Сильные

Когда Люсиана появляется в главном офисе Либры, кажется, будто всё внезапно приходит в движение. Но дело совсем не в ней. Правда же, не в ней? Не в том, что выглядит она довольно взбудораженно — с Гилбертом за спиной, с растрепавшимися от яростного осеннего ветра волосами, пропахшая серой и благовониями Иномирья, прижимающая к груди закрытую банку, до середины наполненную водой, в которой плавает побег плюща из госпиталя Брэдбери. Банка — мейсоновская, большая, литровая, из-под апельсинового джема времён до Великого Краха, другой в ординаторской не нашлось, а побег — маленький, не длиннее её мизинца, и от этого почему-то смешно. Клаус интересовался плющом Брэдбери, рассказывая о своём зимнем саде. А Люсиана в ответ рассказала, что большая часть плюща — живая, но самые верхние побеги — уже просто растение, их можно взять. Взять — и привезти в главный офис Либры, позвонив Гилберту чуть ли не на пороге. Она хотела сделать сюрприз, но дворецкий объяснил ей: без сопровождения в штаб не попасть и очень хорошо, просто замечательно, что она его предупредила, молодой господин Клаус будет рад. Только всё равно что-то неуловимо меняется, когда её замечают. Запп Ренфро отвлекается от ленивого пролистывания автожурнала, и Зед О’Брайен у книжной полки отрывается от толстенного тома, который без усилий держит на весу, и жующий что-то Леонардо торопливо сглатывает, чтобы не здороваться с набитым ртом. Стивен, клевавший носом над кружкой (что бы там ни было, оно давно остыло и перестало парить), стремительно поднимается ей навстречу, пожимает руку, лучезарно улыбается: — Добрый день, Люсиана, я вас ждал. — А потом поворачивается и говорит: — Клаус, я к Лоу. Нет, твоя помощь не нужна. Вернусь… — он смотрит на часы с такой тоскливой задумчивостью, будто просчитывает про себя вовсе не время. — Вернусь к четырём. Он кажется всё ещё немного сонным, но походка у него быстрая и лёгкая, как у танцора, и от шагов под потолком остаётся громкий гулкий звук, словно он носит ботинки для чечётки. — Присаживайтесь, госпожа Люсиана, — Клаус подвигает одно кресло поближе к красному столику, а сам садится в другое, рядом. Запп Ренфро бросает журнал на столик, разваливается на диване напротив и глазеет на них с неприкрытым наглым и жадным любопытством. Люсиана машинально сжимает и разжимает пальцы, сердится на себя, что они складываются в слишком привычный хват хирурга, под скальпель. Её Ренфро не смущает и уж тем более не пугает, но Клаус фон Райнхерц, сдержанный Клаус фон Райнхерц, смотрит на него так, что Люсиана на месте Заппа поёжилась бы. — Мистер Запп, мы идём обедать, — повертев головой, решительно заявляет Лео и вдвоём с Зедом, отложившим книгу, они выталкивают Ренфро за двери, несмотря на его сопротивление, вопли и угрозы. Время и вправду обеденное — Гилберт приносит чай и воздушное печенье с кусочками шоколада, сахарной крошкой и корицей. Люсиану тянет украдкой облизать пальцы. За высокими окнами ветер рвёт туман на лохматые клочья, но тепло от красного чая прокатывается от горла вниз, собираясь в огненный клубок в желудке. Клаус не спешит к ней присоединиться — он ставит на колени банку с плющом и принимается осматривать побег. — Приживётся? — обнимая чашку ладонями, спрашивает Люсиана с волнением, какого сама от себя не ожидала. Клаус берётся за крошечные листочки на побеге, расправляет их тоненькие края. Люсиана отлично помнит, какая сила в этих руках, в широких ладонях и грубоватых пальцах, но плюща они касаются бережно и даже нежно. Она прикусывает губу и заставляет себя посмотреть ему в лицо. А он в тот же момент поднимает взгляд: — Разумеется, приживётся, госпожа Эстевес. В вашем госпитале всё очень сильное. И она вдруг розовеет как впервые влюблённая девчонка, горячей волной от подбородка до кончиков ушей, и надеется, что это не слишком заметно.