Сила красноречия

«Гражданин Демулен, сегодня вы явно попытались произвести впечатление на нашего дорогого Максимилиана. Признаться честно, я обескуражен этим и вынужден потребовать у вас объяснения» «Гражданин Сен-Жюст, странно, что вы были обескуражены только тем, что я попросил своего друга детства оценить наброски будущей статьи. Что действительно поражает, так это ваш новый костюм, так удачно похожий на костюм Максимилиана. Это вынуждает уже меня потребовать объяснений и вашей стороны» «Неужели вы завидуете, гражданин Демулен? Это, право, такое низкое чувство! Однако, если хотите, я могу дать вам адрес портного, чтобы вам было не так грустно» «Боже упаси! Какая грусть? Максимилиану, может, и польстит ваше детское подражательство, но это ненадолго, так что я без сожалений возвращаю приложенный вами клочок с адресом портного. Может быть, вам прислать на Рождество или день рождения бумагу? Раз уж вы жертвуете ради меня последним клочком» «Что вы хотите сказать, обвиняя меня в детском подражательстве?» «Вы очень сообразительный малый, гражданин Сен-Жюст, и я верю, что эта задачка вам по силам. Только не думайте над ней слишком долго, ведь часть ответа уже содержится в вашем вопросе» На это Камиль не получил никакого ответа и, довольный собою, решил, что выиграл эту словесную дуэль. Однако позже ему в подарок пришёл костюм, который он бы сжёг, не задумываясь, но был вынужден сухо поблагодарить победоносно усмехающегося Антуана. Правда улыбался он недолго. Максимилиан высоко оценил костюм. И статью, к слову, тоже. «Гражданин Сен-Жюст, сегодня я испытал величайшее разочарование вами. Попытаться подкупить Неподкупного ужином… У меня даже нет слов, чтобы выразить всё то глубокое разочарование, что поразило меня громом средь ясного неба» «Я разочарован в вас ещё больше, гражданин Демулен. Вы такого низкого обо мне мнения? Это была всего лишь забота о здоровье и благополучии нашего дорогого друга, на которые вы, похоже, не способны. К слову, я начинаю переживать и о вас. Сейчас у вас нет слов, чтобы описать своё разочарование. А потом вы не найдёте слов, чтобы написать очередную статью?» «Вы изворотливый мерзавец» «Спасибо, я знаю» После заседания в Якобинском клубе, на котором присутствовал и Камиль, он был приглашён на ужин. Конечно, исключительно с целью позаботиться о здоровье и благополучии, правда, приглашение пришло не от друга, а от противника в борьбе за внимание Максимилиана. Признаться, в тот вечер Демулен понял, что Сен-Жюст не просто изворотливый мерзавец. Он ещё и чертовски обаятельный мерзавец. «Демулен, неужели вы всё ещё считаете, что ваше красноречие поможет вам победить в нашей небольшой войне?» «На войне все средства хороши, Сен-Жюст. Однако слышать подобную претензию от вас мне смешно» «Смешнее была только ваша статья последнего номера. Может, вы ещё и стихи начали писать?» «Не волнуйтесь. Они получились даже ещё хуже ваших, и я их сжёг» «Дорогой Демулен, оцените приложенные к письму стихи. Они повергнут вас в бездну проигрыша» «Очень надеюсь, что в будущем, мой дорогой Сен-Жюст, они это и сделают, но пока они повергли меня лишь в бездну ужаса. Похоже, мои стихи были не такими уж и плохими. Не кажется ли вам, что рифма пострадала от вашего высокомерия?» «Не так сильно, как ваши речи от вашего заикания» «Это было грубо» «Я знаю» «Кажется, вы стали сдавать позиции, мой дорогой Демулен. За весь день ни одной попытки… Признаться честно, я даже немного заволновался. Надеюсь, ваше помутнение пройдёт. После стольких трудов такая лёгкая победа меня разочарует» «Я начинаю беспокоиться. Неужели написание статей поглотило вас настолько, что вы не находите времени даже написать мне пару строк в ответ? Осознание этого ранит в самое сердце» «Вы решили совсем не отвечать на мои записки?» «Могу ли я считать это победой?» Камиль действительно решил не отвечать на записки Сен-Жюста, которых накопилось столько, что легко можно было бы обклеить стены кабинета. В какой-то момент Демулена волной накрыло беспокойство и недовольство собой. Нашёл на что время тратить! Глупости, да и только. Ему бы делом заниматься, а он ночами отвечает на язвительные записки. Нет, решение покончить с этой своеобразной перепиской и вообще со всей историей было окончательным и бесповоротным. Но мало ли, что там решил для себя Демулен. У Сен-Жюста всегда на этот счёт имелось своё мнение, которое он поспешил сообщить. Сообщить прямо перед собранием в Якобинском клубе. Лучше времени и места ведь не найти. — Камиль. — Антуан. И замолчали. Они смотрели друг друга, готовые сцепиться в словесной дуэли не на жизнь, а на смерть. Но время шло, а они всё молчали, и молчали, и молчали. — Граждане? — Робеспьер, бывший причиной немого столкновения, но не понимавший этого, начал волноваться. — Прости, Максимилиан. Мы вынуждены отлучиться. Личный разговор, — улыбнулся Сен-Жюст, утягивая Демулена в укромное место, где не было лишних глаз. — И какой же у нас личный разговор? — Камиль постарался придать своему голосу как можно больше безразличия, но вышло неважно. — Своим молчанием вы разбили мне сердце. — А вы мне — своими бесконечными записками. — Если бы вы мне ответили, то их было бы меньше. — Если бы вы мне их не писали, то их бы вообще не было, — с раздражением отозвался Камиль, которого ледяная насмешка Антуана выводила из себя. — То есть вы хотите сказать… — Я хочу, чтобы ты замолчал! — обречённо взвыл Демулен. — Пожалуйста, — улыбнулся Сен-Жюст. Он подошёл ближе. Между ними было лишь несколько шагов, и это расстояние Антуан сократил бесшумно, крадучись зверем, готовящемся напасть. Камиль же с недоумением и даже страхом глядел в полные скрытого удовольствия глаза Сен-Жюста, который едва ли не прыжком преодолел оставшееся расстояние, а затем резко, страстно, почти кусающе поцеловал. Демулен в ужасе замер, не зная, как реагировать и реагировать ли вообще. Страшнее в этой ситуации было только осознание получаемого удовольствия. Он неуверенно положил руки на плечи Антуану, прижался к нему и… И раздалось покашливание. Они отскочили друг от друга, как ошпаренные. Едва ли не краснее их самих, Максимилиан снял очки, протёр сначала их, а потом глаза. Его смущения бы хватило на весь Париж. — Граждане, — проговорил Робеспьер, глядя в сторону, — не хочу знать, имели ли вы под личным разговором это, но имейте, пожалуйста, не друг друга, а совесть. И после этих слов он поспешно ретировался, оставив смущённых «граждан» наедине. — Тебе не кажется, что мы разбили ему сердце? — задумчиво спросил Камиль, пытаясь хоть как-то заполнить образовавшуюся паузу. — Скорее мировоззрение.