***
Мафиози бывают разными, одни из них могут озолотить, другие засадить. Связываться время от времени приходится и с теми и с другими. Бывает, попадаются фанатики, но отец говорил, что от них нужно бежать, сломя голову. Альберт и бежал, просто не в ту сторону. Дела были плохи, а деньги психа — это все еще деньги. Некоторые хранят наличные в канализации, и за ними Альберт пару раз плавал. Отплевываясь, откашливаясь, но оно того стоило. Покопаться совочком, да под солнышком — курорт, а не работа. Кто же знал, до чего докопается. — Зовите меня Аладдин... Грех не поговорить с самим собой в такой ситуации. Между ним и цивилизацией тонны песочка. Белого, горячего песочка. Шизик с заскоком в мифологию не поленится заказать парочку экскаваторов, чтобы сделать что-нибудь наподобие похоронного кургана. — Лампу ему! ХУЯМПУ! Застрять погребенным заживо посреди пустыни, более того, где-то под пустыней, — было апогеем любой карьеры. Сейчас все будет, как в том фильме про мумию. Из темноты выползут жуки скарабеи и сожрут его лицо. А потом доберутся до более интимных мест, и не дождется мама внуков. Батарейки в фонарике не менялись уже лет так пять, по закону жанра они должны сесть с минуты на минуту. Надежда садилась вместе с батарейками. Это же Пирамиды, тут обязаны ошиваться туристы. Не слышать их визгливые голоса — дурной знак. — Здравствуйте, я — Аладдин, и я проебался. Альберт улегся на одну из каменных плит, молясь, чтобы она не оказалась могильной. Умирать с голода — вот и вся перспектива. Если жуки набегут, то Альберт ими полакомится быстрей, чем они им. Положит конец местной флоре и фауне, если таковая отыщется. Без соли, сахара и бальзамического уксуса приговорит. Плита не добавляла ни сытости, ни комфорта. Альберт нервничал и ковырял края, которые от старости послушно рассыпались. Через несколько часов и этому развлечению пришел конец. Пальцы наткнулись на что-то металлическое. — Пусть это будет корона какого-нибудь фараона. Пусть это будет корона! Хилл кутался в истерику, потому что больше кутаться было не во что. Предполагаемая «корона» доставалась с трудом. Альберт светил фонариком, подковыривал и без того рыхлый камень печаткой так сильно, что позолота слезла. Ничего, потом переплавит блядскую диадему и сделает себе двадцать таких печаток! — Нет. Нет. ГДЕ МОЯ КОРОНА? Это что за срань вообще? Срань отказывалась давать какие либо комментарии, за что была немедленно отброшена в сторону. Альберт сердито смотрел в сторону поверженного врага и даже ругаться нормально не мог. Плиты нет. Короны нет. Жуки, мать их, и те не приползают! — Мистер, откопайте меня обратно. Кажется, я нашел вашу чертову лампу...***
Человек спал крепко, может, оно и к лучшему. Добрая половина хозяев сходила с ума на месте, а так есть шанс, что посчитает кошмаром и сформулирует какое-никакое желание. Мальчишка, что он может пожелать? Исходя из ситуации, точно захочет выбраться наверх, дальше по списку месть, и в конце концов кто-нибудь кого-нибудь заколет. Скомканно, но очевидно. Даже представляться не будет нужды. Джиннам запрещено иметь имена, имена им дает господин. Господину не обязательно что-то говорить, Джинн свою работу знает. Сначала нужна кровать — разумеется, с балдахином. Много пахлавы и фиников — чтобы заел стресс. И ковер под ноги — когда вскочит, обязательно напорется на что-нибудь твердое или острое. В такие моменты Джинн чувствовал себя хозяином положения, всезнающим, предусмотрительным. Ключевое слово — хозяином. Джинн присел у изголовья и стал ждать. Он мог импровизировать и создавать дворцы по периметру, но не мог прикоснуться к человеку без его разрешения. Иногда десятилетиями соседствовал с трупом, если труп не успевал своевременно распорядиться о похоронах. Мелочи одним словом. Дела давно минувших лет. Мальчишка на