Дикое

      Он не мог спутать этот запах никогда и ни с чем — ни с со страшными степными пепелищами, навечно поселившимися в душе и памяти как символ сломанной старой жизни, ни с простыми кострами, с которыми не раз приходилось иметь дело в дороге. Как правило, запаха не имело лишь магическое пламя, живое, подвластное своему хозяину и творцу, — ни дать ни взять ручная птица или зверь. А сейчас были лишь едва ощутимый запах гари и редко подводящее чувство опасности, которое и подняло его в столь поздний час.       В окне бликовало что-то непонятное. С трудом поднявшись, он босоного и тихо прошёл к окну, стараясь сделать это как можно незаметнее, выглянул во двор и нервно закусил губу. Даже глухой тихой ночью, освещаемой лишь едва виднеющейся сквозь облака луной, было ясно: перед его домом, бывшей крохотной лавкой на самой окраине города, его поджидали. В тёмных глазах колдуна мелькнуло отражение факела — мысли будто широкой метлой из головы сразу вышвырнуло. Страх и паника — эти чувства всегда возникали безумно быстро, накладываясь одно на другое, и на какое-то время лишали здравого ума и адекватного восприятия реальности. Подобным эффектом обладал также особо забористый алкоголь в больших дозах, но вот страха собственной смерти от него почти не бывало — разве что медленной и на следующее утро.       Секундами позже поверх одной старой рубахи он накинул что-то, нащупанное на краю кровати, и кое-как обулся — погода да и сам сезон не располагали к теплу, а отвлекаться еще и на холод и всё из этого вытекающее, точнее, вымерзающее, попросту было страшно. До конца оценить обстановку удалось лишь в тот момент, когда он сбегал по лестнице, стараясь как можно меньше шуметь. В доме он был один — а их снаружи стояло несколько. Несколько тех, кто точно не являлся ни старой Гресшен, пришедшей за мазью для ноющих суставов или просто пожаловаться на жизнь, ни отчаявшимся парнишкой, который хотел бы узнать хоть что-то про «цветочек какой или зелье», дабы завоевать, наконец, сердце молодой соседки-вдовы. Не могли они быть и загулявшей компанией безобидных местных пьяниц, которых легко припугнуть.       Нет. И это заставляло пальцы ещё больше похолодеть. В тот момент, когда он, держа наготове ослепляющее магическое плетение, затаив дыхание, почти подкрался к собственной двери, — та, слабо скрипя, неторопливо открылась, вынуждая попытаться сразу же шмыгнуть дальше в тень, а затем лучше сразу наверх. Оттуда можно было хотя бы сбежать, раз уж незваные гости всё же решились войти в дом. Правда, истратить при этом все имеющиеся силы, но остаться в живых, а сейчас это, как-никак, было первостепенной задачей.       Скрип двери казался ужасающе долгим, хотя он успел кое-как схорониться в тени рядом с далёкой от двери лестницей за какую-то, как думалось, долю секунды. Колдун никогда не предполагал, что ему доведётся в панике прятаться в собственном доме, но, как говорила Гресшен, обычно в минуты своих визитов спокойно сидевшая в старом кресле у стола, — случается в жизни буквально всё.       Волей-неволей, в её слова получалось верить. Эта хрупкая светлая старушка долго жила на свете, и многое выпало на её долю. Опустошающий голод, воцарившийся в стране на два долгих года и ещё долго не отпускавший её окраины; то тут, то там вспыхивающие из-за этого восстания, а затем война, захлестнувшая весь народ от мала до велика своим кровавым валом.       Она это всё пережила, а колдун, если не будет быстро думать и действовать, не переживёт и этой ночи — судя по слабо различимым словам и грубым голосам людей, что были буквально в шаге от его дома, пришли они точно не с мирными целями. Об этом жутким визгом кричала и интуиция вместе с чувством быстро надвигающейся опасности и страха.       Вошедших было двое, но колдун знал, что снаружи его ждало больше. Он видел это ещё из окна — несколько лиц, освещённых лишь горящим факелом. В комнату почти не проникал свет, но не приходилось сомневаться, что эти люди не уйдут просто так, столкнувшись лишь с темнотой. Им нужен он сам или же что-то из его вещей. В последнее верилось, правда, с трудом. За чем-то неживым, пусть даже и ценным, не прислали бы целую группу мутных товарищей: обычно для подобного были задействованы пройдохи из воровской гильдии, организации, конечно, негласной и готовой абсолютно на всё за хороший барыш. Так что пришли за ним живым или же за его головой. Первое почему-то казалось наиболее вероятным.       В следующий момент после пары неразборчивых тихих фраз, которыми обменялись эти «гости», один из них двинулся вперёд, подозвав человека с факелом чуть ближе, чтобы осветить всё внутри — старый прилавок, заваленный неаккуратными стопками желтоватой бумаги, несколькими бутылками и парой охапок резко пахнущих трав, импровизированную вешалку практически в середине комнаты, шкафы и лестницу. В эту же секунду, не давая незнакомцам ни единого мгновения опомниться, чародей сорвался с места — лихорадочно рассуждать на тему своих возможных врагов и их целей да средств он больше не мог. С озябших пальцев сорвалось так долго ждавшее своего момента слепящее плетение, озаряя комнату ярчайшей вспышкой, пока колдун, знавший о возможных последствиях и для него самого, зажмурившись, быстро взбежал наверх  — туда, где он спокойно спал несколько минут назад и где сейчас был его единственный путь к спасению.       