Суррогат

Лила Росси привыкла получать всё, что хочет. Манипуляции, многоходовки, умелая театральная игра — во всей этой паутине обмана Лила чувствует себя словно рыба в воде. Возможно, она родилась такой; быть может, это приобретенное, но факт остается фактом: Лила получает всё, что хочет. Лила хочет Маринетт. До дрожи в коленях, до тонких иголок под кожей — и хочется, и колется — до язвительных слов и глупых оскорблений, словно в детский сад вернулись. Ну а как еще заполучить внимание недотроги, которую не подкупают ни ложь, ни сладкоголосые заверения, ни «случайно» вброшенные наживки? Как еще заполучить ту, что глаз не сводит с Адриана Агреста и своими слюнями практически заливает всю парту? Маринетт хочет Адриана и не хочет Лилу. Это ясно как божий день, как дважды два в средней школе, но от этой очевидности не становится легче: она не лечит, не затягивает огромную дыру в сердце, не справляется с потоком бешеных мыслей и не менее бешеных слов. Иногда за них становится даже стыдно. Чуть-чуть. Лила хочет Маринетт, а поэтому поступает на факультет компьютерной графики. Половина пар смежные с дизайнерами, ведь в век цифровизации сложно преуменьшить значение технологических новшеств. Лила не разбирается в фотошопе, в иллюстраторе, и даже CorelDraw для нее словно темный лес — видели, слышали, но посещать, пожалуй, не будем. Зато Лила отлично ориентируется в оттенках голубого, особенно когда это касается иссиня-черных волос или васильковых глаз. Сама же обладательница этих несомненных достоинств, ссутулившись, сидит за компьютером в дальнем углу, яростно кликая мышкой — наверняка очередной узор не прорисовывается, или опять программа зависла — со старой техникой такое случается. Лила готова подарить Маринетт новый компьютерный класс (если бы, конечно, у нее были такие деньги), лишь бы та улыбнулась ей. Но вместо добрых слов и комплиментов с ее губ срываются сухие «недоучка», «дура» или еще хуже — «бесполезная». На самом деле бесполезная здесь одна лишь Лила. — Ты сделала проект? — со спины подкрадывается однокурсница, и Лила морщится, чувствуя чужую ладонь на своем плече. — Который на субботу? — Конечно, — Лила улыбается во все тридцать два зуба, отводя взгляд в сторону: Маринетт недовольно ерзает на стуле, суетливо листая тетрадь. Опять забыла горячие клавиши? — Всё уже готово. На самом деле ни черта не готово. Но Лила не может этого признать — от нее ждут другого. — Отлично! — однокурсница сияет, словно начищенный самовар, а Лиле так и хочется стереть с ее лица толстый слой тонального крема. — Прогуляешься с нами после пары? Лила переводит взгляд на часы. До конца семинара еще пятнадцать минут. — Нет, — гримасничает она, поджимая губы. — Я обещала забежать к матери в больницу, передать ее любимую выпечку, прости. Однокурсница, кажется, ведется, рассыпается в притворных соболезнованиях и отходит к своей парте. Лила удовлетворенно кивает, и плевать, что мать уже неделю нежится на элитных курортах знойной Испании, а единственная причина, ради которой можно полюбить жутко калорийную выпечку, сидит в другом конце аудитории и, кажется, наконец справляется с дизайном узора. Наверняка горошек. Лила добирается до дома буквально за сорок пять минут, но всё равно не успевает — дверь в квартиру не закрыта, а с кухни доносится запах горького кофе. Росси устало кидает сумку на тумбочку в прихожей, стаскивает ботинки и на носочках крадется по коридору. Ледибаг, удобно устроившись на стуле с тонкими ножками, деловито листает газету, изредка потягивая горячий кофе. Лила бросает быстрый взгляд на плиту и облегченно вздыхает: в этот раз выключила. Сегодня обойдется без возгораний. — Ты рано, — бросает она, выходя из-за угла и подходя к столу. Леди, хмурясь, медленно откладывает таблоид и ставит чашку на блюдце. Тихий звон на секунду