще? — вставляет уже третий палец и меня прет как ненормального. — Я хочу чтобы ты трахнул меня! Секунды хватает на то, чтобы он высунул пальцы, стянул спортивные штаны вместе с бельем и вставил мне. Секунды хватает, чтобы перед глазами появились разноцветные круги, а в ушах зазвенело. Секунды хватает, чтобы протянуть руку и найти его, с готовностью сжимающую и сплетающую пальцы. Секунды хватает на то, чтобы почувствовать, как собственный изнывающий член обхватывает чужая ладонь и с силой сжимает, не давая кончить. Дразнит, зная, что мне это нравится. Но секунды не хватает на то, чтобы насладиться им полностью. Его шумным дыханием, его сердцебиением, что волнами передается мне. Не хватает его всего. Хочется смотреть на него, целовать, ощущать под пальцами его кожу. Будто читая мои мысли, он резко выходит из меня, разворачивает и, словно пёрышко, поднимает за ягодицы. Чувствую холодную стенку за спиной, и горячего, как только что расплавленное железо, его. Входит в меня, но под другим углом чувства становятся острее. Сдавливает мои тазовые кости так, что останутся синяки. Не целует, а совершенно точно кусает мои губы. И я чувствую, как собственный член трётся об наши животы. Он проходит дорожкой поцелуев-укусов вниз по шее. И я говорю то, что не должен говорить. Никогда не должен говорить. Ни за что не должен говорить. Фраза тонет вместе с нашим общим стоном. Его зрачки расширяются еще больше, наши стоны становятся еще громче, и всё. Это полный, бесповоротный конец. Чувствую его сперму, что наполняет меня своей теплотой. Вижу свою, что начинает застывать на его и моей груди. Чувствую отвращение. Стыд. Свою никчёмность. Зажмуриваю глаза, пытаясь отдышаться. Пытаясь перестать колотиться, и вовсе не от холода. Нет. Ставит меня на пол, подтягивает свои штаны, и смотрит. Точно смотрит. Прожигает взглядом. А я не могу поднять свой. Не могу посмотреть на него, такого красивого, хоть и всего мокрого, с налипшей челкой на лоб. Особенно красивого с налипшей челкой на лоб, с опухшими губами, с расстегнутой мастеркой, оголяющей торс. Ему надоедает мой затылок, и он поднимает мою голову, немного больно ухватившись за пряди волос. — И что случилось? Разве не этого ты хотел, братик? Усмехается своими дьявольскими губами, которые я хочу забыть навсегда. Смотрит своим взглядом сверху вниз, который я хочу отмыть от себя. И уходит. Просто разворачивается, открывает дверь кабинки, берет рюкзак, и выходит на коридор. А мне хочется плакать. Забиться в самый дальний угол где никто не найдет, прижать колени к телу, обхватив их руками, и реветь. Долго, громко, всхлипывая. Но я только стою в кабинке туалета. Голый. С налипшей спермой на груди, и с его спермой внутри. Ненавидя себя. Унижая себя. Потому что это повторится снова. И снова, и снова. Когда ему снова приспичит присунуть своему младшему брату. А я позволю.