Дверь в комнату захлопнулась с громким звуком. Времени было совсем немного — пару десятков секунд им оклематься от резкой боли в глазах, позвать своих на помощь, окружить дом, если их для этого достаточно много. Конечно, заклинание действовало несколько минут, но уж точно недоброжелатели не станут спокойно и вежливо ждать на первом этаже всем скопом, чтобы потом счастливо лицезреть его сонное лицо с полуторадневной щетиной и, может, осторожно наградить это лицо несколькими синяками.       Внизу уже слышались крики и шаги. Колдун было дернулся к окну, надеясь сбежать в обличии птицы или любой мелкой твари, но осознание того, что всё нужное для этого превращения — перья и когти — оставалось внизу, остановило его. Оставался один путь. Рука наклонившегося чаровника нащупала под набитой травами подушкой мелкий острый нож в кожаном чехле. Тяжелые шаги по лестнице, резкие крики вперемешку с ругательствами — всё это будто старательно и нарочно выбивало из головы необходимые слова и знания о нужном ему колдовском плетении. Руки, правда, помнили — лезвием ножа он несильно мазнул по ладони, надавливая и наблюдая, как щедро выступает горячая кровь.       Паника и страх заглушали боль, но не звуки, а слух как назло обострился, улавливая малейшие движения внизу и приглушённый гомон. Дверь выдержит еще с минуту — дальше поддерживать заклинание, «заморозившее» замок, будет сложно, да и вряд ли эти люди не додумаются выломать его или даже поджечь сам дом.       Сама мысль о том, что вскоре все его запасы, все собранные книги, все тайники и травы запылают в ночи, вводила в лихорадочную панику и ещё больше усиливала мелкую тряску по всему телу. Руки дрожали — на пол неслышно упала алая капля с ладони, пока свободной рукой, пальцами в крови чародей вычерчивал в воздухе нужные фигуры, переплетая линии друг с другом, складывая чуть видимые, слабо светящиеся нити в важнейшие символы. Кровь должна была «настроить», обозначить портал, который бы воспринял только его и сразу же захлопнулся, споро устраняя прореху в пространстве. Рука соскользнула, лишь когда хлипкая дверь, вылетев из петель, с грохотом свалилась прямо в небольшую комнату. Пару коротких исполненных страхом мгновений колдун таращился на пришедшего, а затем резко и дёргано вычертил вслепую последний, активирующий штрих. Секунда — и в комнате его больше не было, лишь пахло травами и на полу в свете факела и луны четко выделялась кровь.       В его собственном доме, нажитом упорным многолетним трудом, на первом этаже громко переругивались ночные недоброжелатели, уже не видя смысла скрываться, внаглую обшаривая каждый уголок в поисках ценного или зацепок о том, куда могла отправиться так некстати упущенная, успевшая смыться жертва. Колдун об этом, по правде, не знал и даже уже не думал — плетение портала было всегда чем-то сродни удару под дых, выбивающему всю силу и сбивающему дыхание, а заодно и любые мысли, вне зависимости от их содержания и важности. Да и само перемещение было не легкой прогулкой по полю или светлым улицам города, тем более такое — совершённое наспех, панически быстрое, отчаянное.       Почувствовав, что, наконец, находится на твёрдой поверхности, чародей распахнул глаза, пытаясь оглядеться и понять, куда он попал, но тут же едва не падая от резкого толчка, оглушающего звука и невероятно громкого женского голоса, чьи слова он с испугу даже не разобрал, если они вообще были на знакомом ему языке. В руке всё ещё был нож без привычного чехла, а вокруг было ярко, тепло, мало места и пугающе много человеческих фигур, сгрудившихся в этом странном тесном пространстве. Но, кажется, оно не было замкнутым — быстро проследив за кем-то, выходящим из этой ловушки, колдун панически дёрнулся к выходу, краем сознания вылавливая из мешанины звуков что-то очень нелестное в свой адрес, но было не до этого!       Со стороны то ли эхом, то ли странным повторением слышался жуткий шум. Громко, оглушающе, страшно, незнакомо! Это место не было похоже на пригородный густой лес, куда он рассчитывал выйти из портала. Оно не походило ни на постоялый двор, где часто собирались огромные толпы людей, ни на яркую городскую площадь в праздничный день. Этот свет вообще не был чем-то даже отдалённо знакомым, ровно как и одежда окружающих и всё вокруг. «Младой члавек, вы одурели? Что творит!» — визгливым криком сквозь грохот прозвучало в спину чародею, когда он, наконец, резким движением практически вслепую вырвался из толпы, сконцентрировавшейся прямо в этом светлом...чулане? Вырвался, явно щедро кем-то ускоренный так, что, оказавшись снаружи, сразу же оступился на подоле собственной видавшей виды хламиды, кое-как натянутой в темноте, да и то, кажется, наизнанку…       Оступился, попытался удержать равновесие, но всё же упал — да полностью на странный камень, поджимая зачем-то руку, из ладони которой уже слабо сочилась кровь, а потому, падая прямо лицом вниз, явственно слышал и даже чувствовал отчётливый хруст.