заполняет комнату, вызывая странное ощущение тошноты. — Мне уйти? — с демонстративным спокойствием произносит Леди, но Лила понимает: одно неверное слово, и супергероиня не станет медлить — легко соскользнет со стула и, распахнув окно, умчится в темную даль. Леди здесь ничего не держит. Разве что жалость. Лила ненавидит само слово «зависимость» — оно оставляет на языке горький привкус отчаяния и слабости, от него воротит так сильно, что хочется прополоскать рот и запить ягодным морсом. Но ради этих коротких вечеров, ради реальности вперемешку с фантазиями, которые наслаиваются одна на другую, создавая иллюзию за иллюзией, она готова собственными руками придушить все остатки гордости и подчиниться. — Кажется, ты недолго ждала меня, — Лила осторожно меняет тему, с опаской прикладывая к щекам Леди ладони. — Холодные. Леди коротко дергает плечом, словно пытаясь отмахнуться от дальнейших разговоров. В усталых васильковых глазах плещется скука вперемешку с затаенной темнотой. Дай той волю — она выберется из клетки, заструится прямо по розоватым щекам, выплеснется на пол и утащит Лилу на то самое, нисколечко не метафоричное дно. В этот раз не личное, не исключительно индивидуальное. Лила старается сдержать дрожь, скользя взглядом по иссиня-черной макушке. Так похожей на... — Иди в душ. Лила лишь секунду медлит, с наигранным непониманием разглядывая застывшее лицо гостьи. Словно холодная маска, которая вот-вот даст трещины и рассыплется, являя настоящую, чистую красоту и истинное превосходство. Она качает головой, пытаясь отделаться от лишних (запрещенных) мыслей, и нехотя поднимается со стула, чтобы наконец направиться в ванную. Там Лила долго пялится в светлый кафель, словно мечтает просверлить в нем дыру, а вода, пользуясь ее замешательством, свободно стекает по телу и с радостным плеском опадает на дно чугунной посудины. Когда она возвращается, в кухне уже темно. Зато в спальне горит маленький ночник в виде лисы, а запах кофе смешивается с ароматом китайских палочек, так популярных на востоке. Леди уже ждет ее, удобно развалившись в кресле. На лице — вежливая отстраненность, в руке — колеблющийся йо-йо, что юрко скользит то вниз, то вверх, отбрасывая бледную тень на стену. — Готова? — спокойно спрашивает Леди, не отрывая взгляда от игрушки. Лила сглатывает, чувствуя, как от прохладного тона по коже пробегает колкая стайка мурашек. Честно говоря, жутковато. Пусть и не в первый раз. Она лишь кивает, вскарабкиваясь на кровать и облокачиваясь спиной на изголовье. На ней махровое полотенце, что под строгим взглядом Леди легко откидывается куда-то в сторону, обнажая смуглую кожу и россыпь родинок на груди. Один, два, три... Лила дышит часто, тяжело; ситуация скорее пугающая, чем возбуждающая, но они обе знают правила игры и неуклонно следуют им. Через мгновение она раздвигает ноги, и Леди довольно кивает. Намек на улыбку скрашивает ее сдержанное лицо. — Умница. Начинай. Лила закусывает губу, медля. Не первый и не последний, но всё ещё неловко. Стыдно. Горячо. Прикрыв веки, она заводит ладонь между ног, едва ощутимо прикасаясь к себе. Палец слегка надавливает на клитор, и Лила вздрагивает от смеси щекотки и едва зарождающегося удовольствия. Леди устало вздыхает и демонстративно переводит взгляд на настенные часы. — Сядь поближе, — просит Лила, рассматривая гостью из-под полуопущенных ресниц. — Что? — Леди выгибает бровь, ухмыляясь. — Ближе, — Лила шире разводит ноги, откидываясь на подушки. Пальцы еще пока бесцельно скользят по лобку, то опускаясь вниз, то замирая на тазовых косточках. Леди усмехается, но всё же придвигает кресло к самой кровати. Ее движения легкие, грациозные, а фигура, обтянутая тонким слоем спандекса, выглядит крайне аппетитно, но Лила напряженно всматривается в лицо, пытаясь поймать взгляд голубых глаз. Таких