Вишневый вог

— У всех, блин, мамы как мамы, а у меня — товарищ полковник. Артём сидит на капоте с банкой пива, Юля в вечной своей шапочке — рядом, остальные кто где. Делают вид, что слушают, хотя дела им до девчачьих глупостей, разумеется, никакого, и Юльку тут терпят только ради Артёма. Право братана присунуть телке — свято, сказал как-то Рус и здорово получил по щам. Артём не знает, что ответить, поэтому только мычит согласно. Юльке хватает. — Главное, сама как будто святая. Я сигареты где взяла? Из сумочки её вытащила. Вместе с кредиткой, — Юлька ухмыляется. — Вишнёвый вог. Для сильных независимых женщин. Артём склоняется к самым её губам, вдыхает вишневый запах, и Юлька с фырчанием («Артём, ты мерзкий») перекладывает сигарету ему в рот, а себе прикуривает другую. — Я думал, твоя мама курит беломор, — подаёт голос Питон. Всё хохочут, и Юлька скалит зубы с ними, неприятно и остро. Что может быть смешнее, чем эта карикатура на женщину и мать, не правда ли? Коротко стриженая, молчаливая, с не по-женски крепким рукопожатием. И вдруг — вишневые сигаретки. Артём знает, что проблемы Юльки с мамой лежат глубже, чем обычное «мама не хочет, чтобы я курила и тусила с парнями из автосервиса». Но это не его дело. Он тут нужен, чтобы Юлька клала голову ему на плечо и стряхивала его ладонь со своей коленки. Телефон разражается гимном советского союза. — Сменю на имперский марш, блин, — Юля сбрасывает. — Мама? — Легка на помине. Телефон снова затягивает про союз нерушимый. Юля не касается надрывающегося мобильника, мусолит сигарету в пальцах так, что рвётся бумага и сыпется труха. — Не возьмёшь? — Артём выдыхает сладковатое в потолок мастерской. — А то я не знаю, что она скажет. «Уже девять, а ты ещё не в постели, строем, маршем, ать-два», — Юля понижает голос до наигранного баса, вызывает ещё пару смешков. Пародист из неё не очень, Артём знает, какой у Валентины Юрьевны голос. Не похоже ни разу. — Блин, пойду я, — Юлька со вздохом спрыгивает с капота. — А то сюда ещё БТР подгонят. Ребят, увидимся. Тёма... — он удостаивается звонкого чмока в щеку. Лязгает гаражная дверь, обрезая злое «мам, ещё без пяти, прекрати так...». — А по мне так мамка-полковник — это горячо, — говорит (разумеется) Рус. — Рус. — Че? — Через плечо. Не то что бы Рус не прав. Женщины в форме — мечта любого половозрелого оболтуса. Артём рассеянно думает, между юлькиным «вместо мамы второй батя, хуже первого» и пацанским «Валентина Юрьевна, накажите меня посильнее», можно ли сложить из Лебедевой нормальный человеческий портрет. Было бы проще, наверное, если бы она с ним хоть раз заговорила. — Я о твоей мамке так не говорю вроде бы? — Моя мамка в двери проходит только боком, — гогочет Рус. — Если б ты сказал, что она горяча, я б тебе скорую вызвал. — Всё равно. Это мама моей девушки, бля. Давайте повежливее. — Началось... — Да пошли вы, — Артём спрыгивает с капота, давит окурок подошвой, тоже выходит на улицу. Юлькина шапочка мелькает на другой стороне дороги, Артём прикладывает ладони рупором к лицу и кричит: — Ю-уль! Маме привет! Юля смеется и машет ему, не оглядываясь. Артём задумчиво нюхает пахнущие табаком и вишней пальцы, прячет кулаки в карманы и долго стоит у гаража, насвистывая гимн советского союза себе под нос.