кровати был из породы лжецов, выражение лица даже во сне оставалось хитрым. Воришка в одежде принца, был уже один такой — плохо кончил. Женился на принцессе, расплодился вширь и вкось. Он разжирел, отупел и в конце концов потерял лампу в шароварах очередной наложницы. С тех пор Джинн слышал о нем только сказки, в которых наложницы не упоминались. Впрочем, наложники тоже. А ведь сколько их было... Да, у Аладдина был талант держать ситуацию на коротком поводке. Тигры ложились к его ногам, палачи целовали руки. Джинн любовался им, даже когда стройное тело заплыло жиром. Бывший воришка никогда не просил красоты, тем более долголетия. Изредка он мухлевал в постельных делах, но это было даже забавно. С такими лжецами было приятно иметь дело. Они рассеяны, но никогда не злы. Попытки Аладдина пожелать другу свободы ничем не кончились. Лампа такие желания игнорировала. Джинн всегда предавался воспоминаниям при появлении нового человека. Один англичанин просветил его, что это называется сентиментальностью. Тоской по светлому прошлому. Ну, если сравнивать, то да. Аладдин был редким пятнышком света. А что вот из этого лохматого чучелка выйдет — еще не понятно. Он спал безмятежно, не чувствуя разницы между холодным камнем и мягкой периной. Джинн пытался смахнуть песок с его волос, не применяя магию. Выходило плохо. Вот откроет глаза, увидит рядом полуголого, лысого призрака, и грязная голова позабудется. Джинн не любил менять внешность, синеть, белеть или краснеть. Внешность только и осталась. Фенечки на запястьях, татуировки — образцовый Джин, как ни крути. К чему выдумывать ужасы, все и так беспросветно ужасно.***
Сначала на ум пришла травка, но как пришла так и ушла. Он скурил последнее еще на границе, из предосторожности. В Египте не жаловали наркотики вне зависимости от их легкости. — Похоже, эти ублюдки меня таки сожрали... Невесть откуда взявшееся освещение позволяло оценить ситуацию с самых нетрезвых ракурсов. Альберт огорченно смотрел на розовый тюль, свисающий с предполагаемого потолка. Кровать, мягкая, словно подтаявший зефир — и все это ад? Незнакомец, раскуривающий кальян в уголке, — дьявол? Если да, то стоило умереть пораньше. — Похвальное спокойствие, хозяин. Гладко выбритый, разрисованный и едва одетый Дьявол лучился радушием. Ну хоть кто-то. Альберт привык, что при первой встрече ему пытаются разбить лицо. Обычно ссылаются, что лицо уж слишком смазливое, а начинающему гангстеру положено быть как минимум страшненьким. Отрадно, что в Преисподней нет подобных заморочек. Гангстеров, надо полагать, и без Альберта хватает. — Я... я Альберт Хилл. Вы, наверное, уже знаете... — Где вы, по-вашему, Альберт Хилл? — В аду? — Нет, вы в пещере, засыпаны песком. — Очень смешной сон получается. — Я вас ущипну, если разрешите. В былые времена Альберт был бы всеми конечностями за. Не каждый день мускулистый мужчина в набедренной повязке предлагает легкую БДСМ практику. Но, если этот мужчина гипотетически Сатана, стоит подумать дважды. — Если окажется, что в результате я щипаю сам себя в предсмертном бреду, будет совсем паршиво. — Такой забавный хозяин. Хотите пахлавы? Свежайшая! Последнее предложение окончательно выбило Альберта из колеи. Пахлава, это вообще что такое? Вроде на районе торговали чем-то подобным. Уж если галлюцинация рекомендует, грех отказываться. — А давайте свою пахлаву. — Спасибо, я так растерян, что не могу вспомнить ничего другого. Боялся, попросите вас отсюда вытащить. — Приятель, мне и тут хорошо. С пахлавой. Знаешь, что меня ждет наверху? — Нет. — Большое толстое НИ-ХУ-Я. Ну и долгов до жопы. Кажется, даже мое подсознание это понимает. Теперь. Давай, пахлавой на брудершафт! — Вы даже не спросите, кто я? — Брудершафтнемся. Познакомимся. Там еще целоваться надо. — Но я раб... — Хуяб. Бери пахлаву.