похожих. — Так пойдет? — выдыхает Леди, опять устраиваясь на кресле и смахивая челку с лица. Щеки медленно наливаются румянцем, и как бы ни был строг ее взгляд и сухи слова, алые пятна на бледной коже выдают героиню с головой. — Отлично, — Лила улыбается, а затем спускается ладонью ко входу, вводя сразу два пальца внутрь. Тепло и влажно. Несмотря на то, что смазки еще не так много, как хотелось бы, пальцы легко скользят туда-обратно. Дыхание сбивается, а румянец, кажется, уже достиг ключиц — кожа буквально горит под внимательным взглядом Леди, а руки начинают трястись, сбиваясь с ритма. В темной комнате внезапно становится слишком душно — недостаток кислорода обхватывает шею двумя руками, сжимая до легкой эйфории. Лиле кажется, или на лице Леди играет слабая улыбка? Неужели Снежная Королева растаяла? — Медленнее, — раздается команда, и Лила понимающе кивает. С неприличным звуком она вытаскивает пальцы, лишь на секунду останавливая их на клиторе, и скользит мокрой ладонью выше — к напряженным соскам. Она осторожно дотрагивается до груди, а затем уже смелее ласкает ареолы, царапая ноготками набухшие островки. Крутит, сжимает, надавливает — и всё это под пронзительным взглядом васильковых глаз. На секунду ей кажется, что это сама Маринетт напряженно облокачивается руками на кровать, чуть ли не сползая с кресла. Но лишь на секунду: туманная дымка иллюзии исчезает с первым сорвавшимся стоном — пронзительным и глубоким. Леди криво ухмыляется. — Заканчивай с этим, — бросает она, и Лила послушно опускает руки, стыдливо вытирая смазку о белоснежные простыни. Завтра постирает. Леди медленно поднимается на ноги и, напевая какой-то прилипчивый мотивчик, подходит к комоду. Открыв ящик, она вслепую засовывает руку под стопку маек, сразу же находя искомое. Лила ёжится, закусывая губу. Сердце начинает стучать быстрее, а ладони предательски потеют. Страшно до участившегося дыхания, до подрагивающих коленей и темной пелены перед глазами, но она послушно становится на четвереньки, разворачиваясь пятой точкой к краю кровати. За спиной слышится хлопок, и Лила всё-таки прокусывает тонкую кожу губ, с удивлением смакуя солоноватую капельку крови. — Не дрожи так, а то мне аж неловко, — приторно сладко шепчет Леди, проводя теплой рукой по вспотевшей спине Лилы. — Может, ты хочешь закончить? — Нет, — слишком поспешно произносит Лила, не скрывая испуга в голосе. — Нет, всё нормально, — уже спокойнее повторяет она, стараясь унять трепещущее сердце. Глупый орган отказывается слушать голос разума, рискуя выдать все их секреты. — Ты была плохой девочкой на этой неделе? — Леди бормочет заученную фразу, пытаясь подавить смех. Лила не обижается — традиции есть традиции. — Очень, — искреннее отвечает она, выгибая спину, подставляясь под внимательный взгляд, теплые руки и... Тишину в комнате разрезает тихий свист, а затем едва слышный вскрик. Кожу ягодицы буквально опаляет огнем, и Лила жмурится до звездочек на прикрытых веках — боль волнами разливается по телу, но она упрямо сжимает губы: один крик ей простят, но на большее Леди просто развернется и выскользнет в окно, словно ее и не было. Второй и третий удар ничем не отличаются от первого — боль всё также сковывает тело, и лишь страстное желание слышать за спиной довольные смешки, кожей чувствовать чужой взгляд и легкие прикосновения ладони, обтянутой спандексом, заставляет Лилу оставаться в сознании. Лила не любит боль, Лила любит Маринетт. Леди за что-то ненавидит Лилу и уже несколько месяцев мстит ей довольно своеобразным способом, но Лила и не против. По крайней мере, пока за маской скрываются васильковые глаза, пока иссиня-черные волосы так сильно напоминают ту, приблизиться к которой смерти подобно. Лила, конечно, приближается, выстраивая стену из обидных слов и придирок, закрываясь со всех сторон щитами, боясь не выдержать равнодушного взгляда и презрительно поднятой брови, но легче от этого отнюдь не становится. После пятого удара боль смиренно слабеет, уступая место колючему возбуждению. Лиле хочется выть от стыда — сзади Леди отлично видно смазку, текущую по чувствительным половым губам, и набухший от желания клитор. Дышать становится тяжелее, а каждый последующий удар жесткой плеткой лишь раззадоривает: заставляет подмахивать ягодицами, извиваться, корчиться — просить ласки любой ценой. Хвост плетки осторожно проходит по промежности, и Лила вздрагивает, испуганно оборачиваясь. Леди о чем-то раздумывает: это видно по ее отстраненному взгляду, блуждающему по оголенному телу на кровати, по прищуренному правому глазу и едва заметной морщинке между бровями. Лила замечает, что задерживает дыхание, только тогда, когда недостаток кислорода волной опаляет легкие, заставляя сделать один глубокий вдох. — Ложись, — командует Леди, и Лила не успевает даже подумать: ее тело, вмиг обессилев, само падает на кровать. От чужой власти, от своей слепой покорности становится страшно, но ужас сменяется горячим возбуждением, когда Леди припадает сверху, прижимаясь тонким спандексом к нежной коже. Словно кошка, она скользит по изгибам нагого тела, трется грудью, бедрами, животом, выгибает спину, чтобы сильнее вжаться в послушно замершую Лилу под собой, а затем, словно разозлившись, грузно выдыхает, вцепляясь зубами в подставленный загривок. Лила кричит, потому что не может не. Позвоночник будто простреливает, а перед глазами начинает темнеть — Леди, не жалея, терзает шею, оставляя один укус за другим, переползая зубами всё ниже и ниже. Когда она доходит до лопаток, Лиле остается лишь постанывать, потираясь задницей о жаркое тело. — Пожалуйста, — с каждым укусом голос слабеет, становится тише, но Лила не оставляет попыток выпросить милосердие у палача. — Останутся следы, — отстраненно отвечает ей Леди, а затем опять смыкает челюсть — на этот раз достается ягодице. Лиле жарко и больно, тело ноет от налившихся кровью меток, но между ног становится непозволительно мокро. Возбуждение не остается незамеченным, и два пальца грубо вторгаются внутрь, сразу же начиная двигаться туда-обратно. Лила выгибается, и Леди в последний раз сжимает зубы на плече да так и замирает — не давая жертве выдернуться, уклониться от болезненных ласк или от ладони, умело орудующей между ног. Лила бы и не стала уклоняться. Она утыкается лицом в подушку, заглушая стоны. В ее голове у них с Маринетт отличный секс. Пусть немного более страстный, чем хотелось бы, но не ей жаловаться. Разрядка близка, и Лиле хочется кричать. Хочется развернуться, подмять под себя стройное тело, доставить удовольствие, но она всё также лежит лицом вниз, пытаясь не выдать себя. Не застонать постыдно во весь голос заветное «Маринетт» и «пожалуйста». Леди никогда не разрешает прикасаться к ней. Всегда уходит неудовлетворенной и, Лиле больно это признавать, наверняка — едва ли возбужденной. Гулкое «почему» срывается раньше, чем накатывает оргазм, и от резко замершей Леди становится не по себе. Пальцы так и остаются внутри, и Лила, пользуясь замешательством гостьи, осторожно подает бедра назад, сгорая от стыда. Ей не хватает всего чуть-чуть, всего немного... Хлесткий удар по ягодице заставляет смиренно обрушиться на кровать, едва сдерживая досаду. — Что «почему»? — приходит в себя Леди. Она откашливается, словно после долгого сна, а затем утыкается лицом в подставленную спину. Лила на секунду растворяется в нежном жесте, но, взяв себя в руки, договаривает: — Почему ты ненавидишь меня? Вопрос повисает в воздухе дамокловым мечом, и атмосфера в комнате меняется. Леди приподнимается, вытаскивает пальцы, заставляя Лилу вздрогнуть, а затем широким жестом вытирает ладонь о кровать. — Потому что ты — это ты, — отвечает она, прикрывая глаза. На красивом бледном лице проступает усталость, и Лила едва сдерживается, чтобы не заключить внезапно обмякшую фигуру в объятья. Это точно нарушит обусловленные границы. — Прости, — бурчит Лила, переворачиваясь на спину и находя взглядом часы. В очередной раз она облажалась. Тело, не получившее разрядку, неприятно ломит, между ног становится прохладно, но всё это блекнет перед сотней болезненных мыслей в голове. Но ведь она — это просто она. Ведь так? Лила закусывает губы. И надо было ей влезть со своим вопросом в такой неподходящий момент... — А ты? Росси удивленно морщится: холодный голос градом обрушивается на затылок, заставляя виски болезненно сжаться. — Что я? — хрипло отвечает она, нашаривая одеяло и подтягивая его на себя. Холодно, чёрт побери. — Почему ты ненавидишь? — спрашивает Леди, качая головой. Ее губы растягиваются в слабую улыбку, словно она получает искреннее удовольствие от разговора, но очевидно как божий день — блефует. Блефует умело. Искусно. Но рыбак видит рыбака и здоровается с ним за руку. — А я люблю, — с внезапной для себя честностью отвечает Лила, приподнимаясь на локтях. Несколько секунд она выжидающе смотрит в васильковые глаза напротив, а затем заходится в смехе. Лживый отвратительный смех. Всплеск истерики. — Любишь? — Леди удивленно поднимает брови, а затем и вовсе разворачивается всем телом к ней, изображая интерес. — Не тебя, расслабься, — хихикает Лила, падая опять в кровать и обхватывая себя руками. На какое-то мгновение в комнате становится слишком холодно, слишком... одиноко, что ли. — Я люблю девушку, вы похожи. — Так и знала, что ты лесбиянка, — со смешком выдавливает из себя Леди. — И как ее зовут, если не секрет? — Секрет, — Лила понижает голос до шепота, а потом картинно озирается по сторонам. — Но ты ведь никому не расскажешь? Леди, поддаваясь новой игре, согласно кивает, приставляя палец к губам. Она наклоняется ближе, манит глазами-сапфирами, и, когда между их лицами остается всего несколько миллиметров, Лила буквально выцеловывает имя на ее лице: — Маринетт. Леди отстраняется так быстро, что Лила, потеряв равновесие, падает в податливые объятья постели. Грудь сводит тоской и невысказанной нежностью, сердце замирает лишь на мгновение, чтобы затем наверстать упущенное, ускорившись. — Маринетт, — помедлив, повторяет Леди, отводя взгляд. — Дюпэн-Чэн. Странно, не правда ли? — хмыкает Лила. — Хотя тебе откуда знать. Мы в контрах со школьной скамьи, — объясняет она, вновь встречаясь взглядом с Леди. — В какой-то момент я поняла, что она не такая, как другие. Не ведется на мою ложь, не заглядывает мне в рот и уж точно не пытается найти ко мне подход... Она могла бы продолжать и продолжать, но Леди затыкает ее поцелуем, а потом падает на кровать рядом, и Лила игриво мурлычет, когда темные пряди щекочут щеки. — Не рассказывай это никому. И мне тоже, — слова облаками поднимаются под потолок, и девушки безмятежно лежат на кровати несколько минут, размышляя каждая о своем, пока звон заранее заведенного будильника не пронзает тишину острым шилом. Леди поднимается с кровати, поправляет идеально сидящий костюм и нарочито медленно обводит взглядом устроенный беспорядок. Внезапно нагота становится слишком постыдной, и Лила натягивает одеяло до самых щек, лукаво выглядывая из-за белоснежного облака. — Увидимся через неделю? — с надеждой спрашивает она, но Леди не торопится с ответом, а потом и вовсе неопределенно дергает плечами. — Удачи тебе с Маринетт, — бросает Леди, вздыхая. Несколько секунд она мешкает, будто хочет сказать что-то еще, но затем решительно распахивает окно, срываясь в темную даль так поспешно, словно от этого зависит благополучие жителей Парижа. Лила с усмешкой напоминает себе, что так, чёрт побери, оно и есть.